Проходя через очередной перекрёсток, на красный свет, Марк внезапно понял, что очень устал. Он остановился на проезжей части и вымученно огляделся. Недалеко, средь зданий, прятался тёмный угол, закрытый высокими стенами от ветра. Там стояло несколько бездомных, греющихся у горящей бочки. Юмалов решил присоединиться к ним. Встав рядом, он невольно стал подслушивать разговоры двух женщин, что отогревались рядом. Обе они выглядели паршиво, их сальные волосы спадали чуть ли не до огня, а тощие пальцы нервно колупали краску на баке.
— Ну, её новый клип, конечно, пиздатый, а вот сама она не пиздатая, — говорила одно женщина, в то время как её жирная кожа трепыхалась на лице, ходила вверх и вниз, вваливалась и вываливалась из челюсти.
— Ой! — вторая посмотрела на только что говорившую девушку как на умственно отсталую. — Ты просто завидуешь ей, что она такая красивая и богатая, а тебе по жизни не повезло.
— Ещё чего!
Началась перепалка. Смотря на них, Юмалов невольно подумал о том, что им самим бы было лучше, если бы кто-нибудь окончил их нелепый жизненный путь. К чему им было существовать? Только мучиться, горевать и говорить глупости. А ведь можно было бы величественно пребывать в ничто. Но стоило ему помыслить об этом, как он тут же испугался собственных мыслей и поспешил уйти оттуда. Торопливым шагом он уходил от женщин, покусывая губы и злобно вглядываясь в землю. Отыскав неприметный переулок, Марк вбежал в него. Там было довольно тесно, а значит тепло. Там же мальчик отыскал мусорное ведро, в котором валялась какая-то старая, дрянная, но тёплая ткань. Не медля, он тут же накинул кусок материи на себя. И сделав это, он ощутил волну презрения к самому себе. Он ведь собирался замёрзнуть, но что заставило его пытаться согреться? Сам ли он испугался или же дьявол заставил его дальше жить? Чтобы отвлечься от этих измышлений, Марк решил сосредоточиться на других, менее неприятных. Он решил порассуждать о случае рядом с баком. И со временем его мысли снова упали в ту колею, которую ему бы очень хотелось избегать. Но делать уже было нечего — он продолжил думать.
— Иногда мне кажется, что в своих размышлениях я захожу слишком далеко, — заговорил он вслух. — И тогда мне хочется поскорее спрятаться и закрыться от мира, пока я не сделал что-то ужасное… Что, если я ошибаюсь? Что, если это amathia? Тогда я совершу непростительную, ужасную ошибку. Если я пойду на поводу своих же мыслей, то провалюсь в бездну, если, конечно же, я окажусь не прав. Но как я могу быть не прав? Кажется, ведь, что всё логично. Но я ведь могу быть слеп! А-а-а! Сколько бы об этом не думал, но разве есть у меня выбор? Разве есть? Разве могу я остаться отрешённым?! — его взгляд упал на нелепый «интерфейс», выглядящий как издёвка над ним и над всем человеческим родом. — Бред… всё вокруг сплошной бред! Сука!
К его же радости, его монолог прервали. Неожиданно из темноты узких улочек к нему подбежала ярко накрашенная взъерошенная женщина, одетая чрезмерно фривольно. Очевидно, что она была проституткой. Однако глаза её скромно опустились вниз при виде Марка, и плечи безвольно опустились вниз. Казалось, она была смущенна и неуверенна. Поначалу он удивился, а потом очень насторожился. В это время девушка неуверенно и даже робко подошла к нему и заговорила.
— Мальчик… мне очень, очень сильно нужна твоя помощь, — когда она говорила это, на её глазах даже выступили слёзы. И из-за этих маленьких, едва заметных капелек, скатившихся по щекам, лицо её словно преобразилось, и только теперь Юмалов заметил, что ей едва ли есть и восемнадцать лет. Премилейшее создание.
Несколько секунд Марк молчал, оглядывая девушку. А затем встрепенулся, расширил глаза и выставил перед собой руки, будто защищаясь.
— Нет… нет-нет-нет! Я понял, это такой банальный, такой избитый сюжет! Ты сейчас соблазнишь меня, я влюблюсь, романтика там и вся фигня, а потом должен буду помогать тебе выбираться из ямы проституции и прочее и прочее! Ни-за-что. Нет, — закричал Марк с ненавистью глядя на девушку. — Что за глупый ход? Чем-чем, а в такое дерьмо меня не втягивайте!
— Чего-о-о? Да пошёл ты! Я в день зарабатываю больше, чем твои предки за год! Ты думаешь, я по принуждению пошла работать? Наивный дебил. Терпеть не могу таких, как ты: думают, что мне плохо живётся, и всё спасти пытаются, нашлись, блин, рыцари. Ха! Долбоёб малолетний. Это одна из лучших работ вообще, проявляй уважение.
— Ха… ха-ха. Аха-ха-ха-ха! Прости, я погорячился, — он обезоруживающе поднял руки вверх, но скоро снова скрючился буквой «Г», не в силах сдерживать смех. На лице его появилась улыбка.
— Да ничего.
— И что там по помощи-то? — Спросил юноша.
— Ах да! У тебя закурить не найдётся? И раз уж мы тут решили наши разногласия, то может и, кхе, поработаем? Всего две тысячи, малец.
— Пошла вон, — закатив глаза, ответил Марк и указал ей пальцем на выход из переулка. На том они и разошлись.
Спустя несколько часов пути Юмалов неожиданно для самого себя дошёл до дома. Несколько минут он простоял перед массивным зданием и недоумевающе всматривался в него. Затем со странным мандражом открыл подъездную дверь и стал опасливо подниматься наверх, вдыхая запах марихуаны, вечно стоящий внутри. Наконец он оказался перед входом в квартиру. Поднимаясь, чтобы позвонить в звонок, его рука дрожала. Глубоко вдохнув, он всё же решился. Неприятный, режущий слух колокольчик ударил по ушам, и скоро по ту сторону двери послышалась возня.
— О, ты уже со школы вернулся? — спросила его бабушка, широко при этом улыбнувшись.
— Со… школы? — Неуверенно переспросил юноша.
— Ну молодец, проходи.
И он вошёл. Сконфуженный и растерянный. Впрочем, Марк довольно скоро понял, что родственники просто позабыли о том, что они отправили его в психиатрическую больницу. Да всё остальное они будто бы решили игнорировать и сделали вид, что он просто напросто ушёл утром в школу и вот теперь вернулся. Ничего нового. Юмалова, однако, это даже устраивало, по крайней мере он принял это как данность.
В квартире, к его великому удивлению, громко играла музыка. Свет был выключен, и по стенам бегали разноцветные огни, выстреливаемые из дешёвого диско-шара, с которым играли трое маленьких детей: примерно трёх, пяти и семи лет. Торопливо скинув с себя рваное тряпьё, мальчик поспешил направиться в свою комнату. Проходя мимо зала, Марк увидел человек семь, сидевших на диване и около него на полу. Почти половина из них была детьми, которые бегали из стороны в сторону с широко выпученными глазами и кричали что-то совсем невнятное. Над ними возвышалась бабушка, на лице которой, будто трещина, расползлась неестественно широкая улыбка, жутко сверкающая в свете телевизора. Она что-то говорила детям, лепеча на их манер. «Ма-арк!» — приветливо протянули гости, а он в ответ едва заметно кивнул им и посмотрел в их глаза. Теперь он понял, что к ним пришёл старый друг его отца вместе со своей новой семьей. Юмалов слышал, что он женился на какой-то многодетной женщине. Жила она совсем уж бедно, сменила не мало мужей и теперь они вместе тянули за собой лямку быта. Собственно, ничего необычного. Но тут что-то зацепило его взгляд. Присмотревшись, он увидел на руках своего дяди маленького ребёнка, ещё совсем младенца.
— О нет! — Испуганно прошептал Марк и поспешил скрыться в своей комнате. — Несчастный ребёнок, неужели им его не жалко? Его ждут такие страдания… такая нестерпимая бессмысленность бытия, такая уродливая жизнь, а особенно в этой безумной семейке… Бедный, бедный ребёнок. Какое право они имели обрекать его на всё это? За что они с ним так? Но теперь уж и ничего не поделать. Это не моё дело, не моё… — шептал Марк, пытаясь успокоить самого себя, в то время как перед его глазами все ещё мерцал образ улыбающегося дитя, которое ещё не понимает, куда оно попало и что его ждёт. А старый друг семьи для юноши с этого момента стал злодеем и даже убийцей, который самолично подарил ребёнку полную боли жизнь и обрёк его на неминуемую смерть.
На следующее утро он пошёл в школу, будто ничего и не было. Само это обстоятельство было настолько абсурдно и нелепо, что по пути в школу Марк то и дело хихикал и вздрагивал. Недоумение и чувство, будто над ним издеваются, просочились сквозь поры кожи и маленькими иголками тыкали его, вызывая приступы истерики. И всю дорогу юноша упорно вглядывался в небеса, словно пытаясь что-то в них разглядеть, а может, и кого-то… тебя или меня?
Скоро он уже был в классе и разбирал свои вещи. Как ни в чём не бывало к нему подошли одноклассники, которые совсем не изменились за это время, никак и ничем, что казалось Марку очередной издёвкой. Как тряпичная кукла не стареет с течением лет и не сутулится с наплывом бед, так и старые знакомые Юмалова не изменились ни на грамм, оставшись фоновыми болванчиками, на обдумывание которых ему было лень тратить силы и время.
— Эй, здоров! Ну, рассказывай давай, что-нибудь, — прокричал ему высокий, лопоухий товарищ, — а потом я расскажу тебе кое-что очень интересное.
— Хм, знаешь что? Один из моих худших пороков — неумение молчать там, где это можно было бы сделать. А ведь как часто молчание бывает вершиною мысли… думаю, я тот ещё дурак в таком разе, — улыбнулся Марк.
— Ты это к чему? — Посмотрев на Юмалова, как на идиота, спросил парень.
— К тому, что я буду молчать. А тебе лучше отвалить.
И все оставшиеся уроки он сидел молча, не проронив ни слова, но внимательно вслушиваясь в окружение. Однако ничего толком не происходило и всё было тихо, а ведь он так смиренно ждал. «Ход истории идёт вовсю! Напряжение должно нагнетаться, конфликт разгораться, а я уже быстрым маршом топать к кризису! Почему ничего не происходит? Это невероятно подозрительно… Чёрт», — шептал юноша себе под нос, нервно сжимая и комкая пальцами тетрадный лист. В это время шёл уже третий урок, и толстая женщина, с трудом ходящая меж парт, скучным тоном диктовала скучный текст. Внезапно она оборвалась прямо посреди фразы и замерла. На секунду Марку показалось, что призрачные руки обхватили её лицо и стали раздвигать и растягивать её жирные, мясистые губы, заставляя произносить слова.
— Вергилий говорил: „Берегитесь заходить далеко“», — произнесла она и замолкла.
Сосед Марка по парте кивнул и записал фразу в конспект. Затем урок продолжился, словно ничего не произошло, и, что главное, никто из окружающих никоим образом не отреагировал на произошедшее, как если бы совершенно ничего не произошло. А может быть и правда ничего не произошло.
— Я схожу с ума? — Бормотал Марк чуть погодя. — Галлюцинации? Нет, не может быть. Нет-нет… хах! — Странным образом его настроение улучшилось и он почувствовал, как давление окружающего мира чуточку спало.
Началась очередная перемена, он сидел за партой и смотрел в окно, как вдруг ему почудилось что-то странное. Ему начало казаться, что все смотрят на него. Но стоило повернуться на одноклассников — никому не было до него дела. Однако он явственно чувствовал, что что-то не так. Их глаза совершенно точно щекотали его затылок и притрагивались к волосам, делая их колючими и тяжёлыми. Он думал и напряжение вырастало, как и давление в крови. Что-то маленькое наливалось шариком у виска и вот-вот должно было лопнуть. Алая ягодка, заполненная кровью, разбухала внутри его мозга и дрожала, готовая лопнуть. Наконец, взрыв и волна головной боли электрической цепью ударила в его глазные яблоки.
— Они знают! — Испуганно шепнул мальчик и весь задрожал, почувствовав как с него в один миг слезла кожа. Теперь, вновь оглянув класс, он поймал на себе несколько подозрительных взглядов. «Но как же? Как же?» — в панике думал он, осматривая свою одежду и ища на ней пятна крови или ещё что-то, что могло выдать в нём убийцу. Ничего не было, но он без сомнений чувствовал на себе многочисленные злые взгляды: «Зна-а-ют!» — мысленно взревел он и закрыл голову руками. Дыхание его было тяжелым, чугунным, и он всеми силами старался не выдать в себе паники.
— Нет, надо вести себя как обычно, у них нет доказательств, нет ничего. Они не могут ничего доказать, я в безопасности, — успокаивал он себя, но предательский пот так и струился по его лбу.
Он попытался выпрямится и безмятежно глянуть в окно, но не смог повернуть шеи. Она задеревенела и никак не хотела слушаться. Перед его глазами всплыла сцена убийства. Окровавленное лицо парня и его убогое тело. Наверняка этот образ застыл в его глазах и одноклассники видели его. Точно! Эта картинка предательски горела внутри зрачков и из-за неё все знали о его грехе. Или нет. Или им рассказал кто-то из тех, кто наблюдал за ним. В любом случае, он раскрылся. Убийство оставило на нём не стираемую метку.
— Марк, ты, случаем, не болен? Ты весь красный, — проходя мимо, сказала ему одна из одноклассниц.
Юмалов чуть ли не завыл, но остался сидеть на месте. Кровь в панике билась у его висков, пытаясь пробиться наружу и сбежать из этого ада.
— Нет, это лишь моё воображение, я слишком переволновался за последнее время…
— Ты чего там бормочешь, Юмалов? Урок уже начался, — сурово сказала учительница. И правда, все сидели по своим местам, а он даже и не заметил звонка.
Спустя несколько минут он сумел взять себя в руки и успокоить панику. Теперь он корил себя за этот приступ безумия. Марк ведь и сам прекрасно понимал, что всё это лишь его мнительность и больное воображение… всего лишь бред, болезнь, но как он мог доказать это своему подсознанию? Волны ужаса хлестали беспощадно хлестали его разум, отступая лишь на время. Это была настоящая мука. На следующую перемену он уже не выдержал и сбежал из класса, до боли стискивая ворот рубашки. А там — в коридоре — было ещё хуже. Сотни школьников шныряли там и, конечно, «тоже знали». Так что он запаниковал ещё больше и тут же бросился в туалет, запинаясь и бесцеремонно расталкивая массовку, а затем заперся в одной из кабинок и — выдох.
Теперь он был один и мог спокойно подышать. Сотни взглядом отлепились от его лёгких, давая им возможность беспрепятственно наполнится воздухом. В туалете было окно, через которое можно было смотреть на улицу да на парочку голых деревьев, посаженных на территории школы. Выдавив скромную улыбку, Марк принялся рассматривать извилистые стволы, накрытые белым снегом. Они твёрдо вцепились в землю и нагло вырывались вверх, где, не выдержав, распадались на кучу ветвей и ниспадали вниз. Выглядели они так: д е р е в ь я. «Интересно, а там, по ту сторону, природа выглядит так же?» — размышлял мальчик, когда его умиротворённое и ложное одиночество наглым образом нарушили. В туалет вошёл давешний одноклассник, который недавно просил его что-нибудь рассказать.
— Метка! — крикнул он, заставив Марка вздрогнуть
— Чего?
— Да ничего, — пожал плечами юноша.
Он медленно прошёл вперёд и, встав возле Юмалова, тоже стал смотреть в окно. Отойдя чуть назад, Марк осмотрел мальчика сзади. Грузное, нескладное тело, слишком широкая спина, скошенные друг к другу ноги и кудрявые игривые волосы, в которые просочился свет его души. Да, этот паренёк был хорошим человеком. И заметив это, Марк подумал о том, что мог бы убить его прямо сейчас. Не из ненависти, а из милосердия и, чего уж греха таить, из собственного страха — взять и убить, освободить свет из этих волос, разрушить сковавшую душу оболочку и выпустить дух из мира этой ужасной истории в мир совершенно другой или, что было бы ещё лучше, в ничто. Он мог бы наброситься со спины и ударить по голове чем-нибудь тяжёлым, например тем кирпичом, валяющимся на полу у унитаза. «Нет! — отдёрнул он сам себя с неприкрытым отвращением. — Не сейчас. Я не могу».
Марк стал присматриваться к парню, чтобы понять: знает он или нет. Это чувство — некая мания, засевшая в его разуме, будто плесень — не покидало Юмалова, мучило его. Однако чем больше он всматривался и вслушивался в слова, движения и в целом поведение одноклассника, тем более терялся. «Он ведёт себя совсем как обычно, но почему тогда я в такой панике? Почему мне так страшно рядом с ним? Что происходит? Мне кажется, я схожу с ума», — терпя скребущую сердце боль, шептал он, изредка деревянно отвечая на бессмысленные вопросы парня, чьего имени он даже не помнил, а порой даже сам о чём-то спрашивая. И да, всё то время, что Марк размышлял о своей паранойе, он вёл диалог. Занимательная многозадачность. Однако после, когда юноша пытался понять, о чём же они говорили, он вдруг понял, что в сущности ни о чём. А значит и заслуги здесь никакой у него нет — кидать пустоту в пустоту не так уж и сложно. Но вдруг эта пустота приобрела слишком большой объём и стала давить на Марка. Своим массивным телом она упёрто наваливалась на него. И юноше стало неприятно, даже гадко. Замерев и сжав челюсть, Юмалов остановил своего бывшего товарища в самый разгар его речи и крикнул:
— Боги, да скажи же ты хоть что-нибудь!
— Но что?
Не дослушав парня, Марк развернулся и быстрым шагом вышел из туалета. Его же одноклассник остался в одиночестве и недоумении, едва ли он что-то понимал, но сердце его сковала печаль и обида.
Войдя в класс и сев за парту, Юмалов тяжело вздохнул и подумал о том, что ему невероятно лень сидеть тут и терять своё время за просто так. В те минуты это здание виделось ему далеко не храмом науки, а местом, где он отдавал своё время, получая в обмен… что же он получал? Вероятно, возможность получить визу в менее «проблемную» взрослую жизнь. А быть может просто отсрочку от ещё более жестокого и бессмысленного существования. По крайней мере пока что он был не свободен и не мог решать, что ему делать, а зачастую уже одного этого хватает для счастья. Несвобода — вот то, что действительно делает детство радостным и солнечным. К сожалению, этого не поймёшь, пока не выйдешь из тюрьмы в мир, к которому ты не готов и которому не нужен. Однако пока ещё Марк стремился к свободе и смыслу, не понимания, что это одно противоречит другому и что обе эти вещи принесут лишь горе. А ещё больше он стремился к тому, чтобы закончить этот учебный день.
К счастью, совсем скоро уроки окончились. Марк поспешно вышел из здания школы и поджал губы, почти как в улыбке, хотя радости внутри него не набралось и на слезинку воробья, разве что холодный ветерок сдувал с кожи часть усталости и было полегче. Будучи на улице, он глубоко и громко вздохнул, после чего неторопливо зашагал в сторону дома, осматриваясь кругом и вдыхая свежий зимний воздух, в котором, однако, уже появился мягкий, едва уловимый запах весны. Прохаживаясь вдоль безликих улиц, Юмалов задумался, потоптался на месте и решил всё же сходить к центру города заодно. Идти напрямик было не очень далеко, так что его ничего не останавливало.
Тем временем по центру городка устраивалась казнь. Добравшись за какой-то час до площади, где она происходила, Марк остановился, нахмурился и глубок задумался. Челюсть его ходила из стороны в сторону, пережёвывая сомнения.
— Что-то тут не так. Что-то неправильное в происходящем. Но что именно? Казнь? Это странно? Это кажется мне странным. Вроде бы всё в порядке, да что-то не даёт мне покоя. А как раньше у нас исполнялись смертельные приговоры? Не помню… был ли я до этого хоть на одной казни? Чёрт. Явно происходит что-то странное, — как умалишённый бормотал он, колупая пальцами пуговицы куртки.
Тут кто-то, проходя мимо, толкнул его плечом, сильно. Охнув, Марк несколько раз подпрыгнул на месте и усиленно замахал руками, пытаясь не упасть. Человек же, толкнувший его, огляделся и смерил юношу столь ничтожащим, презрительным взглядом, что у Марка аж сердце сжалось. Затем этот человек лениво попытался стянуть с лица маску брезгливости и аккуратненько так, незаметно стряхнуть с плеча грязь, оставленную мальчиком. Однако получилось это так очевидно, показательно и театрально, что юноша не мог даже обижаться. Только лишь горькой усмехнулся и снова вернулся к своим размышлениям.
— Казнь… да? — Сказал он.
Он было развернулся, чтобы пойти дальше, но всё-таки решил остаться и присмотреться получше, ведь странное чувство не отпускало его. Оно засело в груди подобно комку пряжи, хвост которого привязали к эшафоту. Чувство зудящее, настойчивое, твердящее о том, что его пытаются обмануть.
В эту самую минуту, как Марк был погружён в свои сомнения, на бездарно реконструированном постаменте зачитывался приговор тощему, вертлявому мальчику, имеющему такие добрые и даже умные глаза, что было решительно непонятно, какое же злодеяние он мог вообще совершить. Чуть позже выяснилось, что вешают юношу за престранное и даже нелепое деяние. Пару недель тому назад он шёл по улице, где встретил нескольких полицейских без формы, одного из которых принял за своего дядю. Обрадованный встрече с родственником, которого не видел уже пол года, парень быстро полез обниматься. Понял же он, что обознался, лишь когда его оттолкнули в сторону, бросили на землю и стали суматошно избивать дубинками. Эту историю Марк узнал от прохожих, также смотрящих на исполнение приговора. Сами же палачи приговаривали паренька к смерти за «нападение на полицейского и попытку сломать ему шею».
К слову, даже больше самого преступника внимание Юмалова к себе приковывал один из палачей. То был высокий человек, одетый в длинный белый плащ и до смешного маленькую шляпу, имеющий черты лица сильно вздёрнутые вверх, тонкие и даже малость симпатичные. А глаза? Какой же прелестью они были — так и сверкали ярким, пёстрым интеллектом, блеск которого смотрелся на нём, подобно какому-нибудь дорогому украшению. Впрочем, во время казни все аристократичные черты его лица были обезображены злобой и омерзением, так что они лишь угадывались и предполагались Марком. Будучи уже в летах, мужчина бойко и очень активно мужчина бегал вокруг эшафота и помогал двум другим палачам ставить мальчика на специальную плашку да надевать на его шею толстую петлю, напоминающую собой туловище хищной и дохлой змеи.