— Эй, хозяин, продай красавца! — выкрикнул кто-то из толпы.
Все окружающие расхохотались.
— Да у тебя, Митяйка, за всю жизнь столько денег не скопиться, чтобы такого красавца приобресть, — отозвался кто-то из них.
— Это мой конь! — грозно посмотрел на них Ратмир. — Любого, кто к нему подойдёт — он просто копытами забьёт, а я потом ещё и добавлю.
— Этот может, — вздохнул один из постояльцев. — Вон, какой зверюга!
— А ты, Никита Петрович, это сейчас про коня или про его хозяина? — поинтересовался кто-то из толпы.
— Да они оба стоят друг друга, — махнул рукой постоялец. — Пойдёмте, братцы. Нам такого скакуна только во сне видать можно.
И толпа зевак стала расходиться.
— Где ты его взял? — только и промолвил ошеломлённый старик Никифор, медленно подходя к скакуну. Тот при виде приближающегося незнакомца начал волноваться, раздувая ноздри и вращая глазами. Ратмир, похлопал рукой по блестящей, отливающей синевой чёрной морде жеребца, и радостно улыбаясь, рассказал старику Никифору о том, как ему достался такой красавец.
— Что могу сказать? Молодец! Не украл, не купил, а честно заслужил, — искренне похвалил тот скомороха и тут же озабоченно спросил: — Значит, ты теперь точно не можешь никуда уехать из Москвы?
— Пойдём отсюда, Никифор, — Ратмир кивнул конюху и, протянув ему монету, предупредил: — Береги его как собственную зеницу ока! Корми хорошо и аккуратнее там, когда щёткой тереть станешь. Головой отвечаешь.
Они вышли из тёплой, пропахшей навозом конюшни и вновь подошли к плетню.
— Получается, что нет мне возможности пока уехать из Москвы. И как надолго — я не знаю, — негромко произнёс Ратмир.
Старик Никифор вздохнул: — А так хотелось в жарких краях зиму переждать.
— Если хотите, отправляйтесь пока без меня. Представления давать сможете. Да и деньги у нас в запасе имеются. Вам хватит, — прищурившись, произнёс скоморох и посмотрел куда-то в прихваченную первым снегом даль.
— А так можно? Ты не обидишься? — недоверчиво посмотрел на него старик Никифор.
— Конечно можно. И чего обижаться?! Наоборот мне легче будет, если буду знать, что вы уже там и всё у вас хорошо, — улыбнулся Ратмир. — Только у меня к тебе одна просьба будет, Никифор.
— Слушаю.
— Помнишь, я рассказывал про двух мальчишек-братьев, что живут у Красных ворот?
— Припоминаю. И что?
— Они поедут с вами. Там вас найдут люди из коллегии, где в своё время учился я, и заберут их, — Ратмир перевёл взгляд на старика Никифора. — Там же должен остаться и Теодорка. Ему уже давно пора начинать постигать главные науки.
— Почему не здесь, Ратмир? — тихо спросил старик Никифор.
— Потому что здесь, на Руси, эти коллегии только строятся. Ты против?
— Да нет, Ратмир. Глядя на то, чему ты выучен, я только рад, что они будут обучаться там же. А как быть с верой? Они же — православные.
— Никто их не будет принуждать к смене веры. В том городе несколько православных храмов, — вздохнул Ратмир.
— А Елена? Она хотела быть рядом с сыном.
— Я уже говорил ей, что для неё там найдётся занятие, если только она сама захочет. Если же захочет остаться с вами, то навещать Теодорку сможет в любое время. У Теодорки острый ум и ему обязательно нужно учиться дальше! — повторил Ратмир, поёживаясь от холода. — Всё, Никифор, пошли в дом.
— Погоди, Ратмир. А что с Андрейкой? Он же так и не научился пока говорить нормально. Тяжело ему будет среди обычных ребятишек…
— Не беспокойся за него, Никифор, — улыбнулся посиневшими от мороза губами скоморох. — Есть в Италии один известный живописец — Паоло Кальяри. Так вот, — ему уже показали рисунки нашего Андрейки, и он с нетерпением ждёт его в своей мастерской. Сказал, что мальчишка чертовски даровит и что с удовольствием возьмёт его к себе учеником.
— Вот как! — подивился старик Никифор и как-то по-иному посмотрел на Ратмира.
— А это лично для тебя, Никифор, — тихо произнёс Ратмир и, достав из обшлага рукава кафтана свёрнутый в трубочку листок бумаги, протянул ему.
— Что это? — озадаченный старик Никифор аккуратно взял листок и развернул его.
— По-итальянски я тебя учил писать, должен прочитать, — усмехнулся Ратмир, поднося к губам озябшие ладони, и попытался согреть их своим дыханием, притоптывая на месте. Он сочувственно наблюдал за тем, как озабоченный старик Никифор, шевеля губами, по слогам пытался прочитать написанное. Как вдруг он замер, впился глазами в листок бумаги. Потом опять усиленно зашевелил губами и наконец, поднял на него растерянный взор: — Это…
— Да, Никифор, это данные о пути по которому следует Мирослава. У меня есть такая возможность, — Ратмир перевёл грустный взгляд опять куда-то вдаль.
— Он тебе нужен? — только и спросил старик Никифор. Листок в его руке чуть подрагивал.
— Нет, Никифор, — вздохнул Ратмир. — Можешь оставить себе. Я запомнил всё, что мне нужно…
И они наконец-то направились в дом.
Глава 8
В Александрову слободу Ратмир поехал на своей татарской лошади. На плечи он набросил добротную тёмно-синюю однорядку по типу плаща. Под неё виднелся бархатный серый с ажурными пуговицами кафтан. На ногах были такие же штаны, поверх которых отливали красным мягкие, сафьяновые татарские сапоги-ичиги. На голове у Ратмира красовалась серебристая бархатная шапка-мурмолка с отворотами.
Предстоящая встреча с царицей очень сильно беспокоила его. Он был наслышан о своенравном характере второй жены Иоанна Четвёртого. Знал, что среди бояр она пользовалась дурной репутацией и славилась мстительностью и злопамятностью…
Скоморох скакал на своёй лошади и шёпотом проговаривал про себя любимую молитву Учителя: «Anima Christi, sanctifica me. Corpus Christi, salva me. Sanguis Christi, inebria me. Aqua lateris Christi, lava me. Passio Christi. conforta me…»
Проезжая охранные посты в Александрову слободу Ратмир вдруг отметил, что опричники стали относиться к нему с большим интересом и уважением. Правда, не сразу признавали его без бороды. Вот и на предпоследнем посту хорошо ему знакомый охранник Фома, в который раз уже проверяя у него доездную память, живо поинтересовался по какой такой причине тот избавился от растительности на лице.
— Были на то серьёзные причины, — уклончиво ответил тот и улыбнулся.
— А сегодня ты, Ратмир, опять по печатным делам к нам?
— Нет, Фома, сегодня мне к царице велено быть.
Тот всплеснул руками:
— Так, значит, это всё-таки ты! А мы-то тут гадали: ты или не ты.
— А что так? — чуть растерянно улыбнулся Ратмир, спешиваясь с лошади.
— Да тут особое указание пришло, что некоего Ратмира на волшебном гнедом скакуне пропускать без задержек и с уважением. А скакун-то сказочный где?
— Скакун в конюшне, привыкает пока, — усмехнулся скоморох, привязывая поводья лошади к железному кольцу, вбитому в бревенчатую стену большой избы. Кивнул опричнику:. — Пригляди за ней, брат. Я по нужде отлучусь, — и пошёл в деревянный нужник, стоявший за избой. Зайдя в небольшое, деревянное строение и прикрыв за собой дверцу, Ратмир вдруг услышал приглушённые мужские голоса.
— Видал этого франта, Фрол? Вырядился ровно глухарь на токовище. Значит, всё-таки он и есть, — заговорил Фома. — А мы с тобой гадали…
— Да-а, вот так и попадают из грязи в князи, — Ратмир узнал голос второго опричника Фрола. — Когда только он успел ейным полюбовником стать?
— Дурное дело — нехитрое, — усмехнулся Фома. — Только я вот ни в жисть не хотел бы на его месте оказаться. Тем более, что Вяземскому это однозначно не понравится. Зачем ему такой противник в ейной опочивальне?
— Не переживай, Фома, Вяземский и от этого быстренько отделается.
— Жаль парня. Пропадёт ни за что. Кто бы его предупредил, чтобы он там поосторожнее с Вяземским-то был. Да и с боярами заодно. Очень уж она им досадила. Живьём они её готовы закопать. Сам слышал…
— Цыц, Фома! Замолчь! — прикрикнул на него Фрол. — Хоть мы и братья с тобой единоутробные и нас сегодня здесь всего двое, но лишнего базарить нечего.
— Ты прав, пожалуй, братец. И у кустов можно уши отыскать, коли приспичит. Что-то застрял наш голубь сизокрылый в нужнике-то…
Ратмир через пару минут показался из-за избы.
— Ну, что поскакал я дальше, — кинул он опричникам, отвязывая поводья лошади.
— Ступай с Богом! Поаккуратнее там, Ратмир! — не удержался всё же Фома.