Смахнула откуда-то взявшиеся слезы. Я не плачу. Я вообще никогда не плачу!
С выпускного я ушла через полчаса после вручения аттестата. Вытерпела официальную фотосессию, искренне поблагодарила Екатерину Сергеевну, подарила огромный букет и флакончик ее любимых духов, переоделась в туалете в джинсы и кроссовки, сунула в пакет к босоножкам и платью аттестат с отличием и коробочку с медалью и под равнодушным взглядом охранника вышла на улицу. Был уже настоящий вечер, теплый и ясный. Пахло какими-то цветами и немного пылью. Я постояла, раздумывая, куда идти. На набережную, в парк? Там людно — вечер выходного дня, а скоро и выпускники гулять пойдут, 'праздник выплеснется на улицу' как сказала сегодня ведущая у нас в школе. Домой? С мамой придется объясняться… Я вдруг почувствовала прилив злости. Да, с мамой придется объясниться. Раз в жизни я могу получить ответ, почему они со мной так?
До дома было двадцать минут ходьбы. Я добежала за десять, наверное. Открыла дверь своим ключом, без стука вошла в родительскую спальню. Мама в халате листала журнал.
— Мама, скажи, вы меня удочерили? — выпалила я с порога.
— Маша, ты почему не в школе? — спокойно спросила мама, не прерываясь.
— Мама, ты слышала, что я спросила? — я постаралась говорить ровнее. Мама терпеть не может слез и истерик, и говорить со мной не будет.
— Не говори глупости, — мама посмотрела на меня. — Ты не приемная.
— Тогда… — я замялась. — Папа точно мой отец?
— Мария! — мама села, выпрямилась. На щеках проступил неровный румянец. — Что ты себе позволяешь?!
— Я подумала… — я смешалась и замолчала. Как я озвучу родной матери версию про изнасилование?! Но если ребенок родной, то единственная причина, почему мать меня не любит — она не хотела моего рождения.
— Мама, — я села в кресло, сжала руки. — Ты сама много раз повторяла, что я уже взрослая. Я не буду плакать, жаловаться. Просто скажи, почему ты меня не любишь?
— Маша, не понимаю, на что тебе жаловаться. У тебя есть все, о чем другие дети только мечтают. Ни я, ни папа тебе ни в чем не отказывали. В детстве — лучшие одежда, игрушки, развлечения, к семнадцатилетию — квартира в Москве, возможность учиться в самом престижном вузе. Мы тебя били, обижали? Как ты смеешь обвинять меня?
— Мама, я не просила ни квартиру в Москве, ни МГУ, я могла бы жить и учиться дома, в Дубне. — меня начала бить дрожь, и я сильнее стиснула руки. — Но я очень благодарна тебе и папе за все, за все. Мама! Ты не приходила ни на один утренник в детском саду, на мои школьные выступления, ты даже на мой выпускной не пришла!
— Маша, — мама, кажется, начала злиться. — Когда ты будешь чуть старше, начнешь работать, ты поймешь, что есть приоритеты, что нельзя бесконечно отпрашиваться по личным делам, даже если ты уборщица или продавщица. А я в банке работаю! А папа, если ты забыла — ведущий инженер в центре ядерных исследований, он занят научной работой!
Прямо как доктор Стептлтон, пронеслось у меня в голове. Я с трудом сдержала глупое хихиканье.
— Ты просто неблагодарная, вот что я тебе скажу, — мама пересела за туалетный столик, взяла расческу. — Избалованная и неблагодарная!
— Мама! У половины города родители в институте работают, — я запнулась. — Вы… вы специально купили мне квартиру, что бы я уехала, да? Вы в отпуск одни… И в детстве ты мне даже книжки не читала, я сама в четыре года научилась! Я не играла со мной, не обнимала, не целовала, как других детей! Почему, мама? Я так старалась быть хорошей, мама! Почему ты меня не любишь?!
Я замолчала, потому что больше всего боялась разреветься.
Мама, скажи, что любишь! Пожалуйста, скажи! Хоть соври, мама!
Она заговорила, медленно и тщательно подбирая слова.
— Маша, ты действительно взрослая. Вот и будем говорить, как взрослые люди. Я никогда не мечтала выйти замуж, иметь семью, детей, как другие девчонки. Мне нравилось жить для себя, понимаешь? У меня отличная внешность, я хорошо училась, легко завожу друзей, мужчины мне проходу не давали, — мама сказала это с оттенком гордости, и мне почему-то стало противно. — Я познакомилась с папой, когда он уже начал работать здесь, в Дубне, и его ничего, кроме исследований, не интересовало. Мы стали встречаться, и нас обоих устраивала просто связь. Ни он, ни я не планировали семью и детей, ни 'потом', ни 'попозже', никогда, понимаешь? Ты получилась случайно, любая контрацепция, кроме воздержания, может дать сбой. Я хотела решить… эту проблему, но когда обратилась к гинекологу, выяснилось, что есть противопоказания. Бесплодия я не боялась, но была реальная угроза жизни. Когда я сказала твоему отцу, он принял мое решение оставить ребенка, мы поженились и счастливы вместе, так что все к лучшему.
Мне казалось, что я сейчас умру, или сплю, или у меня высокая температура и я брежу. Лицо у мамы смягчилось, она села рядом, неловко погладила по колену, взяла мою руку.
— Маша, ты можешь мне не верить, но я рада, что ты родилась. Ты замечательная девочка и я должна тебя любить, ведь ты моя дочь. Я старалась делать все, что должна делать мать для своего ребенка. Столько, сколько могла, понимаешь? Теперь ты выросла, у тебя своя жизнь, когда-нибудь ты поймешь меня. Может быть, мы еще посмеемся вместе!
Я выдернула мокрую ладонь, вскочила. Голова звенела, я хотела крикнуть, не знаю что, но только открывала рот, кривила губы. Помотала головой, посмотрела на маму. Она отвела взгляд, встала и отошла к окну.
— Маша, звонила Мария Ярославовна. Она приглашает тебя в Крым на все лето. Сколько там займет твое поступление, недели полторы? Отдохнешь перед университетом, а в августе вернешься, отметим твой переезд…
Она еще что-то говорила, я кивала, кивала. Потом сдавленно попрощалась и ушла к себе.
Глава 2.
Утром мы с мамой сделали вид, что ничего не было. Папа вел себя, как обычно, я так никогда не узнала, рассказала ли она отцу об этом разговоре. Неделю собирала документы, складывала книги, одежду, всякие мелочи. За эти дни у меня было время подумать. После ссоры с мамой я была ошеломлена. Опрокинута. Обессилена. Потом успокоилась, начала размышлять. Родители — хорошие, добрые люди, заботятся обо мне. Правда, на что мне жаловаться? Многим квартиры в Москве покупают, открывают счет в банке на приличную сумму? Вот есть люди, которые цвета не различают. Или, например, у меня слуха нет, и я никогда не смогу на скрипке играть. Так и мама. Разве она виновата, что не может меня любить? Я ее люблю, и папу, только не нужно им это… Помню, я где-то прочитала 'душить любовью', и не поняла. Тогда. А теперь поняла…
В воскресенье, пока завтракали, сказала, что утром еду в Москву и останусь там: пока документы сдам, потом экзамены, зачисления подожду, обживусь. Попросила папу помочь с вещами, думала, вызовет мне такси, договорится с водителем, чтобы донес вещи до квартиры. Но он неожиданно предложил:
— Маша, я сам могу отвести, но только сегодня. Ты не думай, мы тебя не выпроваживаем, но если решишь ехать сегодня, мне будет спокойнее.
Я, не веря, радостно закивала. Мама не поехала — завалили коробками не только багажник, но и заднее сиденье. Я сидела на непривычном переднем сиденье, украдкой смотрела на папу и всю дорогу улыбалась. Перед отъездом домой отец отвез меня в супермаркет, накупил продуктов, еще чего-то.
Проводила, осталась одна в пустой незнакомой квартире, со сваленными в кучу пакетами, коробками, сумками… Почти не спала этой ночью. День суетилась, ездила в приемную комиссию, разбирала вещи, ходила гулять в парк Воробьевы горы — родители купили мне квартиру как раз между парком 'Воробьевы горы' и метро 'Ломоносовский проспект', а вечером так одиноко стало… Позвонить? А если не ответят, или рассердятся, что надоедаю? А если не позвоню — не получится, что я неблагодарная? Квартира-деньги есть, родители не нужны? Кусала губы, брала телефон, откладывала… Все-таки набрала, послушала длинные гудки. Торопливо отключилась, набрала сообщение: 'Мама, папа, у меня все хорошо'. Мама прислала улыбающийся смайлик, папа перезвонил через два дня, немного поговорили. Больше никогда первая не звонила, отправляла сообщения, даже когда зачислили. Папа звонил раз в неделю, по скайпу или просто, мама — очень редко.
Первые дни в Москве мне было тоскливо и скучно, никак не могла найти себе занятие, сосредоточиться на подготовке к экзаменам. Даже книжки читать не хотелось. Документы я, как и решили, подала на 'Перевод и переводоведение'. Правда, зимой я настолько увлеклась письменностью Мезоамерики, что несколько раз робко заговаривала про истфак. Родители считали это глупостью, бесперспективным занятием, и я не посмела настаивать. А сейчас мне пришла в голову смелая мысль попробовать поступить на два факультета и учиться на двух специальностях одновременно. Тем более, правила позволяют, я узнала. Успешно сдала сначала документы, потом экзамены. Когда увидела себя в двух списках на зачисление на бюджетные места, даже загордилась немного.
— Бабуля, спасибо! — горячо говорила я в трубку. — Это ведь все ты! Ты сказала, что у меня способности к языкам.
— Конечно, как и у меня, — я слышала по голосу, что бабушка улыбается. — Какие языки ты взяла?
— Английский и испанский, — я оживленно жестикулировала, болтая, радуясь возможности поговорить. — А на истфаке хочу взять Переднюю Азию и эпиграфику.
— Маша, я подзабыла, это что?
— Эпиграфика изучает содержание и формы надписей на твердых материалах, а по программе Передней Азии можно стать уникальным специалистом по майя.
— О! — уважительно протянула бабушка.
— Да, это невозможно интересно! Знаешь, я нашла монографию 'Этноистория Мезоамерики', говорят, редкую, только читать начала, и мне еще предложили пройти отработку на кафедре древних языков, представляешь!
— Машуня, эта 'отработка' дело добровольное. Можешь отказаться. Давай, бери билет и прилетай к нам. Или хочешь, я тебе сама билет куплю?
— Нет, бабуль, — я погрустнела. — Неудобно. Я уже согласилась. Они даже заплатить пообещали, если я до первого сентября там поработаю. Можно и на постоянно там остаться, пока учусь.
Бабушка Маша еще поуговаривала меня, даже чуть-чуть рассердилась. Я извинялась, оправдывалась, но не поддавалась. В конце концов она взяла с меня обещание приехать к ней на каникулы и сдалась.
Каждый день, кроме субботы и воскресенья, к девяти тридцати я приходила в *** кабинет, разбирала старые курсовые и рефераты, папки с черновиками. Показывала результаты аспиранту, Феликсу Найденову, он небрежно проглядывал и командовал: 'На выброс'. Некоторые 'реликвии' я уничтожения спасала — уносила к себе. В основном это были фотографии, некоторые еще черно-белые. Древние города, пирамиды в прорехах джунглей, плиты с характерными значками и рисунками.
Выходные я проводила в прогулках по Москве. Побывала во всех 'каталожных' местах, потом начала обходить и объезжать 'книжные' древности и достопримечательности. Начала со Шмелева, его 'Лето Господне' — просто путеводитель. На прогулках стала замечать — все старые здания, церкви, например, 'утоплены' в улице. Вот так не замечаешь, что под ногами 'культурный слой' несколько метров. Интересно, а на раскопки мы ездить будем? Ходила на выставки, в кино. Одна. Да я привыкла, я и дома почти никуда в компании не ходила. А здесь вообще никто внимания не обращает. Так, в кино или в кафе парни подойдут, спросят телефон или 'клеиться' начнут.
Как и всякая девчонка, я была готова влюбиться в любую минуту. Не то, что бы я б этом мечтала, строила планы. Я просто была уверена, что вот-вот, совершенно неожиданно, я познакомлюсь с парнем — красивым, умным, веселым. Еще он будет меня провожать до дома, а я ему звонить и все рассказывать. Тут у меня фантазия заканчивалась. Ну ладно, по ходу дела разберемся. У него-то, в отличие от меня, опыт же будет? В чем я точно была уверена — так это в том, что не стоит на улице знакомиться. Но и грубить тоже не стоило, а то нарвешься. Поэтому, когда со мной заговаривали, я начинала быстро-быстро отвечать по-испански. Английский-то худо-бедно в школе большинство учат, а испанский нет. Поэтому, когда на очередное: 'Девушка, а что вы вечером делаете?' я тарабанила: 'El hombre joven, que habría salido de aquí!', улыбалась и хлопала ресничками, большинство тут же 'заднюю включало'. Я потом сидела, лицо варежкой, слушала, что они про меня говорят и мысленно хихикала.
Первого сентября я встала пораньше, а это для меня целый подвиг, между прочим. Надела брючный костюм, белую блузку, волосы собрала на макушке и заплела в косу. Сумочку на ремешке на плечо, портфель с планшетом и будущими конспектами в руку, туфли на тонком каблуке, шла к корпусу филфака и улыбалась. Совершенно беспричинное веселье какое-то, хотелось петь и дурачиться. Почему-то была уверена, что сегодня что-то хорошее произойдет, очень хорошее.
Группа у нас всего тридцать человек, поэтому и аудитория нам досталась маленькая, класс и класс, как в школе. Я пришла одной из первых, выбрала себе место поближе к кафедре, положила вещи. Оглянулась на однокурсников — три девушки чему-то смеялись, парень с гарнитурой в ухе уставился в айпад. Подумала, подошла к девчонкам.
— Привет, — улыбнулась. — Меня Маша зовут. Бородина.
— Кира.
— Полина.
— Леля.
Меня оглядели довольно придирчиво, и я порадовалась, что выбрала эту марку. Пусть не самый дорогой бренд, но вещь качественная. И обувь тоже.
— Ты при параде, — насмешливо оценила Кира. — А я решила не заморачиваться. Хватит с меня этих стандартов, пиджачок с гербом еще в лицее надоел.
Полина и Леля тоже были в джинсах, одна в легкомысленной блузке, вторая в майке на тонких бретельках. Я вдруг почувствовала неловкость — вот, выделилась.
— Я люблю костюмы, — постаралась говорить уверенно и небрежно. — И каблуки. А с джинсами особо не наденешь.
— В 'Elie Saab' сегодня новая коллекция, — Леля оторвалась от айфона. — Надеюсь, часа через два свалить можно будет?
— О, точно! — Кира оживилась. — Я тоже собиралась. А кто знает, как свободное посещение получить?
— Это долго, — я вспомнила свои мытарства. — Разрешение получить на кафедре, у всех преподавателей завизировать, после этого в ректорате недели две, наверное, решают. И то, только от лекций освобождают, а практика и семинары — обязательно.
— Ты откуда знаешь? Ты себе сделала, что ли? — Полина смотрела колко, губы ехидно улыбались.