Дорога на Даннемору - Ракитин Алексей Иванович 26 стр.


Серёжа Лазо меня, разумеется, тоже узнал. С момента нашего расставания на побережье Сентрал-Блот едва минули четыре условно-земных часа, так что не узнать меня было довольно сложно.

Но в этой ситуации молчать я никак не мог, а потому с видом жизнерадостного дебила оттарабанил начатую фразу:

— Меня зовут Очоа Акуамуртасара Очеуаквара, погоняло — Акела. Меня направил к вам повар заведения под названием «Абрам-Моцик Штангенциркуль. Место для тех, кто ест настоящее мясо». Повара зовут Йоханн. Он сказал: «Акела, блин, загляни к господину Сэмюэлю Пиролизу, у него для таких как ты отчаянных парней всегда есть квалифицированная работа». И вот я здесь…

— Н-да? — мужик с пистолетом как будто бы озадачился. Моё упоминание повара Йоханна, видимо, сбило его с толку. Получалось, что я явился к нему не с бухты-барахты, а вроде как по рекомендации. Не знаю, сколь коротко повар знался с главой банды, но мой рассказ, похоже, несколько успокоил Гидролиза.

Он пару секунд раздумывал над услышанным, затем коротко приказал, обратившись к одному из двух крепкотелых охранников:

— Дроссель, ну-ка метнись к портье вниз и спроси, какого хрена он на сигнализацию нажимал.

Мужчина, мягко ступая в мягких поликарбонатных тапочках (а вовсе не ботинках, как остальные жители Даннеморы), шмыгнул за дверь. Получилось это у него на удивление беззвучно и шустро, особенно если принимать во внимание его комплекцию! Гидролиз, проводив охранника взглядом, обратился ко мне:

— А с чего Йоханн вдруг проникся к тебе расположением? Сфинктер у тебя шибко тугой, что ли, или рот хорошо тренирован?

— Сфинктер и рот у меня нормальные, как и положено по мужской конституции. Много было горячих голов, желавших проверить это, да только теперь все они сложены в моём холодильнике. А Йоханн проникся ко мне добрым чувством после того, как я принёс ему на покупку настоящее мясо со сломанными руками и ногами. Повар тело у меня купил, заплатил триста УРОДов, между прочим. Ну, и к вам направил.

— А ты, типа, мастер руки-ноги ломать? — уточнил Гидролиз.

— По преимуществу чужие, сэр.

— Угу… — Гидролиз опять задумался; у меня вообще сложилось впечатление, что разговор со мною отвлекал его от каких-то важных раздумий. — А почему я тебя раньше не видел?

— А я в Чек-Пойнт не задерживался. Я вообще-то из Норы-на-Скале, есть такое поселение на Ист-Блот. За главного там чувак такой, может слышали, Свен Борцль. Могу вам на карте показать, где это находится, — я ткнул указательным пальцем в карту, висевшую за спиной Гидролиза. Тот механически повернул голову, словно пытаясь проследить взглядом в указанном направлении и эта автоматическая реакция лучше всяких слов убедила меня в то, что Сэмуюэль не испытывает ко мне прежнего недоверия. Если бы он продолжал сомневаться в моих словах, то не отвёл бы от меня взгляда.

Что ж, очень хорошо.

— Борцль, да? — механически повторил главный бандит. — А почему ты по-русски разговариваешь?

— А я националист, сэр.

— Что ж, очень хорошо. Мы все тут националисты. Обыщи-ка этого парня, Свинорыл! — приказал Гидролиз второму крепкому охраннику.

Тот вразвалочку двинулся ко мне. Едва он подошёл, как открылась дверь — это вернулся Дроссель, посланный к портье за разъяснениями. Очень удачно он появился, просто как будто моей последней карте шестёрку в масть подбросил. Он сразу же переключил на себя внимание Сэмюэля Пиролиза, а мне только это и нужно было. Жёстко ударив стоявшего передо мной Свинорыла ногой в пах, я подхватил его за талию, точно любимую женщину, не давая упасть бандиту назад. Бедный Свинорыл по своему недомыслию сделался щитом, полностью закрывшим своим мощным торсом меня от пистолета Гидролиза. Телохранитель крикнул от боли — а это действительно больно, когда ногой попадают в мошонку (хотя, и не больнее, чем рельсом по копчику) — да тут же стих, потому что Гидролиз выстрелил из своего термокинетического пистолета. Тело в моих руках дёрнулось и безвольно обмякло: раскалённая пуля, попавшая в позвоночник, способствует, знаете ли, резкому снижению двигательной активности.

Я не дал упасть Свинорылу. В правую ладонь скакнула «чекумаша», выброшенная из рукава сари досылателем, и высокоскоростная пуля проделала зияющую дыру сначала в голове Сэмюэля Пиролиза, а затем и в пластиковой стене позади неё. Полагаю, что на этом она своё движение не прекратила и пробила ещё пяток-другой стенок на своём пути.

Дроссель успел правильно оценить происходившее. Он подался назад, выхватив из петли на поясе широкое мачете, но я бросил на него безвольное тело Свинорыла и потому телохранитель не успел воспользоваться своим колюще-режущим инструментарием. Я не целясь выстрелил в него: с расстояния меньше трёх метров промахнуться было невозможно. Звуки падения двух массивных тел — Свинорыла и Дросселя — слились в единый грохот.

Теперь поле боя радовало глаз отсутствием потенциальных противников. Гидролиз остался сидеть с развороченной башкой на стуле, его телохранители мирно лежали «валетом» подле двери. От тела Свинорыла исходила специфическая вонь тлевшего мяса — это раскалённая пуля термокинетического пистолета продолжала выжигать плоть.

— Я как тебя увидел, сразу понял: абзац Гидролизу! — проговорил негромко Сергей Лазо. — Но ты имей в виду, у них там в коридоре ещё народец имеется.

— Знаю, — отозвался я. — Восемь рыл. Это совсем небольшая проблема!

Подняв валявшееся на полу мачете, я разрезал верёвку, которой были связаны руки китайца. Затем, не мешкая, запустил руку под сари и извлёк из потайного кармана носогубный фильтр. Подумав секунду или даже полторы, я отстегнул от пояса-патронташа две парализующие гранаты зелёного цвета. В отличие от аналогичных гранат жёлтого цвета, вызывавших тяжёлое деморализующее оглушение, зеленобокие боеприпасы надолго повергали человека в каталептический шок. После выхода из него жертва испытывала жесточайшую депрессию, отягощаемую неоднократными суицидальными попытками, проявлявшимися в форме навязчивого стремления забиться в малодоступные места, например, трубо- и мусоропроводы, глубокие расщелины и подводные пещеры. Практика свидетельствовала, что извлечь человека живьём из таких малодоступных мест оказывалось практически невозможно.

С присущей мне предприимчивостью, я вышел в коридор и кинул в приоткрытые двери по гранате. Стоны жертв и звучные хлопки человеческих тел об пол убедили меня в благополучном исходе моего предприятия. Подождав с полминуты, дабы бандиты успели как следует провентилировать лёгкие паралитическим газом, я открыл окна для проветривания и вернулся назад в ту комнату, где находился Лазо.

Потомок китайского племени успел уже подняться с пола и, столкнув со стула труп Гидролиза, уселся на его место. Из раны на его голове сочилась кровь и дабы её остановить мне пришлось вскрыть свой Полевой Лекарственный Военный Комплект (сокращённо ПЛЕВОК). Приложив к затылку Ху-Яобана ватный тампон с кристалликами углекислого газа внутри волокон, я щедрой рукой полил его голову раствором антисептика. Китаец страдальчески тряс головой, вздыхал, но терпеливо сносил мои манипуляции.

— Что тут случилось, Лазо? — спросил я у него. — Как тебя взяли?

— Мы без особых проблем достигли Чек-Пойнт, увидели на бетонной полосе космодрома «челнок» тюремщиков и поняли, что в посёлке можно наткнуться на спецназовцев «цивилизаторов», замаскированных под аборигенов. Действовали очень аккуратно: обогнули плато и поднялись наверх при помощи «цурюп». Нас никто не видел, я в этом уверен. Сначала двигались втроём, но скоро заметили, что группа из трёх человек вызывает насторожённость местных жителей и потому решили изменить тактику. Разошлись, решили действовать поодиночке. Договорились о рандеву через два условно-земных часа в кабаке под названием «Последний притон» — это тут неподалёку…

— Напротив «Голден флэнк», знаю уже, — поспешил кивнуть я, дабы раненый воздержался от лишних объяснений. — Что дальше?

— Я причалил сюда, стал разговаривать с портье. Вроде бы всё шло как надо: портье вспомнил Хренакиса, всё такое… А потом сверху спустился один из этих мордоворотов, дал мне по кумполу дубиной и приволок сюда. Пока я лежал тут, изображая, будто нахожусь без сознания, уловил следующее: этот «капо» — Гидролиз, которого ты завалил — явно поддерживает контакт с «цивилизаторами», выполняет разные поручения тюремщиков, одним словом, проводит политику, которую ему скажут. Тюремщики сообщили ему, что в Чек-Пойнт могут появиться подозрительные люди, которые начнут наводить справки, правда, тюремщики не знали о ком именно. Портье, как ты понимаешь — это человек Гидролиза, который собирает сведения для него. Когда я пришёл в хотель, эта гнида портье вспомнил, что четыре года назад я покинул Даннемору, выиграв «ключ счастья». Понятное дело, это показалось ему подозрительно. Он подал условный сигнал в кабинет Гидролиза, у них проведена какая-то сигнализация. Ну, «капо» и послал человека меня схватить. Дав мне по голове, он притащил меня сюда, здесь меня обыскали и нашли огнестрельное оружие. Тут-то Гидролиз и понял, что я как раз из тех людей, кого ищут «цивилизаторы». Если бы ты не подошёл, они бы меня в узел завязали, с-суки такие!

Рассказ Сергея Лазо всё расставил по своим местам. Портье насторожило появление человека, который уже несколько лет назад должен был покинуть планету-тюрьму. Этот человек расспрашивал о Циклописе Хренакисе и портье, разумеется, запомнил эти имя и фамилию. Он сдал подозрительного человека своему боссу и получил за это благодарность, ведь Сергей Лазо действительно оказался тем человеком, кого искали тюремщики. Но прошло совсем немного времени и на пороге хотеля появился я с расспросами о всё том же самом Циклописе. Понятное дело, портье поспешил проделать старый фокус и со мною: отправил меня наверх, в жёлтый коридор второго этажа, а сам нажал на кнопку сигнализации. Ай молодец, вот же светлый ум! Этот замечательный человек явно заслужил того, чтобы я потратил на него пару минут своего личного времени и должным образом оценил его потуги разнообразить мой досуг.

— Ты можешь идти? — спросил я Сергея Лазо.

— Наверное, — он приподнялся и его заметно качнуло. Ху-Яобан поморщился и стало хорошо видно, что на глаза ему навернулись слёзы.

— Ну-ну, что это за плач сиротки Хаси? — я ободрительно похлопал его по плечу, но состояние нашего подранка меня откровенно встревожило.

Сергей Лазо медленной, неуверенной походкой двинулся к двери, придерживаясь рукою за стену. Прежде чем покинуть кабинет благополучно застреленного мною «капо» Гидролиза, я снял со стены большую карту Даннеморы, нарисованную хотя и от руки, но с большим старанием. Имело смысл изучить сие эпистолярное наследие «помоечных тигров» в минуту досуга, так сказать, между боями, на бивуаке. Многократно свернув карту, я спрятал её в потайной карман под сари. Разумеется, не забыл прихватить и термокинетический пистолет, которым убитый главарь бандитской шайки так и не сумел застрелить меня.

Мы неспешно прошли сквозь притихший жёлтый коридор второго этажа, вышли к лестнице и спустились вниз. Портье, ковырявший в зубах после трапезы, посмотрел на нас осоловелыми глазками первого президента России; видно, он никак не ожидал того, что нам удастся остаться в живых.

Я приветственно помахал ему рукой и подойдя к стойке, вздёрнул старика за ухо на высоту своего роста. Конечно, от такого обращения ухо могло и оторваться, но меня это никак остановить не могло: я ведь прекрасно был осведомлён о том, что у портье существует второе ухо.

— Сэмюэль Пиролиз очень расстроился из-за твоего безответственного отношения к порученному делу, — сказал я портье и пояснил свою мысль. — Дело в том, что теперь ваш «капо» лежит сильно мёртвый, и случилась с ним эта неприятность сугубо по твоей вине.

— Да что ты говоришь? — губы портье задрожали от страха.

— Ага… Хочешь узнать, что он пожелал тебе перед смертью?

— Что?

— Он попросил передать тебе своё пожелание: чтоб жил ты, сволочь, на одном хемосинтезе…

Портье испуганно захлопал глазами, явно не поняв моей шутки.

— Сверни ему шею, — проговорил негромко Серёжа Лазо за моей спиной.

— Спасибо за добрый и очень интимный совет. — поблагодарил я потомка китайского племени. — Да только зачем сворачивать этому негодяю голову? Ведь он же вовсе не бил тебя, правда? А то, что донёс, так это просто из желания остаться в живых. На это даже нельзя обижаться.

— Тоже мне, Конфуций из кибуца! — хмыкнул Ху-Яобан, выслушав мои рассуждения. — Тогда просто врежь ему по печени…

Я так и поступил. Несильно навернув гнусному стукачу по желчному пузырю — сугубо в целях преодоления старческого застоя желчи и профилактики желчнокаменной болезни — я оставил портье осмысливать услышанное. Вместе с постанывавшим Сергеем Лазо мы вышли из хотеля.

Через дорогу — если так, конечно, можно назвать широкую вытоптанную тропу — стояло приземистое строение из жёлтого пластика с наклонёнными внутрь стенами и скруглённой крышей. Там находилась пивнуха под задорным названием «Последний притон». Мы лишь переглянулись и, не сказав ни единого слова, направили стопы в это милое заведение.

Кстати, не только для того, чтобы выпить. В конце-концов, подходил час рандеву.

Назвав «Последний притон» пивнухой, я здОрово польстил этой рыгаловке. Пивом здесь не торговали ни в каком виде, поэтому с полным правом сию клоаку следовало отнести к разряду сивушечных и бражных, где принято торговать только продуктом самого низкого качества для публики самого низкого пошиба. Впрочем, не будет большим преувеличением сказать, что к последней категории относилось процентов девяносто жителей Чек-Пойнт.

Как и большинство классических заведений такого рода, сей притон порока представлял собою почти квадратное помещение вдоль одной из стен которого тянулся грубо сколоченный прилавок, имитировавший стойку бара, а вдоль трёх других стен находились разнокалиберные столы, рассчитанные на разное количество посадочных мест. За самый маленький можно было сесть вдвоём, а за самым большим, полагаю, без затруднений могла бы разместиться компания из восьми человек. Центр питейного заведения был отведён под площадку для рукопашного боя, поскольку в такого рода местах традиционно действовал тотализатор на бои без правил. Перед прилавком высился здоровый, грубо обтёсанный четырёхгранный столб эбенового дерева (в хорошем значении слова «эбеновый»); на нём бармен выписывал мелом меню дня, а также отмечались ставки, принятые на исход боя.

Когда мы появились здесь с Сергеем Лазо, заведение оказалось заполнено на три четверти. Впрочем, допускаю, что оно было заполнено публикой в любой час дня и ночи. Что делать здоровым мужикам, предоставленным самим себе, как не пить спиртное и не обсуждать спортивные новости? Конечно, кто-то пишет книги, а кто-то даже умеет их читать, но таковые мужчины во все времена являлись меньшинством (не сексуальным, но количественным).

Хотя на Даннеморе только-только разгулялся день, в «Последнем притоне» ощущался явный дефицит освещённости. Пара неярких ламп горела только за стойкой бара да перед столбом с расценками; окна оказались завешены маскировочной сетью, а потому посетителей заведения мы толком рассмотрели лишь тогда, когда наши глаза привыкли к сумраку. Вместе с Лазо мы сели на стулья у стойки — это позволило нам поговорить с барменом и узнать, что же представляют из себя напитки, предлагаемые к продаже.

Сложные коктейли, замаскированные витиеватыми названиями, типа, «Свинья в апельсинах» и «Амбразура тёщи», мы сразу же отвергли. Но выбор простейших сивух, то есть продуктов прямой перегонки разного рода исходного растительного белка, оказался довольно ограничен. Выбирая между «желудёвым джином» и «водкой из кепубанской икры» мы после некоторых сомнений остановились на первом. Что такое «кепубанская икра» я не знал, а название, признаюсь, меня пугало. Я не трус, но даннеморские угощения стоили того, чтобы их бояться.

Поставив перед нами пару чекушек с «желудёвым джином», бармен интригующе произнёс:

— Могу дать добрый совет. Совершенно бесплатно.

— Что ж, мы готовы его бесплатно выслушать, — согласился Сергей Лазо.

— Если затошнит и вы сблеванёте на себя, то одежду не стирайте!

— Почему это? — искренне подивился я, ведь ни на одной из обитаемых планет разумные люди не стали бы добровольно ходить в одежде, изгаженной подобным образом.

— Этот запах отгоняет всех животных! — заверил нас бармен. — Самцы-гамарджопы в ужасе убегают, ломая на ходу деревья и вырывая клоками шерсть на груди. А самки потом отказываются от спаривания с ними целую неделю.

Назад Дальше