Я в шоке смотрю на открытую гладь реки, без единой льдинки.
Она чистая — до самого края окоёма. Поворачиваю руки ладонями вверх — кончики пальцев до сих пор покалывают голубоватые искры.
Кажется, я только что растопила реку. И, вроде бы, даже кое-где вскипятила.
Тут и там брюшками вверх всплывают варёные рыбы.
Я долго и остолбенело пялюсь на реку, а потом вздыхаю, поднимаю ведро и иду их вылавливать. Ну не пропадать же добру, в самом деле!
Пальцы дрожат, и рыба, которую достаю из сачка, постоянно выскальзывает.
Да уж… Успокоила нервы, называется!
(5/6 — 4)
И ещё один день как в тумане. Нет, не зря я всё-таки гнала от себя любые воспоминания о Замке ледяной розы — даже тень их выбила меня из колеи так, что всё валится из рук. Мысли ходят по кругу, как осёл на привязи. Меня то бросает в жар, то начинает колотить дрожь — и, наверное, я веду себя так странно, что даже мама не выдерживает и трогает мой лоб, чтобы проверить, нет ли температуры.
Я изо всех сил надеюсь, что если высплюсь как следует или буду до упаду заниматься уборкой в доме, без сил бросаясь на постель поздним вечером, то круговорот мыслей отступит, всё пройдёт и будет как раньше. Но лучше не становится. Становится только хуже.
Проходят две недели, за которые я почти перестаю нормально есть и спать.
И тогда осознаю, что теперь не скоро смогу убежать от призраков прошлого, которые напирают на чуть приоткрывшуюся дверь моих воспоминаний так, что вот-вот сорвут с петель. Если вообще смогу. А значит, надо искать какой-то компромисс со своим беспокойным и ужасно непослушным организмом, пока я окончательно не сошла с ума. Потому что когда ловлю себя на мысли, что мне хочется поехать обратно к Гаррисонам, поймать кузину Клэр, прижать к стенке и устроить допрос с пристрастием на тему подробностей того, что она видела при дворе… Понимаю, что это — дно, и дальше падать уже некуда!
И тогда, в конце концов, решаюсь сдать хотя бы один бастион.
Глубокий вдо-о-ох… Вы-ы-ы-ыдох…
У меня непременно получится! Я ничего не сожгу, не взорву и не сломаю! Наверное.
Так уговариваю себя, сидя на корточках возле большого сугроба у задней стены нашего дома. Обычно, когда расчищаю дорожки лопатой, я скидываю туда снег, так что за последнее время набралась приличная куча. Идеальное место для моих экспериментов с магией.
Может, хоть так смогу дать выход напряжению, которое всё копится внутри меня, закручивается тугой пружиной и грозит вот-вот разорвать на части.
Очень осторожно я позволила себе немножко повспоминать. Самую капельку. Вдруг теперь, когда прошли годы, я смогу увидеть более цельную картину, потихоньку собрать её из разрозненных осколков?
Значит, так… Я помню, как с самого начала возвращала Замку ледяной розы тепло. После моих прикосновений, особенно когда встряла-таки в тот старинный обряд, он перестал увядать, а его стены и пол вновь согрелись. Что еще… Эмбер я вырвала из ледяного оцепенения и вернула к жизни, когда её энергию чуть было не высосал досуха Глазастик в подземельях замка. Сугроб с оленятами тоже таял, выпуская наружу их нежное волшебство… Так, не думать о том, как там без меня Вьюга, или снова зареву… Ну и напоследок, вишенкой на торте, стала вскипячённая река и вареная рыба. Значит, можно предположить, что если Эмбер владеет магией связи через пространства, то мою силу нужно поискать где-то в одном смысловом ряду с грелкой или печкой.
Я направила ладони на сугроб и попробовала вызвать снова те голубоватые искры. Растопить снег.
Ничего не получилось.
Пыталась вновь и вновь — с тем же результатом.
Наконец, снова сдалась. Видимо, нужны сильные эмоции, как тогда с Эмбер.
О чём бы таком подумать? Связанном с Замком ледяной розы, но не слишком опасном для моего душевного равновесия.
Вот, например, Глазастик. Интересно, как он там? Летает, наверное, в этом своём фиолетовом небе…
«Всё будет хорошо. Просто расскажи мне. Это ведь я.»
Нет…
«Ты самая ужасная, сумасшедшая, невозможная… Я поседею с тобой когда-нибудь!..»
Не надо!..
«Если бы я только знал в тот день, когда это чудо здесь появилось, что мне теперь пожизненно нянькой для Черепашки работать… я бы закрылся у себя в комнате, не выходил оттуда и для верности еще и забаррикадировался…»
Пожалуйста… Я не хочу… не хочу его вспоминать!
«Знаешь, Черепашка — когда дама смотрит на кавалера такими глазами, он начинает чувствовать себя прекрасным принцем, которому горы свернуть по плечу».
…Это накатывает, подобно снежной лавине, которая грозит поглотить меня всю и сломать, разорвать на части. Это так больно, что хочется согнуться пополам, сжаться в комок и исчезнуть.
Каждое слово вонзается в меня, как шипы «ледяных роз Винтерстоунов», только на этот раз не в ладонь, а сразу в сердце. И я понятия н имею, откуда, из каких глубин моей памяти они явились, эти слова — но я помню каждое так, будто это было вчера.
Мой самый невыносимый, самый драгоценный кошмар, который я вытравливала из снов и своей жизни все эти годы — чтобы сегодня снова оказаться перед ним совершенно беззащитной.
…Когда темнота перед глазами светлеет и я снова могу нормально видеть, понимаю, что стою в здоровенной луже горячей воды, которая пару минут назад была горой снега.
И, наверное, нужно радоваться, что я научилась управлять своей магией… но вот только если для того, чтобы её вызвать, мне всякий раз придётся будить именно эти воспоминания, то лучше вырву из себя с корнем все свои магические способности, уничтожу их — пока они не уничтожили меня.
Я смогла пережить всё это тогда, наверное, только потому, что была ребёнком. В книгах как-то читала о том, как страшная чума столетия назад выкашивала целые города, но иногда там, где погибали взрослые, ребёнок оставался жив. Просто потому, что ребёнок гораздо более вынослив и живуч, чем кажется. А чем старше становишься, тем больше в твоей защите слабых мест. Моя, кажется, так вообще теперь решето — как бы я не убеждала себя в обратном.
Протирая глаза, к которым, наконец, возвращалось нормальное зрение, я выбралась из лужи и побрела потихоньку в дом, чтобы переодеться и высушить ноги, пока мои чудачества не обернулись простудой. Не хотелось бы, в такое-то время года.
Некстати догоняет и бьёт под дых ещё одна мысль — сейчас как раз макушка зимы. То самое заветное время, которое каждый год падает мне на голову жуткой меланхолией и потребностью не вылезать из-под одеяла круглые сутки…
И, наверное, я была слишком поглощена своими мыслями — поэтому совершенно не заметила человека, который спокойно подошёл по тропинке к самому крыльцу и занёс уже руку, чтобы постучать.
— А, мисс Кэти! Сто лет вас не видел. Подросли, похорошели! Мои внучки вам привет передают, заезжайте в гости при оказии!
Мистер Дигли. Наш почтальон. Человек, которого я с маниакальным упорством избегала так долго, что теперь удивлена, что он вообще меня помнит. И надо же было так случиться, что именно сегодня столкнулась с ним нос к носу.
— Как удачно-то, что я вас встретил! Сегодня еще в два адреса ехать, а как на зло поясницу ломит. Так что я бы уж поскорее-то в путь тронулся, если изволите… Не отдали бы вы письмо батюшке? Чаю, не станет на меня серчать — хороший он человек!
Словно во сне, гляжу на вытянутый прямоугольник плотной желтоватой бумаги с графскими вензелями, который непонятно как оказывается в моей руке. Замысловатая подпись складывается в очертания розы в круге. Адрес отправителя начинает расплываться перед глазами, и я спешу поскорее распрощаться с мистером Дигли, пока во второй раз за день не стала причиной образования неконтролируемого водного потока.
Когда я вошла в дом, папа уже спешил к входной двери. На щеке пыльное пятно — наверное, опять пытался что-то чинить из старой мебели. У него не особенно выходит.
— А где Дигли? Я сидел у окна в гостиной, слышал его голос.
— Уже ушёл. Пап… Тебе письмо. Из Замка ледяной розы.
Он осёкся и смотрел на меня несколько долгих мгновений. А потом вздохнул и взял за плечо.
— Пойдём-ка! Будем читать вместе.
У мамы как раз послеобеденный сон. У кухарки выходной. Старенькая Джоунси в своей комнате, по обыкновению вяжет или тоже дремлет. Я заходила к ней перед тем, как сбежать во двор, так что если бы ей что-то было нужно, она бы сказала. Готовить ужин ещё не скоро. Перебираю в уме все возможные причины, как бы смыться куда-нибудь незаметно и не видеть это злосчастное письмо, но не нахожу. Кажется, придётся всё же остаться.
В гостиной тихо, только напольные часы тикают тяжеленным маятником. Мягкая мебель, обитая светлой тканью в мелкий цветочек, чуть вытертая по углам, стол с кружевной скатертью, букет сухоцветов, пейзажи в овальных рамах на стене… мой взгляд скользит по этим знакомым до боли мелочам в попытке зацепиться за что-нибудь, но не находит якоря.
Наконец, папа заканчивает своё бесконечно долгое вскрытие конверта и достаёт шуршащие листки, исписанные косым размашистым почерком.
Он стоит прямо передо мной, и когда задумчиво перебирает в руках страницы письма, мне в глаза отчётливо бросаются строки на обороте последней:
«Позволь пригласить тебя и твою очаровательную дочь…»
Тут же вскакиваю.
— Пап, если это приглашение на свадьбу, наконец, — то можно я не буду слушать? А уж ехать тем более! Они же и без нас прекрасно отпразднуют, правда? А мне надо тесто на хлеб…
— Кэти, сядь! — голос папы звучит неожиданно твёрдо. Я даже не привыкла к такому тону, потому без возражений плюхаюсь обратно на диван, с которого, было, вскочила.
Он откашливается и начинает читать.
«Здравствуй, мой дорогой, бесценный друг!