На дне рва было темно. Даже наверху, под кронами деревьев, освещённость всегда оставалась невысокой, но здесь, ввиду того, что я теперь находился под густым пологом поваленных деревьев, царила настоящая темнота. Секунду-две-три я дожидался, пока глаза привыкнут к сумраку, но почувствовав в темноте некое движение, выбросил вперёд руку с «чекумашей», под стволом которой крепился мощный галогеновый фонарь.
В круге яркого бело-голубого света я увидел нечто огромное, бесформенное и волосатое, двигавшееся в мою сторону. Оказавшись на свету это существо издало звук, похожий на нервную фистулу падающего тромбониста; оно нервно дёрнулось и, словно закрываясь от света, воздело перед собою лапу. Лапу венчала громадная клешня, должно быть в половину моего роста.
Я сразу понял, кто передо мною и, не мешкая ни секунды, выпустил в гамарджопу две пули. Чудовище страшно зарычало, но не найдя в себе силы, чтобы сделать шаг, повалилось навзничь.
Вот так мы будем с вами разговаривать! И не чикаться!
Но луч фонаря выхватил из темноты ещё одного обладателя клешни, оказавшегося за спиной поверженного собрата. Я и в его голову послал пулю «чекумаши». Башка брызнула в разные стороны кусками мозга и черепа точно разбитая бутылка осколками стекла. Второй гамарджоп ничком рухнул поверх первого.
Однако, рык, доносившийся из темноты позади трупов, вселял в меня уверенность, что оттуда могут появиться новые представители славного племени клешнеруких. Я развернулся и припустил в противоположную сторону, разумно предположив, что не могут гамарджопы находиться везде и сразу.
Пробежал я приличное расстояние. Посвечивал под ноги фонариком, семенил ножками, Ров всё не кончался. Меня даже оторопь взяла — это ж какое надо иметь желание, чтобы в свободное от безделья время заниматься такими ирригационными работами!
Наконец, отбежав на весьма приличное расстояние от того места, где лежали подстреленные мною клешнерукие обезьяны, я остановился и прислушался. Никто за мною вроде бы не гнался, не рычал и не дышал в спину. Аккуратно включив «цурюпу» и задав двигателю небольшую тягу, я оторвался от грунта и двинулся вверх; прикрыв голову руками, я благополучно избежал травмирующих ударов о ветки и вполне благополучно поднялся на ствол дерева, переброшенного через ров. Выше подниматься не следовало, ведь над лесом могли висеть экранопланы преследователей.
Став ногами на ствол дерева, я огляделся по сторонам. И опешил — справа и слева от меня, по обеим сторонам рва высились могучие обезьяны с громадными клешнями. Они тоже опешили, увидав меня. Видимо, не каждый день люди вылетали из этих канав. Секунду или две мы немо таращились друг на друга, затем я прыгнул обратно вниз, в темноту рва, а животные яростно заревели мне в спину.
Я помчался по рву дальше, с душевным трепетом прислушиваясь к тому, как захрустели позади ветки — это гамарджопы попрыгали следом за мной. Тут мне стало ясно, что долго эта беготня продлиться не может: здоровые и злые твари явно бегают быстрее, поскольку даже анатомически они приспособлены к этому лучше — их шаг раза в два, если не больше, длиннее моего. Если я хотел остаться в живых, мне следовало как можно скорее драпать из этого бесконечного рва.
Рискуя разбить голову о наваленные деревья, я включил «цурюпу» и пробкой полетел в зенит. Очень хорошо получилось: череп я не пробил, ключицу — не сломал, даже глаза не выколол. Не прошло и пары секунд, как я выскочил выше кроны лесных деревьев и тут же увидел один из экранопланов: тот висел буквально в трёхстах метрах. Здоровая штуковина, цвета «старого мултана» несла на борту надпись «Santar — son angers» («Сантар — сын гнева»), её вентиляторы на концах коротких крыльев были развёрнуты вертикально, что свидетельствовало о зависании летательного аппарата. Боковая дверь грузового отсека, сдвинутая в сторону, позволила заглянуть во внутренность экраноплана и то, что я там увидел, меня нисколько не вдохновило. Три человека в тяжёлых роботизированных доспехах как раз собирались покинуть борт, но увидев меня, вскинули оружие.
Здорово! Ну, если не здорово, то по крайней мере нескучно.
Тяжёлый стандартный роботизированный доспех «цивилизаторов», известный под оптимистичным названием «Нагасаки-19-45», имеет две пары манипуляторов с узлами подвески стандартного пехотного оружия; ноги-«мотиваторы» можно не считать, поскольку туда ещё никому не приходило в голову подвешивать оружие. Так что умножив скорострельность обычного лейнированного пулемёта на четыре можно без труда сосчитать как много металла такая дура способна выпустить в минуту. Я, например, до сих пор этого не знаю, поскольку до таких больших чисел считать просто-напросто не научился.
Оператор тяжёлого роботизированного доспеха защищён со всех сторон прекрасной комбинированной бронёй. Он совершенно независим от окружающей среды и фактически находится в скафандре. За его плечами мощный реактивный двигатель с гораздо лучшими динамическими характеристиками, нежели у «цурюпы». Благодаря этим милым мелочам солдат в тяжёлом роботизированном доспехе может совершать перелёты длиною в несколько километров и десантироваться в места, где отсутствует воздух для дыхания. Поскольку человек не в состоянии таскать на себе два с лишним центнера оружия, брони и боеприпасов, прекрасные гидравлические усилители взяли на себя все ненужные нагрузки, превратив управление доспехом в истинное удовольствие. И всё это технологическое великолепие приводится в действие атомным микрореактором с жидкометаллическим теплоносителем.
Красота, да и только! Я б сам так жил, да денег надо…
Поэтому, увидав нацеленные в мою сторону многочисленные стволы, я моментально заложил самый крутой вираж, на какой только оказался способен мой заплечный двигатель, и, пролетев с немыслимым ускорением несколько сот метров, снова нырнул под крону деревьев. Едва не расплющив харю о ствол, некстати попавшийся на моём пути, я жестко опустился на грунт в зарослях какого-то засохшего кустарника. Проламываясь сквозь ветви, я шумел, должно быть, на весь лес, но меня это занимало совсем мало. Гораздо больше меня беспокоили звуки реактивных двигателей над головой: парни в тяжёлых доспехах роились над местом моей посадки точно помойные мухи.
Выбравшись из сухостоя, я с присущей мне резвостью припустил по лесу, не забывая время от времени закладывать «противоприцельные манёвры». Траектория моего движения напоминала ломаную линию, этакий набор хаотично состыкованных отрезков произвольной длины. Если бы кому-то пришло в голову восстановить мои тогдашние метания по лесу, он бы несказанно удивился получившемуся маршруту.
От рычавших над головою десантников «цивилизаторов» я вроде бы ушёл, во всяком случае, звуки двигателей довольно быстро затихли за моей спиной. Но вместо одной напасти появилась другая — близкий рёв гамарджопов и треск ломаемых веток возвестили о том, что обладатели приметных клешней почуяли моё присутствие и бросились в погоню.
Признаюсь честно, бегать по лесу мне уже надоело. Хуже бега по лесу может быть только бег по лесу на лыжах. Это, конечно, утешало, но весьма слабо. Не мальчик я, чтобы метаться по гнилым корягам ошпаренной блохой, в надетой селенитовой сари с абляционной подложкой и «цурюпой» за плечами. О температуре воздуха — что-то около двадцати восьми градусов — и увеличенной силе тяжести и говорить особенно не хочется, поскольку даже и без этих нюансов беготня являлась удовольствием ниже среднего.
Короче, подходил момент, когда вопрос следовало поставить ребром и ребром же его решить. Я не стал затягивать решение: увидав громадное дерево, росшее на пологом склоне и словно приподнятое над грунтом мощными корнями, я понял, что лучшего укрытия мне не отыскать. Под мощными кривыми корнями имелось довольно пустого пространства, чтобы там мог разместиться человек моего сложения и потому я моментально притормозил. Сбросив «цурюпу» с плеч, я отважно бросился под дерево, вспугнул какое-то страусоподобное существо, облюбовавшее это место до меня, и успешно протиснулся между корнями. Расчёт мой вполне оправдался, я очутился в своеобразном шатре, окружённый с трёх сторон мощными разветвлёнными корнями, а с четвёртой — склоном. Пождав ноги, дабы представлять из себя цель наименьших размеров, я прикрылся ранцевым двигателем точно щитом. И сразу почувствовал себя намного увереннее: пусть попробуют гамарджопы меня отсюда выковырять. Вот тут-то я и преподнесу им образцово-показательный выездной урок по огневой подготовке со стрельбой по живым мишеням в упор!
Взяв обе «чекумаши» в руки, приготовился к появлению обезьянок. Те не заставили себя долго ждать. Гукая и похрустывая ветками, они подбежали с той стороны, откуда двигался я сам — не иначе как шли по следу, точно собаки. Промчавшись мимо, они внезапно остановились, растерянно покрутили головами, припали носами к грунту, явно потеряв след. Секунду-другую они принюхивались, опустив рыла к почве, затем развернулись в мою сторону (но всё ещё не видя меня) и тут-то я сделал «пых! — пых!» с обеих рук. Две волосатые твари, самые здоровые, которые, собственно, и вынюхивали меня, завалились ничком, даже не разогнув спин. Полагаю, они отправились в небесный обезьянник, даже не осознав того, кто, как и за что именно их убил.
Твари поменьше в количестве четырёх штук бросились в разные стороны. Их яростный рёв возвестил о том, что они прекрасно осознали ужас произошедшего. Впрочем, скоро одна из тварей приблизилась к поверженным гигантам и осторожно толкнула каждый из трупов, словно побуждая подняться. Поскольку никаких движений подстреленных гамарджопов за этим не последовало, любопытная особь сделала попытку заглянуть в лица повалившихся ничком жертв моей прицельной стрельбы. От голов обеих клешнеруких обезьян осталось совсем немного, принимая во внимание, что их поразили иридиевые пули «чекумаши» на скорости девять километров в секунду. Увидев мозги и кровь молодой обезьян дико и горестно взвыл, из чего я заключил, что подобное зрелище ему хорошо знакомо. Задрав голову вверх, любопытный гамарджоп представил из себя прекрасную мишень и я не смог проигнорировать столь удобный повод снова применить оружие. Выпустив пулю ему в шею, я не только оборвал гнусный вой на самой высокой ноте, но и довёл общее число уничтоженных тварей до пяти штук, если считать, тех двух, что я столь удачно завалил во рве.
Падение третьего гамардожа убедило, наконец, его собратьев в том, что именно мои выстрелы вызывают падёж обезьяньего племени. По стволу дерева, под корнями которого я столь комфортно расположился, последовали мощные удары уж не и знаю даже чего — то ли палки, то ли лап. В любом случае попытка завалить древесного великана оказалась безуспешна, так что я лишь посмеялся предприимчивости гамарджопов.
Твари, сообразив, что свалить дерево не получится, прибегли к другой тактике. Самый находчивый обезьян предпринял попытку ударить меня клешнёй через щель между корнями. Сноровисто засунув свой отросток под дерево, он щёлкнул клешнёй перед самым моим носом, благодаря чему я получил возможность вблизи рассмотреть это необычное творение природы (если точнее — генетиков «цивилизаторов», придумавших гамарджопов). Мощная конструкция, своей фактурой похожая на хитиновый панцирь жука-коробочника, имела с внутренних сторон обеих половинок мелкие и видимо очень острые зубцы, благодаря которым сильно смахивала на хорошо заточенную пилу. Я успешно уклонился от клешни, столь хамски вторгшейся в моё жизненное пространство, и не отказал себе в удовольствии выстрелить в неё из «чекумаши». Пуля расколола одну из половинок у основания, сделав клешню функционально непригодной.
Тварь, засунувшая свой отросток под дерево, заверещала на своём поганом языке и кувыркнулась мимо меня по склону. Разумеется, я тут же дважды выстрелил в подраненного гамарждопа и оба раза не промахнулся.
Где-то совсем рядом загремели мощные очереди лёгких лазерных пулемётов. Их узнаваемый рокот, а также специфическая вонь поджареной лазером плоти убедили меня в том, что мизансцена обогатилась выходом новых персонажей — героического тюремного спецназа «цивилизаторов». Пацаны в тяжёлых роботизированных доспехах подтянулись к месту славной битвы с гамарджопами не иначе, как с целью познакомиться со мною поближе.
Вот ведь незадача!
Я сидел под корнями дерева, не решаясь покинуть это достаточно удобное место. Противник находился выше по склону и видеть меня не мог. Более того, меня не могли засечь и его многочисленные датчики селекции цели: акустический, инфракрасный, вибрационный. Мне следовало только спокойно оставаться там, где я находился, и надеяться на то, что мне удастся не привлечь к себе внимание.
Визг, писк и рёв гамарджопов резко оборвался, из чего я заключил, что люди в роботизированных доспехах успешно покрошили в чесумойку всю обезьянью свору. Раздался хорошо знакомый звук сервоприводов и лёгкое сотрясение почвы предупредило меня о приближении человека в тяжёлых доспехах. Через пару секунд в поле моего зрения возникла высокая кряжистая фигура в чернёной броне; две пары манипуляторов, широко разведённые в стороны наподобие лап тарантула, рыскали стволами направо-налево. Человек, сидевший внутри доспехов, не видел меня, хотя, видимо, догадывался о моём присутствии. Сделав пару больших шагов вниз по склону, он замер на какое-то время, затем вновь подвинулся вниз, и наконец, остановился, рассматривая убитых мною гамарджопов.
Не имело смысла выжидать далее. Через несколько секунд спецназовец непременно обнаружил бы моё присутствие под корнями дерева. Поэтому я поднял руки и нордично выпустил две пары пуль туда, где у моего преследователя должны были находиться поясница и голова.
У «чекумаши» большая сила отдачи, для её компенсации используется принцип двойного выката откатных частей свободно плавающего криогенного затвора, поэтому в принципе этот пистолет предназначен для ведения огня одиночными выстрелами. Хотя, конечно, стрельбу можно вести и парами выстрелов, прицельность попадания второй пули в таком случае много ниже, чем первой. Тем не менее, все четыре моих выстрела не пропали зря; бронированное чудовище с шумом уронило вдоль торса манипуляторы и резко качнулось, хотя, впрочем, не упало. Роботизированный доспех имел автономную систему стабилизации, а потому мог поддерживать себя в вертикальном и равновесном состоянии даже без управления оператором.
Я аккуратно высунулся из своего убежища и огляделся. Вроде бы никакой активности вокруг не наблюдалось. Схватив «цурюпу» под мышку, перебежал вниз по склону.
Неужели благополучно оторвался?
Слева донеслись звуки стрельбы — не иначе как ещё один добрый молодец в тяжёлых доспехах прокладывал себе путь через чащу. С присущей мне смекалкой я метнулся направо: ну их на фиг, героев космоса, в броне и с автоматическим оружием, нехай себе живут!
Пробежал я совсем немного; поскользнувшись на влажном от конденсата ковре опавших листьев, съехал в неглубокий овражек. Полез было наверх, но выбраться так и не смог, поскольку руки и ноги предательски разъезжались в стороны. Видимо, уже начала сказываться усталость от всей этой беготни в условиях один и двенадцать сотых «g». Сообразив, что у меня есть «цурюпа», я принялся одевать ранец на плечи; с его помощью выскочить из овражка труда не составило бы.
Но надеть толком не успел. Грунт затрясся под мощными ударами тяжёлых лап, и из-за поворота овражка прямо на меня выскочило буро-чёрное косматое четырёхметровое чудище. Красные, налитые кровью глаза, бессмысленно вытаращились на меня, а громадная блестящая клешня взметнулась вверх. Я принялся стрелять из обеих «чекумаш»; убил и этого гамарджопа, и следующего за ним, но тут кончились патроны. В общем-то, их всего десять в обойме.
Поэтому когда через тела двух поверженных приматов на меня полез третий, стрелять мне уже оказалось нечем.
Развернув реактивный заплечный двигатель соплами от себя, я дёрнул обе управляющие ручки. Температура газовой смеси на срезе сопла «цурюпы» тысяча четыреста градусов по Кельвину; даже на расстоянии трёх-четырёх метров поток отработанных газов запросто вскипятит кофейник, сварит вкрутую яйца и подожжёт клок шерсти. Клок шерсти передо мною имел рост более трёх метров и весил, полагаю, не менее двух тонн; загорелся он моментально, весело затрещал, едко завонял, громко заревел и в ужасе рванул прочь из оврага.
Здорово! Гамарджопов здесь больше не было. Вот только «цурюпа» очень сильно ударила меня в грудь в момент включения. Я минуту, а может, больше, пролежал на дне оврага, приходя в себя и боясь пошевелиться.
Лежал бы я так, возможно, и дольше, но на краю оврага вдруг появилась фигура в роботизированном доспехе, навела на меня пару пугающих стволов и пролаяла из скрытого динамика:
— Do you speak english?
Похоже, эта скотская харя демонстрировала элементы галантности и интересовалась, говорю ли я по-английски. Нашёл о чём спрашивать в такое-то время и в таком месте!
— So-so… — честно признался я и попытался пошутить.- I'm glad to see you, mine iron brother! You can to shoot down me?
Я спросил, может ли спецназовец пристрелить меня, ибо именно этого я сейчас и желал. Но человек в роботизированном доспехе ничего не ответил, и тогда я навёл на него обе «чекумаши», делая вид, будто намереваюсь выстрелить. Однако, мой противник оказался парнем не промах; голос в динамике хихикнул и на скверном русском языке проговорил:
— У тебя кончились патроны, идиот! Встать! Иди ко мне!
Что мне было делать? Не подчиниться? Тогда бы он выстрелил мне в коленку или даже в обе и всё равно бы взял меня в плен.
Отбросив «цурюпу», я с трудом встал на ноги. Грудь очень болела, я всерьёз забеспокоился, уж не хрустнули ли часом где-нибудь рёбра?
Но ни одного шага сделать не успел. Передо мной беззвучно возник непроглядно-чёрный круг и из него шагнул хорошо знакомый худощавый альбинос Ксанф.
9
Створ открывшегося темпорального демодулятора чернел какой-то невероятной чернотой… Исчезли все звуки, остановились все движения… Мир вокруг точно оцепенел. Раньше я этого как-то не замечал, а теперь вот заметил.
Лицо альбиноса казалось безмятежным, хотя, возможно, такое впечатление являлось лишь следствием общей невыразительности черт, присущей блондинам. Секунду или две он немо таращился на меня, точно не узнавая, затем быстро оглянулся, задержал взгляд на спецназовце в роботизированных доспехах, на телах застреленных мною гамарджопов. Кривая недобрая улыбка поползла по его губам.
— В прошлый раз ты потерял патроны под лестницей, — не без сарказма в голосе проговорил Ксанф. — Теперь они у тебя просто закончились. Ты понимаешь, что жизнь твоя — тупая и никчёмная — закончится сейчас очень быстро и напрасно, если я не вытащу тебя отсюда. Ты думаешь, что я, типа, санитар Вселенной или вроде Айболит какой-то, раз скачу по миллионам парсек и тысячелетиям, спасая твою задницу? Именно задницу, поскольку душу твою не спасёт уже никто и ничто…
— А я тебя об этом одолжении не просил. Чего ты сюда притащился, коли жизнь моя такая тупая и никчёмная? — огрызнулся я. В другой бы ситуации я, быть может, и не обратил внимания на личный выпад, но в тот момент у меня слишком сильно болела грудь и потому я был зол не на шутку.
— Ты чем, вообще, занят, придурок? — закричал Ксанф. — Почему ты находишься здесь, на Даннеморе? Какой леший принёс тебя сюда, а-а?! Ты отдаёшь себе отчёт в том, что ты занят совершенно бесцельным и бесполезным делом?!
— Почему это «бесцельным»?
— Ты меня об этом спрашиваешь? Это ты ставишь перед собою самые безумные задачи и ретиво начинаешь их исполнять. Кто тебе сказал, что ты должен был притащиться на Даннемору?
— Я никого не спрашивал. Я сам себе голова!
— Оно и видно. И скоро твоя безумная голова окажется с дырой размером в кулак! Раньше я думал — у тебя контузия в полбашки, теперь — вижу — не-е-ет, по самые колени.
Не знаю, что ещё собирался сказать мне Ксанф и вообще каковую цель преследовал он своим появлением здесь: выяснить это мне не удалось. Потому что я совершенно спонтанно сделал то, чего делать, вроде бы, вовсе и не думал — с подшагом ударил альбиноса левым кулаком по печени, подсёк ногой и бросил на траву. А затем шагнул в чёрный зев темпорального демодулятора.
Хорошо падать лицом в подушку. В сугроб тоже неплохо, может, и прохладно, зато весело. Гораздо хуже со всего размаху приложиться собственным таблом к столу или камню. В последнем случае возможны совсем нелирические последствия.