Последовал стук в оставленную приоткрытой дверцу, ведь свет мне велели не включать. Я чуть не утоп, провалившись и заглотнув мыльной воды.
— Кто здесь?
Мог бы не спрашивать. Во-первых, еще на уровне подкорки узнал голос, во-вторых, не дожидаясь ответа, вслед за стуком в проеме показалась Нина. С улыбкой проказницы она поглядела на меня, старательно съежившегося под решеткой скрещенных ладоней.
— Ушла с работы пораньше. — Она присела на бортик. — Насчет тебя договорилась, в конце недели познакомлю с Красавиной, это секретарша Задольского. Фактически — первое лицо после него. В пятницу к шести тебе нужно быть у центрального рынка, я встречу.
— Спасибо. Постараюсь. И… прости меня… за…
Было нестерпимо стыдно за ночь. Мое глумливое удальство… Ее смиренное приятие и последующее прикрытие перед мужем воспользовавшегося случаем лиходея… Один вскрик, одно движение — и не лежать мне здесь живым и здоровым.
— Это тебе спасибо, — нежданно упало на меня.
— По… — Едва не вырвалось наивное «пожалуйста», в последний момент замененное на нечто более трезвое. — Почему?
— Глупыш. — Нежная ладонь погладила меня по голове, словно ребенка. — Маленький миленький глупышок. Подожди, я сейчас.
Нина вышла.
Горло судорожно сглотнуло комок, я снова с головой погрузился в ванну и, вынырнув, изо всех сил ею потряс. Почему я глупыш?
Нина вернулась быстро, уже безо всего лишнего. Лишним, по ее мнению, оказалось все. Я лежал, таращась и моргая, руки продолжали прилежно прикрываться. Женщина влезла в воду между моих коленей, откинувшись на захлебнувшееся выпускное отверстие.
— Олег, ты подарил мне шикарную ночь, — услышал я, чувствуя, как крепкие ноги стискивают ребра по бокам.
— Но ваши с супругом чувства…
Нина отвела взор.
— Послушай. — Голос стал прозрачен и невыносимо пресен, как теплая вода — ничего не выражая, но в то же время являясь криком души. — Ты молод, но когда смотришь вокруг, разве нет чувства невыносимости от серых лиц и тусклых взглядов? У большинства дни и ночи заполняет пустота, она возникает от ощущения, что их жизни и они сами существуют врозь. Не жизнь, а медленное кружение в танце без музыкального сопровождения. Они не знают себя. Они не ищут себя.
— А если ищут, то видимо не так и там, — вставил я с пониманием. — И находят не то.
— Именно. — Нина обрадовалась, в глазах заискрило. Ладошка потянулась к медальону. — Еще вчера заметила, но спрашивать не решилась. Что это?
— Амулетик на счастье.
— Помогает?
— Еще как.
— Тогда тоже хочу такой. Чтобы все вокруг вертелось, кипело и постреливало, а потом раз — и в дамки.
«Дилинь-дилинь!» — громко сказал звонок. Мы вздрогнули.
— Владлен?!
— Еще рано. И у него ключ.
Поднявшись, Нина накинула халат, мокрые ноги прохлюпали к двери. Последовало быстрое отпирание — видимо, сразу после взгляда в глазок. Явно прибыл кто-то знакомый, раз не прозвучал вопрос «кто».
— Привет. Одна?
Захотелось влезть под воду с головой и накрыться тазиком. Я узнал этот гнусавый голос.
— Конечно. Зачем пришел?
— Ехал мимо, время вроде бы неурочное, но гляжу — идешь. Развернулся, и сюда. Владлен ведь на работе?
— Может прийти в любую минуту.
— Да ладно тебе. Можно подумать, я его графика не знаю. Ванну принимала?
— Душ.
— Пошли в комнату.
— Не сегодня.
— Ну тогда…
Послышалась непонятная возня. Нервы у меня искрили, как провода троллейбуса в минус тридцать.
— Что ты там забыл? — хлестанул голос Нины. — Не пойду.
— Никого же нет.
Снова понеслись странные звуки, о природе которых не хотелось думать, чтоб остаться о хозяйке хорошего мнения.
— Все, хватит. Уходи.
— Я еще приду.
— Сначала позвони. На работу.
Входная дверь гулко хлопнула.
Вернувшись, Нина растерянно постояла в проеме, затем халатик упал на пол, и она с вымученной улыбкой вновь заняла прежнее место. Бегающие глаза с трудом остановили галоп, уставившись в меня вселенской пустотой. Потом женщина требовательно вытянула открытую ладонь:
— Дай руку.
Полученная правая ладонь была схвачена, как палочка-выручалочка, и возложена на сердце.
— Чувствуешь?
— Нина… — Мне было чертовски приятно, но столь же неуютно. — Зачем ты это делаешь? Ты же счастлива с мужем.
С непонятной тоской Нина вымолвила:
— У Цветаевой хорошо сказано: «Если счастлива, то это не любовь».
— И ты посчитала, что имеешь право… — Я поперхнулся. — Процитирую Дюма, который сын: «Узы брака настолько тяжелы, что нести их можно только вдвоем, а иногда и втроем». Ты об этом?
Наполненная жизнью пятерня продолжала гореть в аду. Бедра почти обуглились. Я отдернул руку.
— Почему нет? — Взгляд Нины был пронизывающ и туманен. — Владлен борется с этой тяжестью по-своему. Думает, что помогает нашему браку. А у меня не столь извращенная фантазия.
Ее голос вдруг изменился, стал сухим и ломким.
— Никому не рассказывала… но тебе — хочу. Чтобы понял. Это было в августе, я возвращалась с корпоратива. В летнем платье, на каблуках. В руках сумочка. Улицы были пусты, я торопилась. В своем подъезде нажала кнопку лифта, тот не работал. Я стала подниматься. На одной из межлестничных площадок из закутка за мусоропроводом выскочил мужчина — весь в черном и в черной шапочке-маске на голове. Толкнув лицом в стенку, прошипел в ухо: «Пикнешь — убью!»
Нина перевела дух.
— Я протянула сумочку, но его интересовало другое. Рот сжала рука в перчатке — уже ни позвать на помощь, ни даже нормально вздохнуть. Я пробовала брыкаться, но с дюжим мужиком одной не справиться. Он бросил меня лицом на подоконник. В общем, белье порвано, руки заломлены, ноги придавлены. Я еще некоторое время отбивалась…
Долгое молчание воцарилось в ванной. Я бережно погладил оцепеневшую женщину по коленке.
— Не переживай так. Время лечит.