Я и так была вся на нервах и с ума сходила от волнения, когда время стало подбираться к заветной макушке зимы, и мы с папой наконец-то должны были отправиться в путь.
Моё богатое воображение рисовало тысячу вариантов того, как поездка могла сорваться. Но даже оно не подсказало мне такого.
Посреди ужина накануне отъезда, что проходил в гробовом молчании, мама вдруг бросила вилку на стол и заявила, что никуда нас не отпустит. Что она устала сидеть неделями одна, пока мы развлекаемся. Что поместье и так на ладан дышит, пока его хозяин занимается не пойми чем. На робкие намёки папы, что мы тысячу раз предлагали поехать с нами, она ещё больше разозлилась и сказала, что лучше знать своё место и оставаться дома, чем терпеть унижения в гостях, пялясь на красивую жизнь, которой у неё никогда не было и не будет.
Я сидела, сложив руки на коленях и опустив голову, и изо всех сил старалась не разреветься. Просто понятия не имела, что можно сказать или сделать. Хотелось провалиться сквозь землю или стать невидимой.
Отец замолчал на минуту, а потом подошёл к маме, схватил её за запястье и утащил в другую комнату.
Сначала до меня доносились её возмущённые возгласы, но потом наступила тишина. Она перепугала меня ещё больше, чем то, что было прежде. Постепенно до меня стали доноситься отголоски спокойного папиного голоса. Я не разбирала слов, но кажется, он пытался что-то объяснить или как-то успокоить маму.
Наверное, час прошёл, прежде, чем открылась дверь папиного кабинета и они вышли оттуда. Я тут же вскочила, едва не опрокинув стул, и уставилась на них. Вид у отца был смертельно усталый, он отирал лоб платком и старался не глядеть на меня. Мама же, напротив, подошла прямо ко мне и остановилась в шаге, внимательно рассматривая.
И в этом взгляде было что-то, чего я не понимала, но от чего покрылась мурашками с ног до головы. Она смотрела так, будто впервые видит меня, собственное дитя. Так, будто боится того, что увидела.
Не сказав ни слова, она наконец отвернулась и почти выбежала из столовой.
Отец положил мне руку на голову, проходя мимо, и пробормотал:
— Кэти, иди спать. Нам рано вставать завтра. Мы едем в Замок ледяной розы, как и планировали.
Вот почему я места себе не находила всю дорогу до замка.
Но поездка прошла на удивление спокойно. Ни одного происшествия. Мы даже совершенно не опоздали и явились к замку засветло, что по сравнению с прошлым разом выглядело чуть ли не чудом.
Всю дорогу я нервничала и единственное, что давало сил держать себя в руках — это браслет на запястье, который я не переставая перебирала пальцами.
Пятая зима в Замке ледяной розы (5.1)
Последние полчаса до замковой ограды мы преодолевали совсем уж неторопливо. Лошади никак не желали спешить. По обеим сторонам от дороги, там, где в прошлую зиму лежала сплошная жидкая грязь, теперь была сочная зелёная трава. Лето растекалось от Замка ледяной розы и вовсю теснило зиму.
Чем медленнее мы двигались, тем сильнее я волновалась.
Чтобы не сходить с ума от напрасного беспокойства, решила ради разнообразия отлипнуть от окна.
Отец сидел в углу экипажа, сложив руки на груди и хмурясь. Он был полностью погружён в какие-то свои мысли.
— Пап… — я решилась робко нарушить молчание.
Он поднял на меня глаза, но, кажется, продолжал думать о своём.
— Если не секрет… — я стиснула браслет крепче. — А что ты сказал маме вчера? Такое, что она передумала?
Вот теперь он смотрел только на меня. Ласково, внимательно, долго.
— Сокровище моё… Я всё никак не привыкну, что ты так быстро растёшь и задаёшь такие взрослые вопросы. Не торопи своё детство! Пусть оно как можно дольше остаётся с тобой. Истина — тяжкий груз и большая ответственность. Моё детство закончилось в двенадцать. Пусть твоё продлится чуть дольше.
Он наклонился, протянул руку и погладил меня по голове.
Вот и весь ответ, которого я от него добилась.
Наш старенький экипаж, который уже начинал ощутимо поскрипывать, ещё только заворачивал по подъездной аллее к главному входу, а на моём лице уже расцветала счастливая улыбка. Потому что прямо поперёк аккуратно подстриженной лужайки, приминая траву широким шагом, ко мне спешил Рон. Тоже с белозубой улыбкой до ушей.
Только одна неприятная мысль кольнула меня, когда, уже берясь за ручку дверцы, чтобы поскорее выпрыгнуть наружу, я поймала направленный на себя нежный взгляд отца.
Рону уже семнадцать. Мой отец обручился с мамой, когда им было по шестнадцать. Мать Рона и герцогиня были предельно откровенны в том, какого будущего они желают для наследника Замка ледяной розы. Что я буду делать, если моего друга у меня заберут?
Ну а потом дверь передо мной распахнулась сама, и я выкинула все грустные мысли из головы. Рон вытащил меня за руку, а потом не спешил её отпускать.
— Давай пропустим дурацкую часть с обменом любезностями. Ужасно рад видеть тебя, Черепашка! Идём скорее, у меня для тебя сюрприз.
Я не стала спрашивать, какой. Обожаю сюрпризы. Послушно заспешила вслед.
— Да — и конечно, добро пожаловать, мистер Лоуэлл! — добавил Рон, спохватившись, через плечо. Всё-таки временами он жутко невоспитанный болван, которому совершенно плевать на окружающих. Какое счастье, что я вхожу в тот очень и очень маленький круг людей, к которым этот его подход не относится.
— А долго ещё?.. До сюрприза… — пробормотала я, задыхаясь, когда мы огибали замок. Нет, интересно — а он вообще помнит, что у меня ноги раза в два короче его? И что вообще-то я в платье.
— Не скажу. Скоро сама увидишь, — с загадочным выражением лица ответил мой друг.
А я едва успевала вертеть головой по сторонам и удивляться тому, как всё изменилось.
Сад цвёл буйным цветом. Стены замка стали совсем светло-серого цвета, они как будто светились чистотой и нарядностью. Моя роза, которую я посадила своими руками, взобралась уже до середины башни и, кажется, не собиралась останавливаться на достигнутом.
Поймав направление моего взгляда, Рон усмехнулся.
— Ага, сам удивлён, что она так вымахала! И это несмотря на то, что кое-кто усиленно её весь год обгладывал. Еле успевал отгонять. Но, кажется, это пошло на пользу и ей, и этим двум оболтусам.
— А кстати, как?..
— Да что ж за любопытная Черепашка-то такая! Ты можешь помолчать хоть минуту? — рассмеялся он.
— Не могу! — надулась я. — Я тебя слишком давно не видела. Хочется обо всём-всём расспросить. Ты мне вообще толком не рассказывал, как прошёл год. Из твоих замечательных, но очень коротких писем я так ничего и не поняла — кроме того, что ты по мне жутко скучаешь.
— Ещё одно слово, и это будут последние письма, которые ты от меня получишь! — заверил меня Рон.
Мы нырнули в заросли цветущего рододендрона по узкой тропинке. Тенистые своды сомкнулись над головой, и у меня было чувство, что мы перенеслись в какой-то совершенно другой мир.
— Ну тогда расскажи хоть, ездил ты на развалины других замков? Ты мне ни полслова об этом не написал, а я постеснялась спрашивать.
— Молодец, что постеснялась. Иногда даже в твою безалаберную голову приходят очень здравые мысли, Черепашка! Я вообще-то намеренно ничего не писал по существу. — Рон вдруг нахмурился, и мне это совершенно не понравилось. — Дело в том, что с недавних пор у меня сильное подозрение, что всю корреспонденцию замка вскрывают и внимательно просматривают. Кто — не знаю, но это не вселяет оптимизма.
Мне это не понравилось тоже. Настолько, что я аж споткнулась. Невыносима была одна мысль о том, что кто-то мог читать все те милые глупости, что я писала своему другу, ночами исчеркивая один черновик за другим…
— Если в двух словах, то я объездил верхом все пепелища. Успел за зимние каникулы, ещё до начала семестра в Эбердин.
Ах да, ещё эта его школа… Следующий год же вроде будет у него последним. И я понятия не имела, чем Рон собирается заниматься в будущем, кроме того, что он хотел писать свою книгу — Истинную историю эпохи Завоевания.
— Оленята были со мной в путешествии. Они, кстати, великолепно ладят с лошадями и вообще со всякой живностью. Эти компасы на ножках очень быстро находили на пепелищах входы в подземелья и распечатывали их. Было не то, чтобы очень уж весело, а временами, признаться, даже жутко. Хорошо, что не взял тебя с собой. Твой Глазастик оказался самым дружелюбным из всех своих собратьев, чтоб ты знала! Наверное, слишком долго питался твоими снами и заразился вирусом милашества. Но в общем-то, хоть и не без проблем, выпустили мы всех Шелкопрядов. Так что подземелья замков роз чисты. Гибель людей прекратилась. Можешь гордиться собой, Черепашка!
— Можно я лучше буду гордиться тобой? — прошептала я, крепче сжимая его руку.
Оказывается, всё это время Рон тащил меня на конюшни. Это был длинный ряд приземистых строений, расположенных полукругом вокруг широкой, посыпанной песком и огороженной низким заборчиком площадки.
Когда я поняла, зачем, сердце у меня ёкнуло в предвкушении.
— Так, Рин — ты на всякий случай постой пока здесь! — Рон оставил меня у входа на площадку, за калиткой. — Всё-таки, они тебя давно не видели. Вдруг сметут на радостях. Временами у них совершенно собачьи повадки.
Потом он скрылся в глубине самого просторного и добротного из строений, а я осталась у калитки, кусая губы от нетерпения.
— Смотрите-ка, кто у нас здесь! Малышка Кэт! И сразу рванула сюда — даже не зашла поздороваться со старым другом, как не стыдно!
Я обернулась.
Раздвигая кусты и помогая своей матери пройти по узкой заросшей тропинке, ко мне приближался Эд. Графиня, завидев меня, скривилась так, будто съела лимон. Она была в белом платье, обильно украшенном бантами и атласными лентами, в кои-то веки без собачки, зато с кружевным зонтиком от солнца, который то и дело цеплялся за всё подряд. Светлые локоны, тут и там выбеленные уже сединой, подняты в высокую причёску — как по мне, слишком нарочито-замысловатую для такого умиротворённого дня.
— Миледи графиня, Эдвард… спасибо вам большое за оказанную мне честь и гостеприимство! — спохватилась я и присела в вежливом книксене. На мне было очень скромное коричневое дорожное платье и на фоне разряженной графини и её сына в красивом голубом камзоле с золотым шитьём я смотрелась и впрямь бедной родственницей. Хорошо, хоть Рон меня в этом плане никогда не смущал — ему тоже было плевать на условности. Чёрное и белое в любое время суток и при любых обстоятельствах — хоть на балу, хоть на конюшне. Я бросила тоскливый взгляд в сторону — ну долго он там ещё?..
…Дверь конюшни распахнулась, и я совершенно забыла и о графине, и об Эде, и вообще обо всём на свете — потому что ко мне приближалась ожившая мечта.