— Через полчаса сеанс связи. Панкрат, займись делом! Берлов, займись обедом, а потом отдыхать — ты на вахте, надеюсь помнишь?
— Товарищ капитан, загляните к нам в тихую, — голос Панкрата дрогнул. — По ходу ЧП, Иван Терентич!
Для начала капитан сварливо понюхал чай. Потом долго смотрел в планшет и крутил наушники. Там тяжелый, переливчатый женский вокал под аккомпанемент барабанов и бубенцов выводил песню за песней на языке, которого на Земле никогда не звучало.
— Воспользуемся бритвой Оккама. Или мы — все трое — поймали «звездочку» и надо срочно принимать меры. Или «звездочка» приключилась у твоего планшета, Панкрат, чего я ни разу не исключаю. Или песни существуют на самом деле. Покажь тату!
Попугай Берлова опасливо синел, отсвечивая перышками любопытства. Третий глаз Панкрата от удовольствия сиял золотом. Змейка Дзюбы выглядела похуже, но ещё не опасно. Так. Тестим!
Анабиозку не оформляли под «милый дом». Там царили металл и плексиглас, пахло озоном, лекарствами и стерильной чистотой. Тяжело вздохнув, капитан набрал код на крышке дальней камеры, спустя пару минут створки разъехались. Голый, мокрый и сонный Булат Мустафин, второй пилот, сел, зевнул и воззрился на экипаж
— На заре ты его не буди, да… Уже долетели?
— Нет, Булат, дорогой, нужна твоя помощь. Скажи пожалуйста, что ты слышишь и что ты видишь.
— Вижу приемник, слышу музыку, незнакомую и малоприятную. Планшет пишет «язык не обнаружен». Дай-ка!
Чуткие пальцы пилота пробежались по экрану, красные от охладителя глаза всмотрелись в ряды цифр.
— В порядке ваша техника. Что-нибудь ещё? Доброй ночи.
Спиной назад пилот плюхнулся в камеру и набрал изнутри код. Экипаж переглянулся, тату синхронно блеснули желтым. Бритва Оккама отрезала самый паршивый из вариантов. Оставался самый невероятный.
— Панкрат, у тебя через шесть минут связь! Марш в тихую. Только знаешь, не надо пока на Базу докладывать, что мы тут слышали.
— Так точно, Иван Терентич!
Довольный Панкрат вприпрыжку помчался в тихую, хмурый Берлов поплелся следом — спасать драгоценные плюшки. Задумчивый Дзюба, надел наушники, покрутил верньеры приемника — в коридорах связь ловила намного хуже.
— После прохождения плотных слоев атмосферы в иллюминаторах появилась наша родная Земля, — заявил знакомый и в то же время искаженный помехами голос. — Береговая линия очень хорошо видна. Вода в океанах, морях…
Вы хотите сказать, что Гагарин жив, уважаемая радиостанция? Бред конечно, он родился в позапрошлом веке. Что ещё вы сыграете старому капитану?
Снова песенка, бодрая и задорная. Обрывок передачи на неизвестном языке. Минута жуткого — аж уши закладывает — треска помех. Задыхающийся, перепуганный голос повторяет одну и ту же фразу — кажется, просит о помощи.
Чья-то теплая морда прижалась к ноге капитана, острые коготки потеребили штанину. Подлиза Мотька жаждал ласки, капитан машинально погладил енота и продолжил серфинг. Знакомый, черт побери, голос:
— Конечно я скучаю, Наташка. Полгода висеть в системе, собирать данные, ещё полгода лететь назад. Нет, не думаю. Понимаешь — есть вещи, не зависящие от пространства и времени. Он знал, кого берет в жены, и я знала, что у меня за муж. Мы любим небо так же сильно, как и друг друга. Сейчас, включу звезды и попробую объяснить ещё раз… Стой! Черт побери, Наташка, смотри, планета… Не может быть!!!
Бледный капитан поймал приемник у самого пола, крутнул верньеры, но голос Аси уже исчез. Жива! Слава богу, она жива.
Снова помехи, мерзкий треск, скрежет. Беззаботный диктор на превосходном немецком читает новости, рассказывает о погоде в Европе. Нет, на Европе метеоритный дождь, ожидаются выплески гейзеров на южном полюсе, будьте осторожны при выходе из куполаааааааауууууааа
Поток зубодробительной, мозголомной какофонии заглушил слова диктора — звучала несомненная музыка, но ни один земной инструмент не смог бы её издать. Дзюба сдернул наушники, прижал ладони к вискам — боль поймала его, стиснула обручем голову. Где же таблетка? Мотька, пшел вон!
Панкрат и Берлов дождались капитана в тихой. Новостей с Земли особенных не прислали, экипаж «Шэньчжоу» двигался к Сириусу в штатном режиме, экипаж «Аполлона» ушел в спячку на время прыжка, мама Берлова связала сыну два шарфика и расстроилась, что белый понравился ему больше черного.
Дзюба басовито откашлялся, хмыкнул, погладил седоватую бороду:
— Тут такое дело… товарищи… парни… У меня две новости. Хорошая — похоже мы найдем «Терешкову» там, где рассчитывали, фрегат успел приблизиться к системе Эпсилона Индейца и готовился к высадке на планету. Очень хорошая — кажется, мы нашли не только корабль.
Берлов замер с открытым ртом, как никогда похожий на повзрослевшего пупса. Тату Панкрата переливалось всеми цветами радуги. Дзюба подумал, что и сам выглядит донельзя смешно. Наступил день, который однажды войдет в историю человечества — а он стоит дурак дураком и двух слов внятно связать не может.
Внеземную жизнь отыскали больше полувека назад. На Марсе росли лишайники, мхи и невероятно живучие колючки. В толще мерзлой земли ползали черви, в скалах встречались медлительные серьёзные ящерицы, экваториальные озера дважды в год полнились мелкой живностью ослепительно красного цвета. По подледным морям Европы лениво плавали серебристые псевдомедузы. Титан кишел многоклеточными созданиями всех цветов радуги, способными в считанные секунды уничтожить любую органику. И все.
Братьев по разуму не попалось ни трем кораблям первой межзвездной волны, ни шести кораблям второй. Третья волна шла сейчас. Умом Дзюба понимал, что радоваться ещё рано, что неведомый передатчик может озвучивать временную петлю или аномалию, что причин у происходящего больше чем звезд на небе. Но черт побери, как же он понимал Колумба.
— Знаете, что я скажу, Иван Терентич, — Панкрат с нежностью поглядел на наушники. — Кем бы ни были наши новые соседи по космосу, в музыке они разбираются. Значит мы с ними сможем договориться!
— Если в музыке они разбираются так же как ты, у дипломатов будут проблемы, — съязвил Берлов.
— К ним не послов надо отправлять, а джазменов. Или, скажем, сводный хор казаков Большого Сырта, — хихикнул Панкрат. — Вот послушай!
Он ловко выхватил у капитана приемник, выдернул наушники и дал звук.
Затрещало, засвиристело, зазвенело ветряным колокольчиком. Женский голос перекрыл все помехи.
— Панкрат, ты гений! Я взяла чуйку-диджея и мы убили танцпол! Квадрозвук, фракталы по стенам, вибропол, море ароматов… Как их перло, как тащило, как плющило — жаль, милый, ты этого не видел. И не скоро увидишь — там тебе не Таити. Кстати, хотела сказать, что выхожу замуж. Сообщений больше не жди. Ты был моим лучшим, но все кончается. Те апа ату неи, красавчик, до встречи на Земле!
Экипаж помолчал из вежливости.
— Сочувствую, — буркнул Берлов и похлопал товарища по плечу. — Свинская выходка. Сегодняшнее?
— Нет, — вздохнул Панкрат. — Я ждал вестей послезавтра. И давно догадался — хреновым бы я был телепатом, если б не понял. У Селены никак не хватало смелости… Что ж, счастья ей.
Чуткие пальцы Панкрата вцепились в подлокотники кресла, третий глаз пошел рябью. Ничего, он мужик, справится. Задумчивый Дзюба поглядел на приемники, потом выдернул наушники из ближайшего.
— Передаем сигналы точного времени. Начало шестого сигнала соответствует 15 часам московского времени…
Следующий.
— Седьмой! Седьмой! Я Кюри! Нашел воду. Берите мои пеленги…
Последний приемник молчал так долго, что капитан решил — сломан. Но Панкрат покачал головой — играет тишина. Дзюба вслушался в еле слышно ажурное переплетение стеклянных звонов и хрупких шелестов, покачал головой — нам, землянам, недоступно наслажденье чудным звуком.
— Не нравится мне эта история, — подытожил Берлов. — Товарищи, я бы не торопился докладывать о ЧП Базе, пока сами не разберемся, кто заполняет эфир. Панкрат, реально запеленговать, откуда идет передача?
— С точностью до пары световых часов — запросто, — буркнул Панкрат. — Точка где-то в окрестностях Эпсилона Индейца.
«Не важно, насколько ситуация плоха, вы всегда сможете сделать ее еще хуже» писал Б. Бондарев и оспорить его не представлялось возможным.
Панкрат не стал сообщать капитану о своих планах — он резонно боялся, что не встретит ни малейшего понимания. Предстоял последний прыжок, экипаж в полном составе, включая недовольного Мотьку, разлегся по своим камерам, как полагается по уставу — за четыре часа до заморозка, через шесть часов после подъем. Но если не набрать код и выждать десять минут в голубоватой отвратительно холодной жиже, то никто ничего не заметит.
В тихой комнате наконец-то наступила настоящая тишина. Панкрат вырубил все приборы, даже планшет, перевел приемники на автономку и выключил свет. Травяной ковер манил, связист лег навзничь, раскинул руки, закрыл глаза и на пару минут провалился в транс, ощупывая пространство. Все пусто. Все равно. Все спокойно.
Часа хватит. Активация чипа, четырехкратно усиленный позывной неизвестной радиостанции и свободный, не загруженный ничем разум. Калибровка сигнальных систем, смена фокусировки глаз, запредельное расширение слуха. Скорость мысли быстрее скорости света, давно доказано. Превращаешь себя в невесомый поток молекул, звездную пыль и отправляешь вперед, по вектору звука. Мимо огромных провалов глухой и немой тьмы, мимо вспышек ослепительно белого света и фиолетовых лент газа. Мимо стаи комет, ледяных и безжизненных, мимо тусклого шара древней звезды и лохматых протуберанцев новой. Мимо взрывов и колыханий, пустоты и невидимых сгустков пространства, магнитных бурь и тепловых облаков. Звуком оммм, словом дым, светом смерти, смирительным медом… Ти-ти-та, ти-ти-та, ти-ти… есть! Пеленг! Координаты!!!
Пространство жонглирует огненными шарами, мир изгибается бешеной кошкой, скручивается спиралью, проваливается и уходит из-под ног. Свободное падение во все стороны разом, кровь кипит и выплескивается сквозь веки. Нота нет дребезжит раскаленной иглой, алый грохот обрушивается сладким запахом в грудь, шею сводит звонкий укус…
Дзюба был бы плохим капитаном, если б не знал все причуды своих парней. Сигнал сирены сработал стоп-кодом для анабиозки, створки раскрылись, остальное — дело техники. В чем мать родила, капитан промчался по коридорам, ухватил за шкирку ничего не соображающего Панкрата, проволок его по полу и затолкал его в камеру за пятнадцать минут до прыжка.
Когда фрегат вынырнул из прыжка прямиком к Оортову облаку Эпсилона Индейца, связного у экипажа все ещё не было. Доктор Д-382-ХС разводил манипуляторами — сон, покой, седативные, адаптогены, через три-четыре дня можно рискнуть будить, но до полного восстановления никаких трансов. Иначе психику пациенту и на Земле вряд ли соберут.
Пилот Мустафин умел работать со связью. К выходке Панкрата он, в отличие от капитана и навигатора, отнесся стоически — приступ «звездочки» обошелся без трупов и повреждений, вот и славно. Случалось и хуже, намного хуже, вам ли, Иван Терентиевич, не знать. Координаты есть — ими и воспользуемся, а Панкрат пусть себе отдыхает. И мы отдохнем в тишине. Понурый Берлов не стал возражать, но капитан видел — навигатор тоскует по товарищу, по язвительным пикировкам и сомнительным выходкам. Кто б мог подумать? Дзюба подумывал даже — не посадить ли Мишу на разведочный ботик, не отправить ли его на богом забытый планетоид, где, по мнению связиста, располагался загадочный передатчик. Увы, грузный Берлов в душе оставался романтиком и фантазером. А Мустафина, как судачили девчонки на Базе, целиком выпилили из марсианского льда. Его тату неизменно светилось белым, голос оставался спокойным и выражение лица почти не менялось. Иногда Дзюбу подмывало поднести детектор к бритому наголо, шишковатому черепу пилота, но капитан понимал, что товарищ не поймет шутки. Поэтому ботик повел Мустафин — экипаж не сомневался, что пилот соберет информацию с дотошностью робота.
Планетоид был как планетоид — безжизненный ком из камней и льда, болтающийся на поводке притяжения мамы-звезды. Ни атмосферы, ни гейзеров, ни метановых озер или хлорных дождей, ни бездонных пропастей или вздымающихся в пустоту скал. Невысокие горы, неглубокие трещины, острые шпили льда, пустые и ровные как стол долины. И пыль, пыль, пыль — мелкая, серая, легкая, покрывающая все вокруг. Мустафин шел низко, он видел кратеры астероидов, штрихи упавших камней, узоры и линии магнитных аномалий. Тысячи тысяч лет пыль царила здесь, берегла летописи событий.
Добросовестные камеры не фиксировали ничего лишнего — ни дорог, ни куполов, ни механизмов. Мустафин не спешил — он шел по пеленгу, по сигналу:
— От Совета Министров СССР. На Чернобыльской атомной электростанции произошла авария. Поврежден один из атомных реакторов. Принимаются меры для ликвидации последствий аварии. Пострадавшим оказывается помощь.
Что за авария произошла на атомной станции Мустафин не помнил, но судя по эсэсэсэр неизвестная радиостанция ловила передачи вековой давности. Или считывала их с подсознания экипажа. Принцип работы вектора мысли ещё не до конца описан и формальной логике не поддается, возможно чудак Панкрат сбил настройки инопланетного приемника или сумел пробить канал связи между прошлым и будущим. Разберемся!
Двойная цепочка следов возникла прямо посреди долины. Словно кто-то спрыгнул с катера или ботика прямо в пыль, поднялся на две ноги и пошел себе неторопливо, неся что-то тяжелое на левом плече, а потом вернулся назад и исчез. Мустафин аккуратно посадил ботик в серый песок и двинулся следом. У неизвестного оказался широкий шаг, он хорошо адаптировался к низкой тяге, ни разу не упал, и походка его не особо отличалась от человеческой. А вот станция не походила ни на что, виденное пилотом раньше.
Октаэдр, составленный из металлических труб с четырьмя опорами-лапами. Переплетение проводов, нитей, струн и тросов. Полупрозрачные колокольчики и шары, трубки и палочки, ветряные арфы, крученые раковины, звонкие на вид бубенцы, ленты из материала, похожего на замороженную бумагу, тысячи тысяч бусинок. Пыль скрывала цвета и детали, но Мустафин понял — от любого ветра конструкция бы зазвучала фантастическим многоголосьем. Вот только атмосферы здесь нет и никогда не было, причудливая симфония заслужила лишь немоту.
Не удержавшись, пилот тронул манипулятором гроздь колокольчиков — и струны заколыхались, задрожали, каждая в своем ритме. Серая пыль осыпалась медленным облаком, проявились цвета, стеклянные и густые. Неслышный звук двигал ленты и трубки, вращал бусины, теребил колокольцы и провода. Музыка говорила, Мустафин не стал слушать.