Он встаёт, и стражник говорит ему что-то вполголоса. Рон коротко кивает.
— Рин, прости. Я должен встретить гонца из столицы.
Я понимающе улыбаюсь. Слов не находится — все провалились в дыру у меня в груди.
Не тратя больше времени, Рон уходит вслед за стражником, и я остаюсь одна.
(6.12)
И я больше не вижу бала вокруг. Звуки мертвы, а краски тусклы.
Выдерживаю ровно несколько минут и иду за ним, хотя это возможно глупо и быть может, он на меня рассердится.
Осторожно как мышка спускаюсь по парадной лестнице. Здесь прохладно и тихо. И кажется, Замок замирает в тревожном ожидании вместе со мной.
Выхожу на крыльцо и вижу Рона чуть в отдалении. Он беседует вполголоса с невысоким человеком в чёрном, что держит под уздцы вороного коня. В вечернем сумраке мне не видно лица. Я не решаюсь приблизиться, но развернуться и уйти обратно тоже просто не могу. Остаётся торчать бледной тенью на пороге, вцепившись в тонкую ткань бального платья. Кажется, пошить целых два было большой ошибкой — ни в одном из них мне так и не выпадет потанцевать.
Рон берёт из рук гонца белый конверт без надписей и кладет себе в карман. Мужчина в чёрном взлетает в седло и растворяется в фиолетовых тенях старого парка.
Мой друг разворачивается и медленно идёт ко мне.
Я понимаю всё по глазам.
Делаю шаг назад.
— Ты уезжаешь?
Он хмурится и не отрывает от моего лица напряжённого взгляда.
— Да.
— Надолго?
— Я не знаю точно. Надеюсь, не больше чем на три-четыре дня. Но не хочу давать обещаний, которые могу не сдержать.
Делаю вдох… другой… открываю глаза и улыбаюсь самой нежной улыбкой, которую только могу подарить в таком состоянии. Я вижу, как ему тяжело. Вижу, как трудно ему сейчас уехать — еще труднее, чем мне остаться. И не хочу становиться камнем, тянущим его назад. Я хочу быть его крыльями.
— Тогда возвращайся скорее! Я тебя буду ждать. Очень.
Разворачиваюсь и хочу сбежать обратно в Замок — раньше, чем на мою улыбку прольются жгучие слёзы.
Не успеваю — меня ловят за руку и тянут обратно.
Рон разворачивает меня, хватает одной рукой за талию и поднимает — высоко-высоко, так, что мои ноги уже не чувствуют земли под собой. А второй осторожно берёт моё лицо за подбородок.
— Ты куда это собралась? Я не дал тебе последние наставления.
— Это какие ещё? — закусываю губы, чтобы не дрожали.
Он осторожно стирает пальцами слёзы с моих ресниц.
— Ну, во-первых, чтоб не вздумала мне больше бродить по тёмным закоулкам со всякими подозрительными личностями с непонятными намерениями.
— А с тобой бродить можно? — отвечаю совсем невпопад. Просто так захотелось.
— Со мной можно. Я — не подозрительная личность. — Улыбается одними губами. Глаза убийственно серьёзны. — И мои намерения предельно ясны.
Вздыхаю и протягиваю руку к его лицу.
Они колкие и щекотные, до сладкой-сладкой дрожи где-то в животе — эти колючки на его щеке. И кажется, кончики моих пальцев только что сказали мне по секрету, что это самое приятное, чего они касались в своей жизни.
— Да, и ещё одно, Рин… насчёт танцев…
Близко. Так близко, что я чувствую запах его кожи на своих губах.
— Я поняла… все оставшиеся вечера, пока ты не приедешь, у меня будет жутко болеть голова…
Его рука в моих волосах. Пальцы бережно обхватывают затылок, тянут, подсказывают, как открыться ему навстречу.
А потом ненароком дотрагиваются до заколки — той самой, что подарил мне Замок ледяной розы.
И тогда за мгновение до последнего, самого нежного прикосновения, которое мне сейчас нужнее воздуха, на меня вдруг опускается темнота и тело сотрясает беззвучный гром.
Перед закрытыми глазами проносится видение.
…чёрные клубы дыма уносит прочь ветер с привкусом тлена.
Догорают розы у подножия Башни.
Я спускаюсь с крепостных стен и выхожу через распахнутые настежь ворота.
Чёрные изломанные тела убитых зверей медленно истаивают, рассыпаются ворохом синих искр. Растерзанные тела людей остаются лежать в окровавленной траве.
Он идёт мне навстречу — неумолимо, как предопределение. Высокая фигура в стальном доспехе, лицо скрывает забрало шлема. Но я знаю, что он смотрит только на меня. Он всегда смотрел только на меня, в каждом из тысячи снов, что приходили в мои одинокие ночи задолго до того, как случилась эта встреча — на острие умирающей Эпохи.
Кровь на его мече. Как мог он сотворить то, что сотворил? Ужас растекается у меня внутри. Снова и снова встает в перед глазами то, что увидела только что с крепостных стен Замка ледяной розы. У меня нет названия такому преступлению. Это хуже, чем убийство защитников Замка. После такого человек не может остаться прежним. Мне не терпится увидеть, наконец, его лицо. Быть может, тогда я пойму.
За десять шагов до меня он стаскивает шлем и отбрасывает его.
Черные волосы, мокрые от пота, прилипли к вискам. Шрам над правой бровью, тёмной как ночь. Потрясение в синих как небо глазах.
Так вот ты какой, Роланд Винтерстоун…
…я выныриваю из видения, как из глубокого омута. Кажется, это длилось лишь долю мгновения, но я едва не задохнулась, утонув в нём.
Тьма нехотя отступает, а я судорожно дёргаюсь в обнимающих меня руках и отворачиваюсь от Рона прежде, чем его губы касаются моих. Меня сотрясает паника. Я до сих пор чувствую отголоски смертельного ужаса, они разрывают меня изнутри.
Потому что лицо человека из этого видения знакомо мне до боли.
Рон тяжело вздыхает и утыкается носом в волосы у меня за ухом. Шепчет глухо:
— Глупышка, неужели до сих пор меня боишься?.. Когда вернусь, придумаю что-нибудь, чтобы это исправить.
Я почти не разбираю слов. Просто упираюсь ладонями ему в грудь в безотчётной попытке оттолкнуть. Но он не пускает, прижимает крепче, и мы замираем так.
— Подожди, не убегай от меня снова… Рин, дай мне ещё минуту… я хочу запомнить твой запах.
Кажется, за нашими спинами открываются тяжёлые двери. Кто-то сдавленно ойкает и прячется обратно.
Мгновение за мгновением утекает в темноту, и тиски видения постепенно разжимаются. Я снова могу видеть и чувствовать. Вспоминаю, кто я, и чьи руки обнимают меня сейчас. Изо всех сил прижимаюсь к Рону, вцепившись в рубашку на его груди. Заталкиваю отголоски морока подальше вглубь себя. Сейчас для меня нет ничего важнее человека, в руках которого бьётся моё сердце.
Я хочу пустить в него когти, как делает кошка, сидя на коленях у хозяина.
Я хочу прорасти в него корнями, как трава в землю.
Я хочу так многого — но не смею попросить.
И когда он, наконец, уходит, а я остаюсь стоять на крыльце, в моих ушах звучит голос, повторяя слова, каждое из которых высечено в моей памяти, как в камне: