Он был расстроен тем, что вот-вот потеряет весьма ценную игрушку.
А еще глубоко внутри себя он прятал восторг от нахождения рядом со мной.
Вероятно, именно подобное ощущают глупые мелкие люди, находясь в одной клетке с хищником, который способен убить двумя пальцами, даже не напрягаясь.
— Но что мы можем сделать? Сам видишь, мы не можем сломить его!
Вожделение заполучить меня было сродни сорвавшемуся оргазму, от которого нет разрядки, одно лишь чувство недовольства и обиды, что все пошло не так радужно, как планировалось.
Если бы только я был в состоянии пошевелиться, то рассмеялся бы от души прямо им в лицо, отправив дрочить за темным углом, а вместе с этим натужно рыдать оттого, что их надеждам не суждено было сбыться.
Я скорее сдохну, чем поддамся им, кем бы они не были!
— Надо менять схему. Срочно! Когда он будет без сознания, поменяйте наручники. Вы достаточно пустили крови, чтобы его силы уменьшились! Не убейте его ради всего святого! Зверолюди этой породы особо ценны! Заполучить их получается один раз из тысячи!
Мысленно я хищно усмехнулся, снова слыша в голосе первого говорившего неприкрытый экстаз и восхищение. Эти извращенцы определенно знали, что я был не совсем человек. Понять бы еще, что именно им было от меня нужно.
— Этот ведь не лесной…
— Да какая разница, где мы его поймали! Лесной или городской — это не важно! Ты только посмотри на него! Какая мощь и выдержка! Он прекрасен даже в таком беспомощном виде…
— …смотри не кончи от восторга, — прохрипел я, не в состоянии даже толком открыть глаза, но с огромным хищным удовлетворением ощущая волну паники и страха, такого огромного, что смог даже усмехнуться, ощущая на своих потрескавшихся губах запекшуюся кровь, и слыша как тут же раздался истеричный и резкий топот нескольких десятков тяжелых ботинок, в которых обычно ходят военные.
Все они неслись ко мне, внутренне содрогаясь оттого, что я мог прийти в себя и обратить это место в прах, а их — в горстку костей и пару литров крови.
О даааааа, черт бы их всех побрал!
Я определенно хотел сбросить с себя эту пелену, чтобы разорвать не только свои цепи, но и всех их! Догнать каждого и разорвать на тонкие полоски, чтобы затем найти тех, кто был здесь до меня…если только мне подобные были еще живы, ибо как бы я не прислушивался к собственным ощущениям, но не мог уловить ни одного из них.
— Быстро из клетки! БЫСТРО! — рявкнул кто-то близко, но все, что я мог рассмотреть это всего лишь неясные темные силуэты, потому что толком не получалось даже удержать голову в поднятом состоянии. Она болталась, словно тряпичная, не позволяя зрению сконцентрироваться хоть на чем-нибудь одном.
Людей я распознавал лишь по их чувствам, в которые окутался страстно и яростно, потому что они были единственными яркими пятнами в этом черном мире мрака, где меня окружала лишь моя кровь и отголоски прошлой боли в гниющих ранах.
Снова шаги.
Быстрые, резкие, захлебывающиеся.
Лязганье железа и скрип ключей, когда пахнуло паникой, страхом и звенящими от напряжения нервами тех, кто обязан был защитить тех двоих от меня.
Военные против зверя на защите хлюпиков с очками — практически классика жанра.
— Не смейте его трогать снова! — завопил словно подкошенный тот самый первый голос, от которого и сейчас через ужас происходящего во все щели сквозил практически эротический восторг видимо оттого, что даже после стольких дней непрекращающихся пыток и вливания литров какой-то хрени, от которой я был не в состоянии держать собственный мозг в узде, я все еще был способен что-то слышать, понимать и даже отвечать.
Извращенец хренов.
— Если потеряем его, шеф не простит вам этого!
Ха. Кажется, шефа не очень-то и боялись все присутствующие, судя по тому, что дружина в черном, с дубинками, электрошокерами и какими-то неведомыми штуками наперевес, все равно направлялись ко мне для очередного сеанса укрощения.
— Вы оглохли, придурки?!
Как же мне хотелось расхохотаться от всей своей истерзанной тёмной души, где больше не осталось ничего светлого и живого. Сейчас внутри себя я искренне веселился оттого, что какой-то очкастый заучка был готов в буквальном смысле кинуться на этих накаченных парней в черных масках, дабы защитить меня.
Мужчины в меня еще не влюблялись. К счастью.
Но у этого черепушка кипела знатно, когда он в буквальном смысле зашипел, словно мелкая змея, которой случайно наступили на хвост:
— Я сейчас же пойду и все расскажу доктору Элерту! (прим. Элерт с нем. «твердый человек»)
Хммм…
А вот это уже было интереснее.
Потому что стоило только прозвучать этому имени, как сконфуженно остановились даже охранники, чье возбуждение от новой пытки уже почти достигло своего апогея.
— Не ваш доктор Элерт начальник здесь, а Я! — рявкнул кто-то за пределами клетки, где теперь столпились охранники в ожидании приказа, кто, очевидно, был главным в этом вонючем подземелье.
— Может, пойдешь и скажешь ему это сам, глядя ему в глаза? — насмешливо и не скрывая своего высокомерия, усмехнулся коротышка в очках и белоснежном халате, который выделялся в этом мраке так сильно, что мои глаза почти слезились.
Вояка только клацнул зубами от ярости и собственного униженного достоинства, потому что кем бы там не был этот доктор, а его здесь боялись.
Практически так же сильно, как боялись подходить ко мне, даже если я болтался двухметровой сарделькой. Вернее, в данном случае кровяной колбасой.
— Я повторяю еще раз — НЕ СМЕТЬ ЕГО ТРОГАТЬ! Достаточно пыток! В данном случае они не помогают! — снова рявкнул этот мелкий выскочка, которого я пытался разглядеть сквозь собственные тяжелые ресницы, слипающиеся от крови, отмечая со злорадным весельем лишь то, что этот человечек был не толще моей руки и едва доходил главному вояке до плеча, но при этом строил из себя пуп земли в радиусе нескольких километров.
— А ты не лезь в мою работы, прыщ! Мы всегда поступали так…
— Он — особенный случай, который не подходит под ваши отработанные десятилетиями методы! Опустите его на землю и дайте передохнуть! Продолжайте колоть, что должны, но не смейте больше пускать кровь и мучить! Утром я заберу его к себе!
— …только не в спальню, — прохрипел я насмешливо и тяжело, пытаясь удержать голову так, чтобы со всем своим звериным злорадством увидеть, как шарахнулись назад все те, кто до этого приближался для наказания и весьма целенаправленно.
Мелкие уродливые людишки, которым я улыбнулся из последних сил так, чтобы каждый увидел мои клыки, харкнув плевком крови и выдавив:
— Не сыте, твари. Зверь привязан.
На пару секунд воцарилась звенящая тишина, в которой было слышно, как испаряется холодный пот с напряженных тел, которая прервалась снова этим очкариком, что бросился вперед, пылая спасти меня для своих собственных нужд и целей, загремев цепями и принявшись почти пинать застывших вояк:
— Быстро вниз его! БЫСТРО, Я СКАЗАЛ! Как опускается этот механизм?!
Мать его. Точно влюбился.
И слава яйцам, что я висел здесь хотя бы в штанах!
Вернее, в том, что от них осталось.
Впрочем, можно было сказать, что я ему был почти благодарен.
— Не суй свои тонкие ручонки, куда не знаешь! — взревел в конце концов главный из вояк, кидаясь вперед и явно пытаясь отобрать у мелкого очкастого засранца заслуженные бразды правления этой ситуацией, когда я ощущал его страх и запах пота, с которыми он озверело вопил. — Ты хотя бы представляешь, что он такое?! Ты видел, что он может сотворить со всеми нами, стоит ему дать лишь одну секунду свободы?!
— Я видел побольше вашего! И прекрасно знаю, на что он способен в своем лучшем виде!
Послышалось пыхтение, маты и звуки борьбы, пока все недоуменно застыли вокруг, а я продолжал болтаться, от души веселясь от происходящего и пытаясь не лишиться сознания в самый интересный момент, чтобы увидеть самому кто победит в этой схватке.
На стороне вояки была сила и страх перед близкой расправой.
На стороне же очкарика со стояком — некий доктор Элерт, когда тот взвизгнул очевидно своему дружку в таком же белом халате:
— Беги наверх! Немедленно зови самого доктора!!!
Послышались глухие убегающие по железной лестнице шаги второго прыща в халате, вперемешку с продолжающейся возней и скрипом цепей, которые, в конце концов, жалобно взвыли и принялись двигаться по кругу, но не затягиваясь как прежде, и не пытаясь разорвать меня на две части, а постепенно ослабляя свои кровавые тиски.
Провисевший в таком состоянии много дней и ночей, мое тело онемело настолько, что я уже не чувствовал ни холода кафельного пола, измазанного моей свежей кровью, ни боли, рухнув, словно мешок с песком на бок и не в состоянии пошевелить даже пальцем, но не в силах скрыть злорадную улыбку, когда все, кто стоял в клетке шарахнулись назад, поспешно покидая ее.
Трусливые ублюдки.
— Папочка, я дорисовала!..
Этот голос звонкий и чистый был подобен атомному взрыву в замкнутом пространстве, когда холодные кусающие мурашки пронеслись даже по моему скрюченному телу, которого я не ощущал. До этой секунды.