— Куда? — удивилась Настя.
— Пойдем, пойдем, — сказала Катя, решительно беря ее за руку чуть пониже локтя, — тебе пару ласковых сказать хотят.
Ничего не понимая, она тем не менее пошла за подругой и вскоре очутилась в соседнем дворе, где еще ни разу не бывала. За углом дома было грязно и сыро, отсюда был виден только кусок улицы, по которой мчались машины. На пустой детской площадке столпилась большая компания парней и девчонок, — тут были кое-какие Настины знакомые еще по пьянке, но большинство она раньше не видела, — многие с банками «Ягуара» и сигаретами в руках. Катька наконец отпустила ее руку и отошла назад, словно бы совсем не имея к этому отношения. Вся компания — пацаны в ней были совсем еще мелкие, лет девяти-десяти — подалась вперед, окружив Настю полукольцом. Вперед выступила темноволосая девочка, примерно одного роста и возраста с ней. Тут Настя узнала ее — это была та самая девчонка, которая вчера что-то орала ей про какого-то Виталика.
— Ну и какого хуя ты вчера съебала? — громко спросила она, подходя к Насте вплотную.
— О-откуда? — похолодев от предчувствия того, что сейчас случится, пролепетала Настя.
— От Катьки, блядь, откуда! — закричала девчонка (ее все-таки звали Надей, как Настя потом узнала) — Ты какого хуя к Виталику приставала?
— К какому Виталику? — спросила Настя уже смелей, начиная понемногу догадываться, зачем она здесь.
— К моему Виталику, блять! — крикнула Надя. — Я тебе говорила: пошли выйдем, разберемся, ты, блядь, съебала! Вот теперь опиздюлишься!
Она отвела «соперницу» к кирпичной стене, и они встали друг напротив друга, боком к стене. Компания снова замкнула вокруг них полукольцо, — теперь уже такое, из которого было не вырваться, — а один пацан, подскочив поближе, достал мобильник с видеокамерой, новомодное тогда изобретение, и принялся с видом заправского оператора снимать. Наде, видимо, польстило такое внимание, она стала улыбаться в камеру, а потом картинно принялась снимать с себя украшения. Настя стояла, словно окаменев: она вспомнила саму себя несколько лет назад, когда она вот так же снимала сережки перед дракой с Пашей в деревне.
— Они золотые? Мои значит будут! — весело крикнул пацан-оператор, когда Надя сунула сережки ему в руки.
— Не, серебряные. У меня все серебряное, — так же весело ответила она, словно забыв о том, что собиралась сделать. Настя обомлела еще больше: сережки у нее тогда, в деревне, были тоже серебряными. Сняв все кольца, Надя со вновь перекосившимся от ярости лицом повернулась к «сопернице». И дальше случилось то, что вы могли видеть в том видео, да и вообще в любом подобном ролике. Правда, настоящим избиением это назвать было трудно, Надя просто шлепала ее ладонями по голове, но для Насти эти удары были неприятнее всего. Уж лучше бы она била ее по-настоящему, кулаками, как дрались все у нас в деревне. А толпа вокруг восторженно аплодировала «победительнице», радостно вопила и улюлюкала. Особенно веселились мелкие во главе с оператором. Лишь немногие из чужой компании жалели Настю, уговаривали Надю прекратить, но сами почему-то ее не останавливали. Когда ей наконец надоела эта гнусная забава, а вконец выбитая из колеи «жертва», обливаясь слезами, пошла прочь, только одна девчонка, имени которой Настя так и не узнала, обняла ее, прижала к своей широкой груди и стала гладить по спине, успокаивая. Больше никто ее в тот день не поддержал. Даже Светка, у которой в это время как раз закрутился новый роман с каким-то парнем с Катькиной тусы. Это стало вторым большим предательством в Настиной жизни.
***
Несколько дней спустя за завтраком мой отец, развернув газету, пробежал глазами местные новости.
— Фига себе, — произнес он, — на *** проспекте какая-то девчонка чуть с крыши не прыгнула.
— Ну и что? — спросила мать, намазывая масло на хлеб.
— Да я и раньше про это на работе слышал, только думал, хрень какая-нибудь, выдумывают все. А тут даже фотка есть, вот, смотрите. — Он развернул к нам газету, но на черно-белой фотографии рядом с заметкой ничего было толком не разглядеть. — Говорят, народу целая улица собралась, на такое посмотреть. Она там еще истерику на весь двор закатила.
— Бывает, что ж поделать, — пожала плечами мать. — Главное, чтобы это потом массово не началось.
Мог ли я тогда подумать, что той несостоявшейся самоубийцей была как раз Настя?
Стоял погожий солнечный день, и двор действительно был забит народом, пришедшим поглазеть на такое замечательное событие. Тут были и Настины родители, и ее знакомые со двора, и милиция, и «скорая», и просто прохожие, которым было нечего делать и которые с любопытством наблюдали за девчонкой в длинной зеленой футболке и широких рваных джинсах, стоявшей на самом краю крыши пятиэтажного дома и всерьез намеревавшейся шагнуть вниз. Сильный ветер развевал ее светлые волосы и размазывал по лицу слезы, которые непрерывным потоком лились из глаз.
— Я не хочу больше жить!!! — в истерике кричала она. — Уходите! Я сейчас прыгну, и мне конец!
— Настенька, доченька, спустись, умоляю тебя! — рыдая еще горше, восклицала ее мать, перекрывая шум толпы снизу. — Мы с папой этого не переживем, ты понимаешь?!
— Насть, ну не надо! Ты все из-за этого? Ну прости меня, я не со зла это сделала! — кричала бледная от ужаса Катька. Ее поддержали несколько знакомых девчонок из компании.
— Уходите все!! Я прыгну, и вам всем конец!! — не слушая никого, вопила Настя.
Кто знает, чем бы это все закончилось, если бы на крышу через люк не поднялся парень, которого потом часто упоминали в той газетной заметке. Это был Стас.
— Насть, ну перестань ты, — заговорил он удивительно спокойным голосом, когда она обернулась к нему. — Ну чего ты этим добьешься? Ты понимаешь, какую ты этим боль родителям причинишь? Тебе что, совсем их не жалко?
Настя застыла на месте, больше не делая вид, что вот-вот прыгнет, и даже плакать на несколько секунд перестала.
— А добиться своего — ты уже добилась, — так же спокойно продолжал Стас. — Вон, видишь, Катька уже перед тобой извинилась. А скоро и все остальные придут. Не придут, так их другие притащат. — И вдруг, перейдя на суровый тон, он заговорил с укором: — Ну кого ты тут обманываешь? Хотела бы прыгнуть — давно б уже прыгнула, не разыгрывала тут спектакль. Ну, иди ко мне, ну, ну, вот так… Ну вот, все хорошо…
С этими ласковыми словами он подошел к Насте, крепко обнял ее и прижал к груди. Она, уже не пытаясь шагнуть к краю и лишь по-прежнему горько и непрерывно рыдая, в обнимку со своим спасителем направилась к люку.
Внизу ее тут же обступила толпа из родных, знакомых, врачей, тут же оказался репортер местной газеты, благодаря которому и появилась та самая заметка. Когда Настя с трудом оторвала лицо от груди плакавшей навзрыд и все время повторявшей: «Настенька, ну как же так?» матери и попыталась среди множества окруживших ее лиц найти единственное дорогое ей в этот момент лицо Стаса, то не смогла этого сделать: он отступил куда-то назад, скрылся в толпе, за спинами взрослых, а, может быть, и совсем ушел. Но Настя была так бесконечно благодарна ему за спасение своей жизни, что, как сама признавалась впоследствии, могла сделать для него все, что угодно.
***
Минуло еще два года. Город становился для меня все более романтичным и привлекательным, а прогулки по нему доставляли все больше удовольствия, и о том, чтобы наслаждаться красотами природы в деревне, я думал все меньше. В моей жизни за это время почти ничего не поменялось, а вот в Настиной жизни изменения произошли, и довольно серьезные. Приходя домой из школы (которую после того инцидента ей пришлось сменить), она ничего не ела, а уходила к себе в комнату и сидела там до вечера. Домашнее задание она делала кое-как, а чаще всего и вовсе не делала. Когда мать приходила с работы и заглядывала к дочери в комнату, то видела одну и ту же картину: Настя сидела над тетрадями и учебниками и смотрела в одну точку.
— Настенька, у тебя все хорошо? — встревоженно спрашивала тетя Лена.
— Голова болит, — жаловалась дочка.
— Ляг, полежи, отдохни, — советовала мама. — Может, таблетку выпьешь?
— Я лучше схожу погуляю.
— Ну, сходи. Допоздна только не гуляй.
Настя с облегчением вставала из-за стола, быстро одевалась (раньше перед выходом на улицу она часами могла простаивать перед зеркалом, примеряя разные кофточки, нанося макияж и нацепляя побрякушки, теперь же совсем перестала следить за собой — носила всегда одну и ту же джинсовую куртку, из украшений — только дешевые кольцо и цепочку, даже причесаться порой забывала) и выходила во двор. Позади нее унылой серой громадой возвышался дом, слева — футбольное поле, на котором гоняли мяч дворовые пацаны (Настя старалась каждый раз не смотреть в ту сторону), а впереди до самого горизонта раскинулись одноэтажные деревянные домики. В одном из таких домиков и жила Олеся, новая подруга Насти. Она была старше ее на два года, училась в колледже на парикмахера и вела себя совсем по-взрослому. Родители у нее выпивали, но это не мешало ей строить свою собственную жизнь. Вдвоем с ней Настя отправлялась на прогулку по унылому осточертевшему городу, в котором они, однако, умудрялись каждый день находить что-то новое. Они покупали пачку сигарет на двоих и по банке пива на каждую (покупала всегда Олеся, потому как выглядела она совсем взросло и вопросов к ней не возникало) и развлекались, либо гуляя по улицам, либо просто сидя на скамейках в парке и у подъездов. Иногда, только по выходным и когда мать давала достаточно денег, Настя ходила с подругой в клуб, где оттягивалась по полной. Здесь же Олеся кадрила себе парней, надеясь потом удачно выйти замуж и навсегда расстаться с противной ей жизнью в двушке с родителями. Предлагала и Насте найти свою половинку, но та каждый раз отвечала отказом. После уже имевшегося за плечами опыта она боялась снова обжечься. Однажды к ней во время очередного вечера в клубе подошел какой-то довольно красивый парень и предложил познакомиться. Парню было лет двадцать — двадцать пять на вид, он был невысок ростом, но довольно крепок, светловолосый, с голубыми глазами. Настя довольно редко встречала таких, и этот ей почему-то сразу понравился. Но, все еще помня прошлое, она холодно отвернулась от парня. Звали его, кстати, Дима, и так просто сдаваться он явно не собирался, стал подходить все ближе, хватать за руки. Она всерьез собиралась уже закричать, но тут, к счастью, вернулась отходившая за коктейлем Олеся.
— Что тут у вас случилось? — спросила она, подозрительно переводя взгляд с подруги на незнакомого молодого человека. Тот взглянул на нее не нагло, а как-то даже смущенно и, неловко улыбаясь, промямлил:
— Да вот… я тут с девушкой познакомиться хочу. А вы ее подруга? Меня, кстати, Дима зовут. — Он даже протянул Олесе руку. Она также почему-то засмущалась, порозовела и, отведя взгляд в сторону, пробормотала: «Очень приятно. Я Олеся». Весь вечер они весело и непринужденно беседовали, как будто давно уже были знакомы, а на Настю даже внимание перестали обращать.
… - Тебе что, правда этот придурок понравился? — спрашивала обиженная Настя подругу, когда они уже под утро возвращались домой.
— Не знаю, по-моему, он прикольный, — отвечала Олеся, и глаза ее сияли счастьем. После Настя поняла, что они уже в тот момент нашли друг в друге родственную душу.
Несколько дней спустя, когда Настя позвонила Олесе и предложила погулять, та внезапно отказалась, чего раньше еще никогда не было. Настя удивилась, но выяснять подробности не стала. А еще пару дней спустя Олеся пришла на встречу с подругой… вместе с Димой. Настя удивилась еще больше, но опять ничего не сказала. Новый парень между тем был приветлив, дружелюбен, шутил с обеими девочками, а к Насте больше не пытался тянуть руки. Он теперь по-настоящему нравился ей, и она уже не знала, завидовать ли подруге или ревновать парня к ней. С тех пор каждый раз, когда девочки встречались, — на прогулке, после школы, во дворе, в клубе, — Дима неизменно был рядом. В то же время встречи подруг становились все короче, влюбленные спешили уединиться, и Настя постоянно чувствовала себя третьей лишней. Но она по-прежнему молчала, зная, что в противном случае это может выйти боком всем троим.
Однажды, уже в середине дождливого июня, после того как Настя с пятью тройками закончила восьмой класс, они с Олесей, Димой, Таней, их общей знакомой, и ее младшим братом Егоркой, которого она забирала из детского сада, бродили по новому, недавно построенному торговому центру. Когда выходили из отдела женской обуви, выяснилось, что Олеся с Димой куда-то пропали. Поискав их еще по всему центру и безуспешно попытавшись до них дозвониться (телефоны у обоих были выключены), втроем они спустились к выходу и стали ждать их там, надеясь, что те заскочили в какое-нибудь кафе или застряли в салоне свадебных платьев (ну не стали же бы они их просто так бросать!). Возможно, именно в этот момент я увидел их, случайно проходя мимо, но как-то особо не обратил внимания. На улице как раз начался дождь, тот самый, который все у нас называли «кислотным» и потому боялись под него попасть, поэтому запоздавшим покупателям пришлось ждать в холле и на крыльце, под козырьком. Егорка захныкал и запросился домой, Таня, уставшая от его нытья, молчала и всячески игнорировала брата, Настя же, которая давно уже мечтала о младшем братике, наоборот, проявляла заботу, успокаивая его. Время шло, Дима с Олесей все не появлялись. Настя, оставив хнычущего Егора и безразличную ко всему Таню, пошла на крыльцо выкурить сигарету. Через стеклянные двери она все поглядывала в холл и на эскалаторы, ведущие наверх, но знакомые лица там так и не появлялись. Незаметно для себя она выкурила вторую сигарету, затем третью… А когда наконец поняла, что сигареты у нее закончились, а новую пачку ей без Олеси не продадут, тяжело вздохнула и поплелась под кислотным дождем домой.
На следующий день Настя долго звонила Олесе, но трубку никто не брал. Наконец подошла Олесина мать и сиплым от пьянства голосом, перемежая речь матерными словами, заявила, что Олеся больше не пойдет с ней гулять.
— Почему? — удивилась Настя.
— Почему, почему, бля… — пробубнила в ответ мать. — Беременна она, вот почему…
И это оказалось горькой правдой. Олеся залетела, и по этой же причине столь внезапно исчезла вчера. Тесты ДНК еще, разумеется, не проводили, но сомнений не было — ребенок должен был быть от Димы. Об аборте Олеся и слышать не хотела, хотя, Дима, похоже, был совсем иного мнения на этот счет. Каким-то образом вся эта «мыльная» интрига стала известна родителям Насти, начались скандалы, крики, ругань, Насте вначале наотрез запретили даже разговаривать с подругой, затем, разумно решив, что проще будет на время отгородить ее от «опасной среды», отправили к бабушке в деревню, как в старые добрые времена. Настя из своенравия посопротивлялась, но родители были непреклонны. Сообразив, что в деревне она сможет выплеснуть нерастраченную энергию с большей пользой, она согласилась, хоть на душе у нее из-за истории с Олесей по-прежнему скребли кошки.
В день отъезда она сидела во дворе на скамейке, ожидая такси, которое должно было отвезти ее на вокзал, а оттуда на электричке она отправлялась до райцентра, из которого тетя на машине должна была отвезти ее в деревню. Одета она была в свою обычную потрепанную джинсовую куртку, бриджи и кроссовки, у ног ее стояла сумка с вещами. Настя сидела, опустив сложенные ладонями внутрь руки между колен, и следила взглядом за большим черным жуком, который медленно полз мимо по асфальту, спотыкаясь о мелкие камешки. Вот жуку хорошо, его никто не заставляет никуда ехать, да и вообще у него по жизни нет проблем. Только расправил крылья — и знай себе лети. Настя с ненавистью наступила на жука ногой и, услышав, как хрустнула под подошвой его оболочка, испытала некоторое удовлетворение. В этот момент из подъезда вышел Стас, единственный, кто после той мерзкой истории продолжал общаться с Настей так, как будто бы вообще ничего не произошло.
— Привет, — улыбнулся он девочке, поравнявшись с ней. — Как дела?
Она неопределенно пожала плечами в ответ.
— Едешь куда? — продолжал он, указывая на дорожную сумку.
— Ага, в деревню, — равнодушно ответила Настя.
— А чего такая грустная? Не хочешь ехать?
— Да хрен знает. — Она вдруг подняла на Стаса жалобный взгляд. — А ты бы поехал?
— Я б поехал, если было б куда, — ответил он. — Да ты не раскисай, все у тебя еще впереди. Вернешься — я тебя ждать буду, окей?
Почему-то в любой ситуации Стас умел вести себя так, что Настя нисколько не обижалась на него, наоборот, чувствовала к нему все большую симпатию. И при всем при том он был настоящим другом, именно другом, но таким, которого хотелось любить и быть ему близкой.
— Слушай, Стас, — сказала вдруг Настя, вспомнив об одном важном деле, которое в деревне или райцентре было уже не решить, — сходи в ларек, купи мне, пожалуйста, пачку сигарет.
— Так значит, начала все-таки курить? — с укоризной спросил Стас, словно он до последнего сомневался в испорченности девочки.
— Да я так… балуюсь скорее…
— Ну ладно, щас схожу. Тебе какие — «Kent» или «Winston»?