'А времени сколько, посмотреть не хочешь?'
Посмотрела. Три ночи. Из чувства противоречия возразила.
— Но ведь я утром провалилась, а света не было.
'Это там не было, а если пройти дальше, насколько сможешь, то, может, и увидишь'.
— А если не увижу? Если вообще мне не надо было никуда ходить, а там ждать?
'Не ной. На себя наплевать — про мужа подумай. Как бы он поступил? Сидел, ждал, как амеба?'
— Нет. Саша бы действовал, боролся.
'А ты? Ты?'
— Я попробую, Саш, — пообещала я неуверенно.
'Надо поспать', - мысли путались. — 'Спи, все будет хорошо'.
Я вдруг поверила. Расслабилась, кажется, даже согрелась. Засыпала почти спокойно. И точно знала, что я — не одна.
Глава 11.
Сутки своего грандиозного провала я отметила, шагая вдоль стены и подбадривая себя.
— Прежде чем куда-то идти, нужно запастись хорошей веткой, чтобы отмахиваться от слонов.
— Куда-нибудь ты обязательно попадешь. Нужно только достаточно долго идти.
— Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее.
И, наконец:
— Встретить бы кого-нибудь разумного для разнообразия.
Когда все сорок правил девочки Алисы были повторены на родном и на языке оригинала, горло пересохло, а ноги ломило от усталости, я остановилась. Время я не смотрела, фонарик включила на минимум. Глаза, видимо, привыкли к темноте, да и пол был очень гладким, упасть я больше не боялась. Съела яблоко, посчитала, что оно достаточно сочное, чтобы не пить, посидела, пока не почувствовала, что клонит в сон. Встала, потому что спать нельзя. Ноги устали, я подумала, и сняла кроссовки. Пусть пол холодный, на ходу не замерзну. Борясь с желанием достать бутылку и выпить все залпом, засунула в рюкзак обувь, закинула его на плечи, пошла. Тупела потихоньку, ни одной мысли не могла додумать до конца. Сосредоточилась на ощущениях — тактильных, обонятельных, слуховых, визуальных. Перечислила в порядке убывания. Чувствую гладкость и холод стен и пола. К сожалению, чувствую как пахну, слышу 'шлеп-шлеп' своих шагов и сопение. Вижу бледное пятно света, медленно ползущее по стене и внезапно куда-то проваливающееся… Стоп, стоп… Проваливающееся?! Остановилась, дрожащими руками прибавила мощность, посветила. Тоннель расширился до огромного зала и из него лучами теперь уходили три ответвления.
— Автостанция, — раздумчиво сказала я. — А на маршрутку я опоздала.
Осторожно обошла все три тоннеля, насколько возможно, рассмотрела. Один, слева, как мне показалось, меньше остальных, два других ничем от старого не отличались.
— И куда теперь, Маша? Мы пойдем на север?
Сердце вдруг возбужденно стукнуло. Я знала, что мне непременно надо идти влево. Почему — не спрашивайте.
Снова считаю шаги, на ходу понемножку грызу шоколадку. Знаю, что пить захочется, но сил от голода уже нет, желудок сводит.
— Кажется, он сужается… Почему кажется, точно сужается. Прошлый раз по ширине было восемнадцать шагов, теперь четырнадцать.
— … пятьсот шесть. Блин! — я сбилась, не сразу поняв, что случилось. Пошевелила мокрой ногой.
— В лужу наступила, — неверяще проговорила я. Отступила, стащила рюкзак, села и обулась. Помедлила, потому что от забрезжившей надежды заколотилось сердце, поднялась и двинулась вперед.
Лужа мало, что не кончалась, она становилась глубже. Не по щиколотку, но два-три сантиметра точно. Я шла медленно, тщательно осматривая стены и ставший низким потолок, и была так сосредоточена, и так привыкла к глухой тишине, что не сразу поняла, что странный звук в ушах — это звук капающей воды. Свет фонарика заметался по стене и выхватил наконец из темноты наклонно выступающую из верхней части стены сначала одну каменную трубу диаметром около семидесяти сантиметров, потом еще несколько меньшего диаметра — от нескольких сантиметров до полуметра. Вода сочилась как раз по самым нижним, маленьким. Что в там в большой, я не видела — до нижнего края я едва доставала макушкой. Зацепилась за скользкий край, оперлась ногой на нижнюю трубу и подтянулась. Заорала, оскальзываясь, потому что за секунду, что я повисла на мокром камне, я увидела далекую светлую точку.
Я не знаю, сколько я ползла по этой узкой наклонной трубе. Ползла медленно, толкая перед собой рюкзак. Тесно, скользко, толком не оттолкнуться, тело затекло. Пожалела, что не сняла куртку. Мокрая от пота, я по сантиметру проталкивала тело туда, к светлой точке. Было очень страшно, очень. Я боялась умереть в этой трубе, застрять, как крыса в крысоловке, задохнуться. Плакала, скулила, умоляла о помощи и тащилась, протискивалась — на сантиметр, на четверть, на полметра. Снова, снова. И когда я отчаялась и окончательно обессилела, дрожащими руками в очередной раз толкнула рюкзак, вдруг не почувствовала сопротивления. Приподняла голову, последним усилием подтащила себя к краю и мешком вывалилась наружу.
Пришла в себя, с трудом разлепила мокрые ресницы, перевернулась. Пещера или расщелина между скалами, высоко над головой кусочек блеклого неба. Дождь, подо мной вода, она и текла в 'дренаж'.
— Спасибо, — сказала я небу. — Я живая.
Потянулась к рюкзаку, села, вытащила телефон и попыталась набрать 112. Можно же и при разряженной батарее делать экстренный вызов, но телефон никак не отозвался. Голова совершенно не работала, и единственное, на что меня хватило — встать и обойти место, в котором я оказалась. Ни малейшей щели, только наверху, но туда я не забралась бы и неделю назад, когда сил было побольше.
— Что же делать-то? — обреченно спросила я. — А?
Глядела на бесполезный телефон, и вдруг…
— На большинстве аккумуляторов мобильных телефонов три контакта, два из которых подают питание, а один нужен для измерения уровня заряда, посередине, видишь? — говорил мне Саша, распотрошив сдохший смартфон. — Если этот контакт заклеить скотчем или подложить кусок бумаги и вставить обратно, устройство можно обмануть — оно не сможет измерить уровень заряда и включится. Не надолго, конечно, но на короткий звонок хватит.
Прежде чем засунуть обертку от шоколадки в аккумулятор, задумалась — а куда я звонить хочу? В МЧС? Как я объясню, где я? Смогут они меня засечь? А если Шамраю позвонить? Я же максимум километрах в десяти от них, а там наверняка специалисты прилетели, оборудования натащили. И я решилась.
Ни с первой, ни с третьей попытки мой фокус не удался. Я вспомнила, что в таких случаях еще советуют аккумулятором постучать, или по аккумулятору. Проделала и то, и другое, опять вставляла бумажку — ровную, смятую, в один слой, в несколько. Совсем стемнело, когда смартфон моргнул и включился. Дрожа от волнения, я открыла последние вызовы и нажала кнопку.
После вечернего совещания мужчины вышли из душного кабинета, задержались у входа, покурить, как будто не дымили без остановки всё совещание. Шамрай отошел на несколько шагов, из освещенного круга. За пятьдесят с гаком лет он не раз испытывал чувство вины, но такого — никогда. 'Раньше в такой ситуации офицеры стрелялись', - мрачно и тяжело думал он, прикуривая одну сигарету от другой. — 'Уволюсь, на заимку уеду, лесником'. Телефон в кармане завибрировал. Говорить ни с кем не хотелось, но не взять трубку — это по-бабски, и он, не глядя, сунул трубку к уху.
— Шамрай. Слушаю.
— Павел Данилович, — услышал он, не веря. — Это Маша Колодей. Я на поверхности, но тут скалы или пещера, я не выберусь. Помогите мне, пожалуйста! Не дослушав, Шамрай заорал, разворачиваясь.
— Она на связи! Отследите ее, мать вашу! — и только потом ответил. — Жива, слава Богу! Теперь все. Теперь найдем, слышишь, найдем, девочка!
'Найдем'. Какое короткое слово. Какое замечательное слово! Осталось только подождать, когда слово станет еще короче — нашли. Дождь все шел, от жажды я теперь не умру точно, но вполне могу умереть от холода. Я вся мокрая, а к ночи заметно похолодало. Трясясь, сняла куртку, положила ее в трубу, кое-как запихнулась сама, стараясь лечь на куртку, не сдвинуть ее, подтянула рюкзак. Холодно, сыро, голодно. Ничего, Машка! Потерпеть чуть-чуть и все…
Ночь была длинной, я не спала ни минуты, совсем закоченела. Прислушивалась, но ни голосов, ни звука машин или вертолетов не услышала. Только дождь о камни, ветер и голоса. Злые голоса окружили меня и шипели, зудели, скреблись в голове. 'Это от голода и усталости' — твердила я про себя. Вслух говорить я не рисковала — мне казалось, что лучше затаиться, или голоса накинутся на меня и…
— Где она?! — Эмиль Бургард, майор, командующий группой спасателей, увеличил масштаб интерактивной карты, на которой мигала зеленая точка. — Это же Рытый.
Шамрай дернул головой.
— Как она туда попала? — спросил, ни к кому не обращаясь.
— Так, хватит, — рявкнул Яшин. — Докладывайте.
— Мыс Рытый, находится в ста пятидесяти километрах от горы Ехе Ёрдой, на северо-западном берегу озера Байкал, — подобрался Бургард, начал говорить сухим уставным голосом. — Название получил из-за рельефа — весь мыс изрыт руслами пересохших рек и ручьев. Территория Байкальско-Ленского заповедника, посещения запрещены, как в силу статуса территории, так и неформально: согласно верованиям бурят, доступ чужаков в шаманское место силы должен быть строго ограничен, — помолчал, потом продолжил. — В 2002 там зарубили биолога — за неуважение к духам. Просто потому, что он причалил к берегу.
— А если без мистики, что там? — поморщился Нетесин.
— Каменная стена протяженностью ровно 333 метра, частично разрушенная. Весь мыс плотно заставлен каменными конусами и пирамидами, ориентированными по сторонам света, — угрюмо буркнул Шамрай. — И насчет мистики… Шаманка тут возле пирамиды околачивалась. А после ЧП — пропала. Я вот думаю — а если они ее раньше найдут?
— Вертолет оборудован для ночных полетов? — повернулся всем корпусом к майору Яшин.
— Вертолет МЧС — да.
— Наш тоже, — отозвался крепкий высокий офицер спецподразделения, коротко представившийся 'Аким' — то ли имя, то ли позывной.
— Вылетаем, готовность десять минут, — скомандовал Яшин. — Нетесин, Шамрай, со мной полетите.
Кажется, все-таки провалилась в забытье, из которого меня выдернули дерганые звуки колотушки или шаманского бубна и гортанные крики. Ночь была на изломе, уже не ночь даже, а серые предрассветные сумерки. Дождь перестал, я выбралась наружу, натянула куртку. Холодно не было, наоборот, я вся горела. Видимо, простудилась, все-таки. Ходила по своей 'тюрьме', подпрыгивала, приседала. Шум тем временем нарастал, мне показалось, что я чувствую дым от костра, и противную вонь, как будто горелой шерстью. Какофония звуков и запахов нарастала, как и внутренний жар, голова у меня закружилась, в глазах потемнело — больше ничего не помню.
Белый потолок, бледно-зеленые стены, тусклый свет. Кто-то берет меня за запястье прохладной рукой, трогает лоб. Открыла глаза — Катя Русанова, в медицинской униформе веселенькой расцветки. Какие-то трубки ко мне тянутся…
— Катя, а что со мной? — я пошевелилась, недоуменно оглянулась. — Мы где?
— Дома, Машунь, в нашем медцентре, — Катя прижала меня обратно к подушке. — Нет, не вставай! Секунду, я капельницу уберу и будем завтракать, — она что-то сделала с моим плечом, я посмотрела и поежилась — из зеленого пятна торчал катетер.
Катя отставила стойку, взяла со столика поильник, перелила в него что-то из термоса. — Сейчас бульон, а потом я тебе компота дам.
— Кать, пить хочу. Дай воды, — попросила я, облизнув пересохшие губы.