Второй гонг — зловещий и пронзительный — обрушился мне на голову, когда я была уже на лестнице.
Понятия не имею, как так получилось — я же сотни и тысячи раз бегала по ней, а разок даже рискнула съехать по перилам! Когда была совсем маленькая и невоспитанная, конечно же. И ни разу — ни разу! — даже не споткнулась. А тут вдруг словно кто подножку подставил — ступенька вдруг ушла из-под ног, я на миг словно зависла в воздухе и вдруг отчётливо поняла, что полечу сейчас лицом вниз и очень, очень сильно расшибусь…
В последний момент меня схватили за локоть и потянули назад, прервав мой несостоявшийся полёт. Я свалилась на что-то мягкое, и мы с этим мягким, которое оказалось отчаянно чертыхающимся Роном, пересчитали все ступеньки до самого низу. Он так и не выпустил меня из рук, так что каждый угол достался его спине.
Когда Рон с трудом поднялся, морщась и потирая поясницу, я думала провалюсь под землю со стыда и одновременно сойду с ума от беспокойства. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но посмотрел на меня, тут же закрыл и махнул рукой. Видимо, это означало, что все слова бессмысленны и я безнадёжна.
- Пошли уже, Черепашка, сейчас будет третий…
Рон слегка прихрамывал. Я семенила вслед за ним под длинному холлу первого этажа, не решаясь глаз поднять. Механически отметила, что камень замка стал ещё бледнее — красивого, ровного серого цвета. Сейчас даже это меня не радовало. Ну как я так могла?!
— Прости меня, пожалуйста… Я правда не представляю, как так вышло… Я же всегда тут бегала, и ничего… Тебе очень больно?
Рон вдруг остановился и внимательно на меня посмотрел. Мы уже добрались до высоких дверей обеденного зала. Я посмотрела ему в глаза и выдохнула. Кажется, не сердится…
— А ведь ты права! Носишься как угорелая, сколько себя помню. И ни разу никуда не свалилась. Значит, или за истекший год моя Черепашка внезапно стала совсем неуклюжей, или…
— Что «или»?
— Пока не знаю. Но что-то мне подсказывает — ничего хорошего.
Он схватился было за ручку двери, но помедлил.
— И ещё, Рин… Не вздумай её бояться! Она как гончая чует страх и делает стойку на него.
— Кто?
Рон вздохнул и распахнул дверь, услужливо пропуская меня вперёд.
— Леди Кингстоун, герцогиня Бархатного Утёса. Моя бабка.
Стоит ли говорить, что после такого напутствия в обеденный зал я вошла на совершенно не гнущихся ногах?
Рон меня обогнал и направился к самому дальнему краю стола — туда, где уже восседало его семейство. Вот только место во главе, которое раньше занимал граф Винтерстоун, сегодня было занято совсем другим человеком.
Я медленно подходила ближе, и люди, чтобы были передо мной, напомнили почему-то нарисованное художником полотно. Красивые наряды, нарочитые позы, многозначительные детали.
Вот граф — по правую руку от той, что оккупировала его законное место. С крайне кислым выражением лица ковыряет что-то в тарелке. Графиня по левую — напротив, так оживлённа, как никогда. Восторженно ловит каждое скупое слово своей, судя по всему, матери. Эд — стоит рядом, опирается рукой на спинку высокого стула, склонился к герцогине и так учтиво, что у меня аж зубы сводит, интересуется, не слишком ли прохладно в обеденном зале и не принести ли ей шаль. Рон обходит всех их позади с самым невозмутимым выражением лица, коротко кланяется в сторону гостьи и усаживается рядом с отцом. К счастью, уже не хромает, и моему облегчению нет предела.
Наконец, я решилась внимательнее рассмотреть виновницу переполоха.
Худая и прямая как палка старуха с высокой причёской на пепельных волосах. Несколько завитых в тугие спирали локонов падают на морщинистую шею, унизанную жемчугами. Пышное платье из тяжёлого бордового бархата, стоячий кружевной воротник. Громоздкие перстни с драгоценными камнями, слишком крупные для таких костлявых пальцев.
Она молча выслушала Эда и отослала его из обеденного зала одним едва заметным кивком головы.
Полуприкрытые рыбьи глаза медленно обвели присутствующих цепким взглядом и, наконец, остановились на мне.
Я к тому времени почти добралась до стола. Замерла в трёх шагах в нерешительности. Понять бы теперь, что делать… Спохватилась и присела в вежливом книксене.
— Это моя дочь, Кэти. — папа пришёл на помощь. Подошёл откуда-то сбоку и положил ладони мне на плечи. — Мы…
— Присаживайтесь, не мозольте глаза! Давно пора приступать к завтраку, не то остынет.
Голос у неё был под стать — скрипучий и резкий. Она тут же отвернулась и возобновила прерванный разговор с дочерью — что-то о погоде и ужасном местном климате.
Словно из-под земли появились лакеи и принялись ставить на стол ослепительно-белые тарелки с кушаньями.
Отец неловко присел на краешек ближайшего стула, что стоял слева от пустовавшего места Эда. Я задумалась было — примоститься рядом или рискнуть перебраться на противоположный край к Рону, ведь рядом с ним мне не будет страшно… Вообще-то, у графа во время таких вот семейных завтраков, когда не было кучи гостей, обычно все рассаживались, как хотели…
— Не туда! — ледяной голос герцогини был как пощёчина, и я застыла, не сделав и шагу.
Ко мне склонился один из лакеев и вежливо пояснил:
— Пойдёмте, мисс, я провожу вас к вашему месту.
…В общем, в результате нас с отцом отвели на самый-пресамый дальний край этого бесконечно длинного стола. Между нами и хозяевами замка оказались будто километры белоснежной скатерти.
И в довершение всего, когда лакей отодвигал мой стул и я принялась на него садиться, раздался оглушительный треск разрываемой материи.
Не представляю как, но подол моего платья придавила ножка стула, и от резкого рывка кружево распоролось.
На секунду воцарилась тишина. Герцогиня прервала свой разговор и воззрилась на меня с таким выражением, с каким смотрят на муху, попавшую в суп. Эд замер на полпути к бабке с пушистой белой шалью в руке. Рон закашлялся, кажется давя смех. Я пробормотала какие-то извинения и уткнулась в тарелку.
Так начинался злосчастный завтрак. Я боялась даже гадать, чем же он закончится. Оказалось, правильно боялась.
После первой смены блюд леди Кингстоун вдруг соизволила обратить на нас с отцом внимание. Даже через весь обеденный зал её властный голос гремел совершенно отчётливо.
— Мистер Лоуэлл! Полагаю, из тех самых Лоуэллов, что владели захудалым Локвудом на краю Бесконечных Болот?
Отец, сидевший напротив меня, уронил вилку на стол. Мне больно было видеть его смущение.
— Вы совершенно правы, миледи! Мы…
— И каков же ежегодный доход, приносимый вашим поместьем?
На секунду отец замешкался, не зная, как ответить. Я прекрасно понимала, что дела у нас в последнее время шли не очень, и он стыдится озвучивать эту скромную цифру, да ещё и при собственной дочери.
— Достаточный, чтобы мы с папой могли каждый год приезжать в этот великолепный замок, миледи!
Ой, это что… Это правда я сказала?.. Да ещё так звонко — на весь зал…
Мамочки, меня сейчас, кажется, четвертуют заживо… По крайней мере, распахнувшиеся в изумлении глаза герцогини вперились в меня с таким выражением, будто муха, попавшаяся ей в супе, не только не пожелала быть задушенной, но ещё и принялась внаглую кружить у самого носа.
— Но, видимо, недостаточный, чтобы нанять вам гувернантку и привить хорошие манеры!
От испуга я дёрнула рукой… И бокал с вишнёвым соком, стоявший передо мной, шлёпнулся прямо на скатерть. С ужасающей скоростью по ней стало расплываться здоровенное уродливое пятно.
Это было фиаско.
И я как раз собиралась с духом, чтобы вскочить, откланяться и пулей вылететь из зала… Как вдруг раздался скрип стула, который в звенящей тишине показался мне оглушительным.
Рон с потрясающе непроницаемым выражением лица встал, аккуратно взял свою тарелку, вилку, бокал и обошёл тот край стола, даже не взглянув на бабку. Все следили за ним молча, и я в том числе.
Мимо длинного-предлинного стола он шёл очень медленно и очень невозмутимо.
Столь же невозмутимо поставил свой столовый прибор справа от меня, отодвинул стул и вальяжно расселся.
— Вы правы, бабушка — мисс Лоуэлл недостаёт хороших манер. На время её присутствия в замке готов предложить свои услуги по их исправлению. За неимением гувернантки.
Он подвинулся на край стула так, чтобы совершенно закрыть меня от взгляда герцогини, и как ни в чём не бывало вернулся к опустошению своей тарелки.
Остальные с облегчением снова зазвенели столовыми приборами. Леди Кингстоун, кажется, не нашлась, что ответить, и предпочла сделать вид, что инцидент исчерпан.
Тут только я осмелилась сделать выдох и опустить плечи. Кажется, всё это время я сидела прямо, будто кол проглотила. В груди всё горело, глаза щипали непролитые слёзы. Я уронила руки на колени и уставилась в тарелку.
Рон легонько пнул меня ногой под столом и сказал тихо — так, чтобы слышала одна я:
— Ешь давай. Всё хорошо.