В своей новой жизни на Новомане альбинос многое открывал для себя, порой поражаясь и даже пугаясь. Здесь мужчины могли указывать женщине, и она слушалась. Здесь, как в зазеркалье, роли менялись и… Бурель запрещал себе думать об этом. Настанет день, когда ему придётся вернуться в ту прошлую жизнь, оставив здесь все новые знания. Безысходность пропитывала его существование день за днём. Он знал своё предназначение, но влюблялся в эту свободную жизнь в резиденции. Он видел, как на него смотрел наместник, словно ждал от него чего-то. Он никогда не разговаривал с ним о шиямате после того как принял присягу. Верность семье наместника стала смыслом жизни для Гри, но только лишь потому, что Мария должна стать следующей шияматой. Пусть наместник и дал дочери иллюзию выбора. Ничего не изменить.
Тяжело вздохнув, Бурель накинул полотенце на шею и направился в раздевалку. Хотелось бы ему хоть что-то изменить в судьбе Марии, ведь он знал, какая жизнь ей предстоит на Шиянаре. И он готов служить ей до самой смерти, оберегать, подсказывать, но не дать избежать участи шияматы, потому что от хрупкой новоманской красавицы зависели судьбы миллионов подданных.
Гри в течение дня любовался янарой издали, лишь в обед позволил себе присутствовать в столовой. Он видел, как нервничала Мария, чувствуя его взгляд. Когда же она получила сообщение, и взгляд Буреля зацепился за золотое пятно на чёрном фоне, то напрягся. Ведь он проследил, чтобы не было ни одного снимка со станции. Он быстро ретировался из столовой в кабинет охраны, радуясь, что телохранители стояли в коридоре и не знали что произошло. Приказав начальнику охраны показать последнее сообщение, пришедшее на коммуникатор янары, выпроводил из комнаты наблюдения всех, чтобы в одиночестве на пару минут выпасть из реальности. То, что он увидел, было чудовищно притягательным, младшая Дорош поразительно умела рисовать изнанку бытия. Хрупкая роза, убегающая от тянувшихся к ней рук с длинными, костлявыми пальцами. Гри посмотрел на свои, усмехнулся. Шиямата часто говорила, что у Буреля пальцы аристократа, прямые, точёные. Он всегда следил за ними, зная, как женщины придирчивы к внешнему виду своих подопечных. Он должен быть безупречным во всём, чтобы соответствовать янаре. И даже на картине Дорош он казался себе дьявольски красивым.
Удалив все записи, Бурель вышел из комнаты наблюдения очень задумчивым. Впервые он подумывал купить картину, вот только куда её такую повесить? В спальню?
Стемп
Горечь поражения за сутки притупилась, но выволочку, что устроил ему начальник, Мартан перенёс с трудом. Стыд оглушил его, когда он понял, что с ним сделал дворецкий. Стемп считал себя быстрым, но Бурель доказал обратное. Всего один размытый шаг, и острая игла с наконечником из манны проткнула практически неуязвимую кожу. Доза снотворного свалила его сразу, мир перед глазами померк. Осознание, что дворецкий всегда притворялся, пугало до дрожи. Даже поединок уже не казался панацеей для поднятия духа. Мартан привык жить среди свободных шиянарцев, освобождённых самим наместником и первой волной прибывших на Новоман. Бурель же всего пару лет как считался свободным, всю жизнь до этого провёл на Шиянаре, и что там с ним делали, чему обучали вообще под грифом «Совершенно секретно». Такие, как Бурель, особенные даже среди своих. Теперь Стемп на себе это испытал, но не струсил, просто затаился, чтобы подумать.
Пошли вторые сутки как они вернулись со станции, Чия очень переживал за друга, и всячески поддерживал, порой откровенно надоедая своей болтовнёй. Но время обеда и нужно стоять в коридоре, охранять покой семьи наместника вместе с остальной охраной. Остан как раз рассказывал об очередной выходке своей жены-землянки, как вдруг мимо них пробежал Бурель. Стемп хотел было проследить за ним, да только через десяток секунд из столовой выпорхнула янара, и им с Останом пришлось следовать за ней. Она была чем-то весьма взволнована, но, не проронив ни слова, влетела в двери своих апартаментов. Мартан переглянулся с Чия, тот пожал плечами. Чуть подождав, Стемп предложил зайти к янаре чтобы убедиться, что с ней всё хорошо. Решение напарнику не показалось чем-то неправильным и вскоре оба были в розовой гостиной, призывая янару из спальни. Та вышла, улыбаясь им как родным, спокойная и довольная.
— Всё хорошо, моя янара? — уточнил Чия.
Мария кивнула и, глядя на Стемпа, попросила его остаться.
— У меня есть к вам личный разговор, ши Мартан. Надеюсь, вы, ши Чия, не будете против?
Напарник ретировался в коридор, охранять покои. А Стемп пытался унять радостную дрожь во всём теле. Алчное предвкушение завладело мужчиной, и он даже не думал, о чём хотела поговорить с ним янара, главное она осталась с ним один на один. Словно мечты сбываются.
Мария
Я сильно нервничала, не зная как начать разговор, поэтому и попросила прежде Стемпа сесть на диван, сама же встала перед ним, затем села на подлокотник мягкого кресла. Забавно телохранитель смотрелся на фоне персикового плюшевого пледа, перекинутого на спинку дивана. Серьёзный и собранный альбинос в чёрном костюме тройке сидел, подавшись вперёд, сложив руки перед собой в замок. И мне стало ещё сложнее подобрать слова.
— Стемп, у меня личная просьба, которая может показаться вам оскорблением, но я хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Вы не думайте, я не испытываю к вам… — осеклась, когда заметила, как похолодели глаза Стемпа. Не с того я начала. — Вы мой друг, которому я могу доверить очень многое.
Мимика телохранителя не изменилась, и я стала нервничать.
— Стемп, мне не к кому больше обратиться, чтобы это не всплыло где-то потом и не опорочило моё имя. Я не знаю, у кого еще попросить. Вы единственный, понимаете?
Стемп кивнул, я пересела в кресло, поправляя подол платья, нервно его разглаживая.
— Я хочу попросить вас научить меня целоваться. Это не просьба стать покровителем и тем более не намёк на фаворитство, нет. Просто поцелуй. Я думала над словами Буреля про первый поцелуй и в чём-то с ним согласна. Я боюсь оказаться зависимой от романтики момента первого поцелуя. Но и не хочу ранить ваши чувства, поэтому вы подумайте. Я не тороплю. Если откажетесь, я пойму.
Стемп опустил голову, я видела, как сильно он сжал пальцы, они у него немного дрожали.
— Научить? — Тихий надломленный голос поразил меня, во мне проснулись сомнения в своём решение.
— Если это не оскорбит вас, — напомнила я условия.
— Вы хотите научиться, потому что кого-то выбрали себе? — ещё более холодным и чужим голосом спросил меня телохранитель, и я совсем отчаялась.
— Да нет же, — чуть не взвыла. Зажмурилась, тяжело дыша как перед прыжком. — Я ведь могу поделиться с вами тайной, которая останется только между нами?
Когда я открыла глаза, то встретилась с очень решительным взглядом Стемпа. Между нами был лишь угол журнального столика, а казалось, что мы вообще словно висим в вакууме, до того я от натянутых нервов уже оглохла.
Мартан кивнул, а я очередной раз протяжно вздохнула и призналась:
— Я хочу стереть воспоминание о первом поцелуе. Мне нельзя быть зависимой от этих романтических бредней, понимаете? Они сводят с ума. Я злюсь на себя, что ничего не могу с собой поделать.
— Он поцеловал вас?! — Стемп выглядел потрясённо. — Когда?
— Эх, — выдохнула, осознавая свою очередную ошибку. Кто он и дураку было ясно — Бурель. Опять выдала себя с потрохами! — Всё, забудьте о просьбе и приказываю забыть вообще об этом разговоре, сама справлюсь.
— Постойте. — Мартан упал на колени передо мной и схватил за руки, не давая встать с кресла. — Я клянусь, никому ничего не скажу. Я помогу.
Замерев, я сглотнула, ощущая себя совсем глупо. Но телохранитель не дал сдать назад, с таким нежным трепетом обхватил моё лицо рукам, с таким обожанием смотрел прямо в глаза, что стало жарко и неуютно. Я думала, это будет без чувств. Как-то по-другому, не столь приятно. Губы у Стемпа лёгкими крылышками бабочки порхали, едва касаясь моих. Прикрыла глаза, чтобы не смущаться, а просто сконцентрироваться на ощущениях. Я должна была забыть о поцелуе Буреля, даже приоткрыла губы, чтобы поцелуй был более цельным. Вздрогнула, когда Мартан принял приглашение и его язык проник внутрь. Вцепилась руками в запястья Стемпа, не понимая, что не так. Приятная волна растекалась по телу, но не приносила наслаждение, не было расслабленности, наоборот, меня словно всё больше сковывало до болезненной тяги в груди. Я хотела остановить телохранителя, пока не вспомнила слова Буреля. Все последующие поцелуи лишь сравнения. Обидно стало до слёз. Неужели для меня всё кончено? И нет никакого спасения? Я что теперь буду зависима от дворецкого? Мои земные гены взяли надо мной верх? Что вообще происходит? Почему такая несправедливость?
Мартан отстранился, но не убрал рук, ласково гладил по мокрым щекам, а мне было стыдно открыть глаза. Я вся словно горела в пламени своего позора. Как можно было так оступиться, ещё и втянула в это Стемпа.
— Прости, — прошептала, так и не открыв глаз.
— Это вы простите, моя янара. Я не справился. Я смертельно виноват перед вами.
Я, открыв глаза, прижала руку к его губам, не в силах слушать этот пафос с привкусом боли.
— Стемп, давай не будем. Лучше забыть, чем причинять друг другу эту боль.
Встав, прошлась до кухонной зоны и налила себе и Стемпу воды.
— Всё равно так просто я не сдамся. А поцелуй — это всего лишь поцелуй. Не конец света.
Хотя кого я обманывала! От поцелуя Буреля я плавилась и таяла, а со Стемпом было неловко, словно делала что-то запрещённое. Не те эмоции.
Стыдливо поглядывала на Мартана, пытаясь понять, насколько ему было противно? Он выглядел очень подавленно. Очередной раз я совершила глупость. Как теперь её исправить ума не приложу. Извиняться точно не стоило. Все акценты были сразу расставлены, но легче не становилось. Я чувствовала что на грани.
— А вы не думали о настоящем побеге? О настоящей свободе от всего этого? — Стемп обвёл рукой мои апартаменты, намекая на моё происхождение и статус.
— И куда? Я везде буду чувствовать себя в клетке. Не хочу вечно прятаться.
Стемп кивнул и, поставив нетронутый стакан на стол, вышел в коридор. Я же перевела дыхание. Ощущение, что я сорвалась со скалы и неслась по наклонной, тяготело надо мной. Ведь на долю секунды удариться в бега мне показалось чудесной идеей. Вот только моя золотая клетка на самом деле самое безопасное место во всей Галактике. Под крылом у папы я чувствовал себя как у Бога за пазухой. К нему и пошла, подавленная и униженная.
Всё сложно и непонятно с этими чувствами. Я уже полчаса сидела в отцовском кабинете совершенно одна, наслаждаясь его тишиной и проникаясь особенным запахом этого места. Забравшись с ногами на широкий стол, пила его коллекционный коньяк совсем не как положено янаре. Мне нравилось раскачивать в руках пузатый бокал, наблюдая, как плещется по стенкам пахучая янтарная жидкость, в мыслях жалеть себя. Слёз не было. В душе словно выжженное поле. Я не понимала себя и своего состояния. Я поцеловалась уже с двумя мужчинами, а не любила ни одного. Я словно испачкалась и злилась на себя за это. И кто бы мне объяснил, когда всё понеслось куда-то не туда. Почему моя размеренная жизнь вдруг сделала головокружительный кульбит.
Дверь наконец открылась и явила мне отца, за его спиной заметила лицо ненавистного Буреля, которого отец остановил одним мановением руки, а сам заблокировал дверь и позвонил маме, не отрывая от меня глаз. Наверное, я выгляжу ужасно, но мне было безразлично. Выпила залпом коньяк, чуть поморщилась от терпкого вкуса.
— Да, пирожок, — ласково заговорил папа, не глядя на маму, которой меня не было видно, — нашлась наша девочка у меня в кабинете. И знаешь, ты не могла бы нам принести закуски? Да и сама присоединиться?
Папа достался бокал для себя, сам налил мне коньяка.
— Чувствую себя обманутой. Пью и не пьянею, — показала я бокал отцу, грустно улыбаясь. Обманутой я чувствовала себя не только из-за напитка. Вся моя жизнь кажется сплошной липой. Искусственный мирок, как тот ботанический сад на "Астрее".
— Отчего же обманутой? Вкус ты чувствуешь настоящий, так же, как и все остальные расы. Твои рецепторы работают как надо, просто алкоголь не всасывается в кровь и только.
Как странно. Поцелуи я тоже чувствую как все остальные расы? Просто любовь не всасывается в кровь? Может, Дашка права, и любовь это яд, на который у нас есть противоядие — наша иммунная система. Я горько рассмеялась своим мыслям. Как же мне хотелось испить этого яда, чтобы почувствовать себя любимой и счастливой, но ничего кроме разочарования в моей душе не было.
— Машунь, ты можешь объяснить что с тобой? — тихо спросил отец, присаживаясь прямо на стол. — Мама говорит, ты странно себя ведёшь. Ты не влюбилась часом?
— Если бы, — буркнула расстроенно и глотнула горький, но по-своему вкусный напиток. Затем подняла на отца взгляд и прямо спросила: — Скажи, у меня вообще есть выбор кем быть?
— Почему ты сомневаешься? — удивлённо приподнял брови отец, но глаза оставались серьёзными.
— Что, если я не хочу быть шияматой, что, если я хочу жить простой жизнью обычного обывателя.
— Живи, — отозвался отец без каких-либо пререканий.
— И кто мне даст? — усмехнулась, прекрасно понимая, что этому никогда не бывать.
— Если ты хочешь что-то поменять в своей жизни, то прежде ты должна что-то поменять в себе. Ты хочешь жить как простой обыватель, но, Маша, посмотри правде в глаза, сможешь? Обыватели, по большей своей части, подчиняются правилам, которые, по секрету скажу тебе, устанавливаем мы. Я так точно, — подняв бокал, папа отпил из него, коварно этак улыбаясь, а у меня в голове что-то щёлкнуло и лампочка зажглась.
— Вот как живут обыватели, Маш, — в привычной для себя ехидной манере стал разъяснять мне папа, а я ловить каждое его слово. — Встают утром, идут на работу, потом обед по расписанию, потом опять поработать до конца смены и домой. По дороге заскочить в магазин, купить что-то для своих родных и подопечных. Всё строго по режиму, отдых в строго отведённые дни. Порой, конечно, срываются обыватели, так как сложно выдержать психологически монотонность серых будней. Они устраивают себе внеплановые отпуска, вечеринки, а кто-то просто уходит в отрыв, чтобы потом опять вернуться в рамки обыденной жизни. Если хотят изменений, то должны изучить правила, добиться успехов в работе, подняться по карьерной лестнице и так всю жизнь.
Мама же мне всегда говорила, что до встречи с отцом словно и не жила. Это сейчас она делала что хотела, к чему лежала душа, полностью отдавая себя любви к отцу, воспитывая меня. И она счастлива, вырвавшись из той системы.
Я опустила голову, призадумавшись.
— Если бы ты хотела такой жизни, Машуня, ты бы на лекциях не сидела, не старалась получить моё одобрение и шияматы. Но ты создана для другого.