— Будете? — Филька достал из-за пазухи фляжку.
Пахнуло спиртом. Полина отвернулась. Я тоже отказался.
— Ну, что б всем всё и всегда. — Филька отпил. — С божьей помощью, не пропадем.
Он умолк.
Главы 7 и 8, финал первой книги
— Ты веришь в бога? — обратилась ко мне девушка.
Филька настороженно заерзал. Я ответил:
— Если имеется в виду, что сильно религиозен или воцерковлен, то нет.
— А как — да?
— Видишь эти ботинки? — Я вытянул ноги. — Их сделал обувщик. Я его не знаю, никогда не видел, вряд ли когда-то увижу, но знаю, что он существует. Потому что существуют ботинки. Так же с миром вокруг.
— Его зовут Альфалиэль, — сказала Полина.
— Знаете что, ребята. — Происходящее надоело Фильке, он поднялся. — Пошлите-ка в деревню.
Раскиданный костер, умирая, обидчиво зашипел, в ответ был затоптан сапожищами и присыпан землей. Девушку подняли насильно, я двинулся замыкающим.
— Все, что мы знаем о мире — только думаем, что знаем, — произнесла Полина как бы в сторону, плетясь за прокладывавшим дорогу парнем. — Все придумано торгашами от религий — в борьбе за деньги и влияние. Сами религии. Их история. Соответственно — история мира. Истории нет, все врут.
— Ты сторонница альтернативной истории?
— Они тоже врут. Потому что основываются на тех же фактах, только толкуют иначе. А факты — не факты, просто историки договорились считать их фактами.
— Хватит человеку голову морочить, — встрял шагавший напролом Филька. Сквозь зубы вылетел смачный плевок.
— Почему, мне интересно, — сообщил я, ступая след в след за Полиной.
Кто-то скажет, что фуфайка и сапоги не красят женщину. Пусть так и думают, мне их жаль. Красивую женщину красит все. Красота не в линиях, она в том, как их видят. Я видел не фуфайку, а красоту, и никто никогда не сможет доказать, что это не так. Так. Свидетельство — перед глазами.
Девушка улыбнулась поддержке.
— Тогда пример. Слышал про Александрийский маяк?
— Одно из семи чудес света, — кивнул я.
— Расскажу его судьбу по официальным источникам. Подчеркиваю — по всеми признанным. Триста шестьдесят пятый год нашей эры — землетрясением разрушен сто восьмидесятиметровый Александрийский маяк. Четырехсотый год. Маяк упал. Шестьсот сорок второй — по арабским источникам, маяк спокойно выполняет свою функцию. Примерно семисотый — маяк снова уничтожен. Семьсот девяносто шестой — маяк остался без верхушки. Восемьсот пятидесятый — маяк сносят в поисках клада, что будто бы зарыт в подземелье. Восемьсот восьмидесятый — верхушку маяка переделывают в мечеть, но ее рушит налетевший ветер. Девятьсот пятьдесят шестой — землетрясение уничтожает верхушку маяка, остальное идет трещинами. Тысяча сотый год — от маяка ничего остается после землетрясения, на его месте воздвигают мечеть. Тысяча сто семьдесят пятый — европейский нотариус Бурхард, который ехал к Саладину, описывает спокойно действующий маяк, а в тысяча сто восемьдесят третьем это удостоверяет путешественник ибн-Джабар. Тысяча триста третий — маяк снова падает во время землетрясения. Тысяча триста двадцать шестой — это уже просто смешно: маяк снова падает во время землетрясения. Тысяча триста семьдесят пятый — уже не до смеха: маяк в седьмой раз разрушен землетрясением. Причем, надо заметить, за все время никто ни разу его не восстанавливал. Падает всегда один и тот же, тот, древний. Тысяча четыреста восьмидесятый…
— Еще не все?!
— В этом году султан Египта из развалин маяка строит форт, что сохранился поныне.
— Уф… — вздохнул я с облегчением.
Даже Филька улыбнулся.
Полина продолжила:
— На карте тысяча пятьсот семьдесят пятого года маяк стоит на месте. На карте тысяча шестьсот восемьдесят третьего — тоже, напротив дворца правителя, даже отражения в воде нарисованы. Карты детализированы, все остальные постройки стоят на своих местах, не доверять картографам резона нет.
— Как это понимать?
Девушка пожала плечами.
— Спроси у историков.
— Пришли, — остановился вдруг Филька. — Вон твоя дорога.
Мы оказались на окраине Запрядья. Полина бегом бросилась к своему дому.
— Спасибо, — сказал я, не особо рвясь отправиться в указанном направлении.
Пришлось. Через пару десятков метров, когда меня скрыла тьма, я побежал через лес назад и успел увидеть, как Филька, не догнав девушку, чертыхнулся и отправился к себе. Тогда я вышел на тропу, которой прибыли, глянул в дремучую тьму… и вздохнул, кляня себя.
Существует в мире замечательное правило: сначала думать, потом делать. И еще одно: чтобы легче найти, запоминай, где оставил.
Глава 8
Корабль я нашел под утро. Едва не отчаялся. Каким-то чудом в нужный момент свернул в нужную сторону — вот он, голубчик, ждет, миленький. Может не чудо, а медальон заставил меня свернуть? Знать бы. Если да, то у меня появится недурной навигатор. Только б инструкцию где-то найти, потому что практиковаться во вторичной потере и обнаружении невидимого корабля не хотелось.
Я вздремнул часик — больше не смог, подняли жажда жизни и виртуальное шило с другой стороны переда. Рановато, конечно, но следовало позвонить Анюте. Я включил телефон.
— Привет. Это Олег.
— Привет! А у нас новости. Представляешь, он пришел с повинной. Владелец машины. Никакого угона не было. Теперь под подпиской о невыезде ждет суда. А нам с мамой он оплатил операцию в Германии, уже собираем документы!
— Видишь, как все замечательно устроилось.
— Следователя сменили. Прежний ушел в запой.
— Бывает. Надеюсь, новый окажется честнее.
Поколебавшись, Анюта решилась:
— Это ты устроил?
— Неважно. Счастлив, что у тебя все налаживается.
Я собрался отключиться, она остановила:
— Постой. Ты спрашивал…
— Если думаешь, что я только поэтому… До свидания.
— Да подожди же. — Девушка грустно помолчала. Наверное, собиралась с силами. — Там только ужасные слухи. Катенька рассказывала…
— Катенька?! — Словно утюгом огрели. — Такая…
Я возбужденно обвел рукой в воздухе воображаемый силуэт. Ладонь нарисовала что-то невысокое, крепенькое и аппетитное. Вспомнив, что собеседница не экстрасенс и жестов не видит, пояснил:
— Смешливая, тихая, лет пятнадцати?
— Шестнадцати. Моя двоюродная сестра. Ты ее знаешь?
Я поперхнулся.
— Видел.
Анюта немного помолчала, но, в конце концов, продолжила:
— Некоторые деревенские девушки…