Родственников было довольно много. Почти возле каждого стоял кто-то из усопших, готовясь встретить отошедшую душу в новом мире, чтобы той не так страшно и дискомфортно от перехода было.
— Почему случится катастрофа? — громко спросила я. Вредные духи молчали, ожидая увидеть своих близких рядом с собой уже совсем скоро. Они уже знали, что смерть — это не конец, и не так страшно, как кажется.
— Почему, ответьте, — упрямое молчание, — ну пожалейте ж вы хоть деток! Разве ж не хотите, чтоб род ваш продолжался? Разве забыли вы уже, как страшно умирать вам было?
— У капитана случится сердечный приступ через двадцать минут, второй пилот с испугу сделает резкий крен, самолет закрутит в воздушном потоке, а выровнять у него не хватит мастерства, — сказал молодой симпатичный мужчина, стоявший возле молодой женщины с совсем еще маленьким, годовалым, наверное, сладко спящим на маминых руках ребенком.
— Спасибо, — поблагодарила я, выходя из транса.
Олег сладко спал в кресле. Ну, тем лучше, не испугаешься. Я спокойно просидела пятнадцать минут и направилась в кабину пилотов. Встрепенувшейся было стюардессе внушила, что я тоже стюардесса и несу капитану чай. Вошла в кабину. Капитан, мужчина лет пятидесяти, седовласый, чуть полноватый, уставился на меня в недоумении, а я быстро постаралась просканировать его ауру, что же на тебя так давит-то, прям плитой бетонной, на душе лежит. У дочки-красавицы рак обнаружили? А пять лет назад от того же жена умерла. И денег у тебя не хватает на лечение в Берлине? И кредит тебе не дали? Все ясно.
— Вы что здесь делаете, девушка, сюда нельзя, — возмутился капитан.
— Можно, милый, можно, — я подошла к капитану, обняла его за плечи, — ты только поверь, что все будет хорошо. Нам бы только этот полет пережить, а потом я лично исцелю твою Ирочку, договорились? Я обещаю тебе! Еще внуков от нее понянчишь! Мальчика в честь тебя назовут!
Говоря все это, я одновременно передавала ему свою энергию счастья и любви, которая снесла бетонную плиту отчаянья и безысходности с его души, оставив светлую надежду и готовность бороться. Нормализовала подскочившее уже давление. Укрепила сосуды. Коснулась и второго пилота, молодого мальчишки совсем еще. Это был лишь третий его полет, он ужасно волновался и сдерживал дрожь, как мог. Ну, естественно, шансов выжить с ним не было.
— Возьми себя в руки! Это не третий, а десятый твой полет, ты все знаешь, ты в себе уверен. Все будет хорошо. Слышишь?! — парень твердо кивнул, успокаиваясь.
— Сейчас будет зона турбулентности, приготовьтесь.
Я вышла из кабины и вернулась на свое место, самолет уже начало потряхивать, прозвучала команда занять свои места и пристегнуть ремни. Но я была спокойна, все обойдется. Но, посмотрев на ауру салона, обалдела — все стало еще хуже, чем было. Я ничего не изменила! Мы погибнем, но почему?
Трясти начало сильнее, самолет сильно накренился вправо. А потом резко влево. Началась паника. Черт! Да что ж такое-то. Я отстегнулась, привстала и, посмотрев на соседа за спиной, просто охренела. Мужик явно был в трансе и отдавал сейчас очень и очень много энергии, но не помогая людям, а словно наоборот, подпитывая губящую нас стихию, чем он ярче сиял, тем сильнее нас трясло.
Ах ты ж, мразь ты этакая!
Я, спотыкаясь на ходу, бросилась к мужчине и с разбегу воткнула в его грудь аж четыре ардонийских когтя, мстительно прошипев:
— Сдохни, тварь! А мы еще жить хотим.
Мужик вздрогнул всем телом и обмяк навсегда. Шатания самолета мгновенно прекратились. Так-то лучше.
— Аркадич, разберись, а, — обратилась я мысленно к Пелегину, невозмутимо сев на свое место. — Тут один из ваших чуть двести двадцать человек разом не угробил сейчас.
— Где? — пришел мгновенный ментальный ответ.
— В самолете.
— А ты откуда знаешь? — удивился генерал.
— Так я тоже в нем лечу.
— Что? — взревел в моей голове генерал.
Пространство вокруг задрожало, размылось, подул ветер. Закружилась голова, я ощутила, что лечу в серебряном тумане куда-то вперед и секунд через десять оказалась сидящей на диване в кабинете Пелегина. А рядом со мной сидел этот с четырьмя дырками в рубашке. Процесс регенерации уже пошел, и кровь уже не текла из ран. Но в себя поганец еще не пришел.
Ах, че ж я ступила-то! Тут только башку резать надо! Больше нечего не поможет. Вон уже дышит, мразь.
— Ты что делаешь то? — Пелегин, кажется, был в ярости.
— Я людям жизнь спасла! Наш рейс отменили, пересели на этот, захожу и вижу, этот рейс был обречен, у капитана бы приступ случился, а второй пилот неопытный. Я подлечила одного, подбодрила другого, выхожу, и самолет все равно падает, эта тварь стихию, губящую нас, питает.
— Ты их не спасла, дочь, ты лишь отсрочила их гибель, — вздохнул отец.
— Как так?
— На таких рейсах не бывает случайных пассажиров. Они все всё равно умрут в скором времени. И такие обреченные рейсы — это скорее акт милосердия к людям.
— Ни хрена ж себе милосердие! Там столько деток маленьких!
— Жизнь — штука суровая, — пожал плечами Пелегин, — кармические законы никто не отменял.
— Но не ты ли мне говорил, что судьбы нет. Что мы сами ее творим каждым словом, каждым поступком ежедневно.
— Вот они и сотворили себе свою, — вздохнул отец,
— Но, если я их спасла, значит, тоже неслучайно. Быть может, у кого-то будет шанс все изменить?
— Думаю, теперь да, у многих обязательно! Ты умничка, — Пелегин ободряюще мне улыбнулся, — а теперь давай, возвращайся домой. Мне все тяжелее удерживать этого товарища.
— Это кто? — с неприязнью уставилась на мужика, энергетика у него какао-то не хорошая, чуждая моей, подальше отсесть хочется. А уж от взгляда и вовсе оторопь берет.
— Один из тех, кто спит и видит, как бы твою головку прелестную от тела отделить побыстрее. От него мы тебя сейчас и укрываем.
— Странно, а во снах он спасает меня и моего сына, когда начинается вторжение. Открывает мне дверь в параллельный мир, что ли. Но идти мне туда до жути страшно.
— Давно снится сон? — Пелегин явно напрягся.
— С тех пор, как к Олегу ушла. Почти через ночь.
— Хреново, но не бойся. Больше не побеспокоит. Старайся только из поселка не высовываться месяца три. Без моего разрешения.
— Ладно. На самолет меня верни, там Олег.
— Дома уже твой Олег и не помнит ничего. Я же сказал, не высовываться из поселка, путешественники фиговы.
Я даже не успела открыть рот, чтобы возмутиться, как оказалась дома в постели, рядом со сладко спящим Олегом.
Часть 16
— Да елки ж палки! Выругался Олег, когда порвался пакет с картошкой.
Нечего не оставалось, как бежать домой за тазиком, но тут отвлек звонок мобильного. Звонил бывший коллега и приятель Аверина Артем Хортов.
— Да, Тем, привет! — радостно поздоровался Олег.
— Привет, Олеж. Слушай, я по делу. У тебя не будет тыщ двадцать взаймы?
— Да, конечно. А что случилось что-то? — Олегу показалось, что он слышит напряжение в голосе друга.
— Близняшки мои, Тома и Рита, в больнице — с крыши прыгнули вместе.
— Ой, ты ж! Как они?
— Врачи их три часа оперировали. Рита в коме, Тома получше, в себя еще не пришла. Препарат какой-то дорогущий Томе нужен для мозга срочно.
— Да, конечно, сейчас привезу.
— Спасибо, мы в пятой городской.
Олег бегом бросился в дом, забежал на кухню, схватил со стола таз, в который Дора, очевидно, собиралась покрошить капусту для закваски, и, быстро собрав рассыпанную картошку, вернулся бегом назад.
— Ты чего, как ужаленный, носишься? — Дора быстро и ловко нарезала капусту уже в другой таз.
— Пакет с картошкой порвался. Слушай, я отъеду ненадолго. Другу деньги отвезу, ему срочно нужны.
— Что случилось?