Однажды они вдвоем шли из школы. К тому времени уже наступила зима, все вокруг было завалено снегом, но не чистым и белым покрывалом, как на природе, а типично городским — грязным, склизким, неприятным на ощупь. Возле школы малышня слепила снеговика, по цвету почти сливавшегося с кирпичной стеной. На голову ему нахлобучили консервную банку, а вместо носа воткнули веточку. Настя с Денисом как раз миновали этого снеговика и гуськом шли по протоптанной в снегу тропинке. Слева была огороженная сеткой площадка для баскетбола, справа — высокий сугроб. Из-за него вдруг навстречу им выкатилась ватага мальчишек старше их на два-три года.
— О, гляньте, пацаны, хлюпик идет! — завопил один из них.
— О, здорово, хлюпик, как поживаешь? — загомонили все разом.
Тесным полукольцом они постепенно окружали застывшую в нерешительности парочку. Денис хлопал глазами, переводя взгляд с одного мальчугана на другого, и, как всегда, ничего не говорил.
— Эй, хлюпик, это твоя девчонка? Нам погонять дашь? — глумливо крикнул один из пацанов.
— Вам чего надо? Пропустите нас! — гневно сверкнув на них глазами, воскликнула Настя.
— О, гляньте-ка, она хлюпика защищает! — крикнул стоявший ближе всех к ней парнишка с противным веснушчатым лицом. — Может, еще и драться вместо него будет?
В другое время, в другом месте и в другой обстановке она бы, несомненно, так и поступила. Но это был город, зима, и она была не одна. Всю ответственность должен был принять на себя ее кавалер. К тому же в ушах у Насти последнее время только и звучали родительские наставления Денису, когда он уходил из их дома: «Береги ее, Денис, защищай! Она девочка, она слабая, а ты сильный пол, ты ее всегда должен оберегать!» Поэтому она стояла и просто смотрела на «хлюпика», который должен был стать ее мужественным защитником. Он же стоял, опустив голову, и в самом деле хлюпал носом.
— Пацаны, чур я первый! — крикнул парнишка, первым назвавший Дениса хлюпиком и, резко подскочив к Насте сзади, толкнул ее в снег. Не успев ничего сообразить, она упала лицом вниз, а пацан прыгнул ей сверху на спину и, крепко обхватив руками, прижал к земле. Какое-то чутье подсказало Насте, что следует лежать так и не двигаться и даже не звать на помощь. Что происходило над ней, она не знала и не хотела знать, она видела перед собой только кусок грязно-желтого снега и слышала какие-то крики и возню позади. Потом внезапно тяжесть, придавливавшая ее к земле, исчезла, и, повернувшись, она увидела, как буйная ватага улепетывает со всех ног. Должно быть, заметили неподалеку взрослых или еще кого-то. Была ли эта встреча случайной или же этих мальчишек в отместку подослала Полина, Настя так и не узнала. Зато своего «хлюпика» она увидела сразу. Он лежал в сугробе, полузасыпанный снегом и приваленный сверху двумя тяжелыми портфелями — своим и ее. В этот момент, впрочем, он как раз поднимался на ноги, отряхивался, даже побежал к ней. Она же заревела, просто потому, что так было надо. Денис кинулся к ней, стал поднимать, успокаивать, хотя у самого по щекам текли слезы и нос по-прежнему хлюпал. Она сердито оттолкнула его, встала сама и, закинув за спину портфель, гордо и не оборачиваясь пошла домой.
Дома она еще чуть поплакала, а потом твердо решила завязать со всем этим и с Денисом в том числе. Он и раньше уже надоел ей до смерти, а тут как раз нашелся повод с ним порвать. И тут-то она почувствовала себя по-настоящему свободной девушкой.
***
Пришла весна, и Настя вместо прежних прогулок с парнями стала гулять с новой компанией. Эта компания была совсем не похожа на наше деревенское общество или на Настиных одноклассников. Большей частью в ней были парни, хотя и девчонки имелись тоже, многие из них были старше Насти, с ними она могла спокойно поговорить о парнях и о других подростковых проблемах. В основном это были ее знакомые по двору или соседним улицам, совсем немногие учились в одной школе с ней. Они собирались у подъездов, во дворе или в более пустынных местах: около старой больницы и в заводских районах. Помню, как когда-то, проезжая по городу и видя при свете закатывающегося солнца или в сумерках и даже в темноте такие компании, тусовавшиеся на улицах и возле гаражей, я почему-то испытывал ощущение настоящей романтики, свободы и жизни без правил.
Лучшей подругой из этой компании стала для Насти Светка, девочка на год старше ее. Она была ужасно некрасива, толстая и с прыщами на лице, но при этом с грудью, развитой не по годам, и носила бюстгальтер, вызывая этим зависть у многих девочек ее возраста. По ее словам, у нее было множество парней, и с каждым из них обязательно было. Настя знала, что, скорее всего, та сильно привирает в своих рассказах, но продолжала дружить с ней и чуть что обращаться за советом. К ней, да и к другим девчонкам из компании она могла запросто прийти домой и даже остаться ночевать. Родители ее, разумеется, не одобряли такой образ жизни дочери, но каждый раз, когда они начинали говорить ей об этом, она либо притворялась, что ничего не слышит, либо принималась уверять их, что ничего такого с ней не случится.
Однажды их компания сидела у подъезда поздно вечером, когда уже давно стемнело. Сверху горели только редкие огни окон, снизу тлели кончики сигарет и мигала в машинах сигнализация. Делать было особо нечего, разговоры уже тоже не занимали, все темы были исчерпаны. Тут кто-то предложил: «А давайте бухнём?» Тут же со всех сторон раздались одобрительные и не совсем реплики:
— Давайте, я за.
— А чего брать будем?
— Не, давайте только не здесь, тут ментов полно.
— Короче, поднимите руки, кто «за»!
— Да нихуя, давайте просто скидываться! С каждого по сотке, вот и набралось. Будут бухать, не будут, какая разница — нам больше достанется.
— Не, ребят, а че пить-то будем?
— «Жигуля», полтораху! На всех, ептыть!
— Не, меня от пива вообще тошнит! Давайте хоть «Яги» возьмем!
— Короче, пива, «Яги» и еще, чего останется. Закуску будем брать?
— Не, ребят, короче, я устала, уже поздно, я домой, вы тут как-нибудь без меня. Спокойной ночи.
— Так, короче, а кто вообще пойдет? И главное, куда?
— Не, только не я, меня в прошлый раз спалили. Без паспорта точно не продадут.
— О, Стас, давай ты! Тебя уж точно не спросят.
— Да, Стас, Стас, ты идешь!
Стас, парень из соседнего подъезда, был на вид довольно взрослым, и пиво или сигареты ему могли запросто продать, чем многие и пользовались. Сам он, правда, не пил и не курил, но помогал всем и каждому, и компания держала его при себе как бы на побегушках. Почему он тогда к ним примазался — кто его знает.
Когда таким образом единогласно за бухлом отрядили Стаса, на пьянку подписались все, никто больше не сомневался и не отказывался. Всей толпой кроме двух-трех человек двинули за Стасом к ларьку, громко шумя и в то же время опасливо озираясь из-за ментов. Настя как-то случайно оказалась впереди всех, рядом со Стасом. Он шел, приветливо улыбаясь ей (он всегда относился ко всем дружелюбно) и, всякий раз наклоняясь к ней близко, чтобы она могла расслышать в общем гуле его слова, говорил:
— Ты тоже, что ли, бухать будешь?
— Ну да, а что? — отвечала Настя.
— Ты ж еще мелкая!
— Ну и что? Я как все буду. А ты не будешь, что ли?
— Не, я не пью.
Настя шла и была счастлива. Ей нравилось все вокруг: и свет звезд в ночном небе, и огни проносящихся мимо машин, и веселые лица компании вокруг, и их громкий радостный смех, и поздние прохожие, шарахавшиеся от них в сторону. Она чувствовала себя по-настоящему свободной и не боялась ничего…
…Вот наконец Стас вышел из ларька с двумя большими пакетами, которые прямо-таки раздувались от банок и бутылок внутри них. Тут были и мощные «полторахи» с пивом, и пестрые банки со всевозможными коктейлями и даже, по чьей-то особой просьбе, бутылка водки. Насте еще никогда не приходилось видеть столько бухла сразу. Спустя несколько минут она с компанией уже вовсю накачивала себя алкоголем. Пиво ей и правда не понравилось, ее быстро замутило, зато «Ягуар» оказался довольно вкусным. Под конец, осмелев, она даже хлебнула глоток водки и почувствовала, как по жилам заструилось тепло. Она ощущала теперь невероятный кайф и от бухла, и от красивого высокого Стаса, который его достал, и от веселых лиц кругом, и от объятий лучшей подруги…
Вернувшись этой ночью домой, Настя остановилась в прихожей и, не раздеваясь, привалилась лбом к стене. Родители вышли из спальни и, зажгя свет, стали хмуро глядеть на нее.
— Настя, что случилось? Почему так поздно? — строго и в то же время взволнованно спросила мать.
— Мы со Светой… гуляли, — с трудом вымолвила Настя и вдруг, покачнувшись, сблевала на пол, забрызгав при этом свою розовую курточку и капроновые колготки.
— Мы со Светой… в кафе… салат съели… — произнесла она и без сил повалилась на коврик.
Не знаю, поверили ли тогда ей родители или нет, но на следующий день они ничего не сказали дочке и запрещать ее прогулки почему-то не стали.
***
Меж тем годы, как говорится, летели, и Настя сама не заметила, как ей стукнуло тринадцать. Первые признаки полового созревания дали о себе знать, причем в самой резкой форме. Уже она не думала о дружбе с мальчиками и о прогулках с ними, ей хотелось чего-то большего, и каждый раз при взгляде на мальчика она испытывала совсем другие чувства, нежели раньше, ей явно хотелось того самого, о чем говорили все вокруг, она чувствовала сладостное томление внутри и понимала, что само собой оно не пройдет. Когда она рассказала об этом Светке, та только усмехнулась:
— Да ты не волнуйся, у всех это бывает. Ты, главное, нормально к этому отнесись. Оно ведь, рано или поздно, все равно придется. Ну а если уж совсем невмоготу, могу тебя с одним челом свести. Ему двадцать три, он тут недалеко хату снимает. Ему такие, как ты, в самый раз. Да ты не бойся, никто все равно не узнает, а тебе он даже может потом заплатить. Представляешь, в твои годы столько денег получить!
Настя решила не ждать того момента, когда ей придется, а попробовать прямо сейчас, когда особенно хотелось. Конечно, ей было немного боязно и непривычно, несмотря на все уверения Светки в том, что этот парень «совсем порядочный и ни одна девчонка еще на него не жаловалась». Она уговорила-таки подругу пойти вместе с ней, потому что район был опасный и всякое могло случится и без Влада (так звали этого ловеласа). В назначенный час обе входили в подъезд дома на окраине города. У подъезда распивали пиво несколько мужиков в трениках и майках, на девочек они посмотрели странными взглядами, и один из них прохрипел: «Девчонки, айда ко мне!» Светка грубо отшила его, а Настя с ужасом подумала, что одна она, пожалуй, ничего бы не смогла ему ответить и, быть может, даже согласилась бы.
Они поднялись на третий этаж, остановились перед старой деревянной, обитой войлоком дверью, и Светка позвонила в разбитый, державшийся на соплях звонок. Пока дверь не открылась, Настя быстро достала из косметички зеркальце и в который раз стала разглядывать себя, но Светка тут же одернула ее. Видно было, что Настя сильно волновалась: косметику нанесла криво, чего обычно с ней не случалось, и духов вылила на себя полфлакона. Дверь долго не открывали, словно хозяин чего-то боялся и тщательно рассматривал гостей через глазок. Наконец замок щелкнул и дверь распахнулась. Настя, внутренне готовившаяся к этому моменту, все равно не удержалась и вздрогнула. Перед ней стоял самый обычный парень, светловолосый, голубоглазый, совсем ненамного выше ее, хотя разница в возрасте у них была в десять лет. Если бы она встретила его случайно на улице, то, скорее всего, прошла бы мимо, испытав, впрочем, некоторое сладостное возбуждение, какое она испытывала ко всем парням в последнее время, и подумав: «А вот с ним было бы неплохо». И в то же время в нем было что-то неприятное, отталкивающее, так что сразу становилось ясно: он с тобой церемониться не станет, он тебя возьмет сразу, какая ты есть. И взгляд его красноречиво говорил это. Пока он пожирал бедную девочку глазами, она, наоборот, смущенно опустила взгляд и лишь изредка поднимала его, стараясь не смотреть ему в лицо. Одет он был в белую расстегнутую рубашку и джинсы, и Настя знала, что совсем скоро он снимет их и обнажит свое волосатое тело, которое будет долго и противно тереться о нее… Светка тем временем представляла ее, говоря совсем непринужденно и даже как-то по-дружески:
— Привет, Влад, это Настя, я тебе о ней рассказывала («Господи, что такое она обо мне могла рассказать?» — с ужасом подумала Настя). — Ну, вы тут разбирайтесь, я тогда пойду (Настя упросила ее подежурить под дверью, — на всякий случай, — но она вряд ли стала бы это делать).
И вот дверь захлопнулась, и она оказалась отрезанной от внешнего, столь привычного ей мира, в странной обстановке, наедине со страшным человеком. Дрожа, она проследовала за хозяином в единственную комнату, тесную и душную. Видно было, что обычно в ней царил бардак, и только ради особых случаев Влад прибирался здесь.
— Садись, чего стоишь? — Влад подошел к шкафчику. Она робко присела на краешек кровати. — Пить будешь? — Он вынул из шкафчика бутылку шампанского.
— Нет! — Она резко вскочила. — Давайте сразу…
— Ну сразу так сразу, — пожал он плечами и стал раздеваться. Снял рубашку через голову одним махом, стал расстегивать джинсы… Она, словно зачарованная, глядела на него, на его худое мускулистое тело. У парней в деревне, когда они раздевались на пляже, животы были обвислые, в складках, либо же наоборот, ребра торчали во все стороны… Когда Влад наконец снял трусы и натянул презерватив, она все еще стояла, не шелохнувшись.
— Ну ебать ты смешная, — произнес он. — «Давайте сразу», а сама?..
Тут она вспомнила, чему всегда учила ее Света: быть смелей и не отвлекаться на пустяки. Она решительно сорвала с себя желтую маечку — тоже одним махом, через голову. Затем сняла короткую юбочку, колготки и вскоре уже стояла перед Владом в одном нижнем белье, стыдливо опустив взгляд.
— Это тоже скидывай, — кивнул на лифчик и трусы Влад. — Стесняешься, что ли? Да не бойся ты, я ж тебе не серый волк.
Она разделась полностью и покорно вытянулась на расправленной постели. Пока Влад подходил к ней, а затем наваливался всем телом, она смотрела слезящимся взглядом в окно, за которым стучала клювом по карнизу галка, и думала о сером небе, раскинувшемся над этим серым и угрюмым районом, который все звали не иначе как «Нижние Ебеня», о телках и пацанах, трахающихся в этих самых Ебенях в таких же грязных и маленьких квартирках, а то и вовсе в подъездах или на заброшенных стройках; о Светке, которая сейчас где-то там ждет ее, а, возможно, совсем о ней не думает; о парнях из деревни; думала о чем угодно, только не об этой страшной боли…
Когда наконец все закончилось, Настя лежала, уткнувшись лицом в подушку, и слезы сами собой лились у нее из глаз.
— А ты ничего даже, — услышала она откуда-то издалека приятный голос Влада. — Я-то думал, хуже будет. Где хоть научиться-то успела?
С трудом оторвав голову от подушки, Настя увидела, что весь ее макияж размазался по желтой наволочке. Она поскорей утерла слезы и, сев на кровати, принялась собирать разбросанную по полу одежду. Влад сидел на другом конце кровати, так и не одевшись, и глядел на девочку уже не с жадностью, а даже с некоторым восхищением. Достав из кармана джинсов кошелек, он протянул ей тысячу, но она так отчаянно замотала головой, что он убрал деньги обратно и, взяв с тумбочки пачку «Винстона», закурил сам и протянул сигарету Насте.
— Я… я не курю, — робко произнесла она.