Дженни сидит, не шелохнувшись, и кажется, боится даже дышать, чтобы не спугнуть удачу, которая свалилась ей так неожиданно на голову. И я безумно за нее рада. Пусть повеселится там за нас обеих.
Но тетя, как оказалось, не собиралась заканчивать речь на этом.
— А еще я глубоко убеждена, дорогие мои, что Эмме надо ехать тоже.
Я перепугано уставилась на нее, мама — на отца, а он раздраженно звякнул нож на тарелку. Гости принялись увлеченно делать вид, что заняты ужином, поскольку судя по всему, назревал очередной виток семейных разборок на тему «надо или не надо носиться с Эммой как с хрустальной вазой и оборачивать ее в вату».
— Эмбер! Ты не знаешь, о чем говоришь. Не выставляй нас родителями-самодурами! Не представляешь, каково быть на нашем месте.
— Зато я прекрасно представляю, каково быть на месте Эммы! — парировала тетя и невозмутимо вернулась к изящному расковыриванию десерта крохотной ложечкой. — Вы не сможете вечно держать ее взаперти! Каждому птенцу надо рано или поздно ставать на крыло. И чем дольше тянуть, тем слабее будут крылья.
Она больше ничего не сказала, и все внимание отдала тарелке, тактично подчеркивая тем самым, что не станет вмешиваться в решение, которое должны принять родители. Но свое мнение высказала, причем нарочно при всех, чтобы припереть отца с его упрямым характером к стенке и заставить снова вернуться к больному вопросу.
— Так, все! Рон, пойдем-ка на два слова.
Мама пересадила Ричарда на колени ближайшей из бабушек и ухватив отца за рукав, потащила его вон из зала. Единственный дракон, перед которым пасует мой бесстрашный папа-рыцарь — это наша маленькая и хрупкая мама, когда она настроена решительно. Ну, как сейчас.
После их ухода я с полминуты сидела как на иголках, сама не своя, а потом не выдержала.
— Джен… я ненадолго. Прикроешь? — шепнула я сестре.
— Еще бы! Расскажешь потом, что подслушала, — невозмутимо ответила она и снова уставилась в потолок мечтательным взглядом.
Глава 5
Куда могли пойти родители для «очень важного разговора» я, конечно, догадывалась. Скорее всего, в свои покои наверху. Теперь весь вопрос в том, на чьей стороне окажется Замок. Выдаст меня, что я подслушиваю, или наоборот, поможет подслушать? Если по первому варианту, мучиться мне угрызениями совести и стесняться родителям в глаза посмотреть все время, пока Джен будет наслаждаться учебой в Академии.
Потому что я очень сомневаюсь, что мама сумеет убедить отца отпустить бедную маленькую Эмму учиться тоже.
И все же… надежда умирает последней. Мне безумно хотелось послушать этот разговор.
Выждав время, я на цыпочках поднялась на третий этаж и с непередаваемым ощущением крадущегося вора преодолела до конца весь длиннющий коридор. Остановилась у знакомых с детства дверей и скрестила пальцы за спиной.
Ну давай, Замок, миленький, не подведи!
Дверь передо мной слегка приотворилась. На щелочку. Ровно так, чтобы мне было все слышно.
Я погладила украдкой теплый камень стен, благодаря за помощь, и обратилась в слух.
— …сядь уже наконец! Мечешься как тигр в клетке.
— Черепашка, ну ты хоть перестань уже смотреть на меня такими глазами!
— Какими — «такими»?
— Как на изверга.
Мамин вздох.
— Да какой из тебя изверг, скажешь тоже… Даже Эмма так не думает. Она знает, что ты просто слишком сильно ее любишь.
Молчание. Шаги. Скрип кровати под моим крупногабаритным папой.
— Ну сама посуди — как ее отпустить?
— Очень просто. Вот так взять — и отпустить. Эмбер права. Мы не сможем вечно держать ее взаперти. Неужели ты думаешь, мне будет просто решиться? Да я поседею от одних мыслей о том, что может произойти с нашей девочкой из-за какой-нибудь непредвиденной случайности.
— Вот именно, Рин! Вот именно. Представь на секунду, что она упала в обморок от переутомления, пока зубрила. А зная Эмму, она непременно будет. К ней же никто не сможет даже приблизиться, чтобы помочь! А упадет с лестницы и подвернет ногу? Наш Замок не даст ей ушибиться и всегда подхватит. А что будет в незнакомом месте? Ни один доктор к ней не подойдет, чтобы оказать первую помощь! Не будет рядом даже заботливой мамы, которая тайком лечит от малейшего насморка. И не отводи глаза, не отводи! Или ты думаешь, я не замечал?
— Раз ты такой у нас глазастый, лучше скажи — неужели сам не замечаешь, что она все сильнее уходит в себя? Замыкается, прячется… даже от нас. Она так легко отпустила Джен. Разве не видишь, чего ей это стоило?
Снова молчание. Они молчат оба. Долго.
Я как наяву вижу их, сидящих рядом. Папа наверняка держит мамины руки. Она положила голову ему на плечо.
— Я просто… не хочу, чтобы с нашей малышкой что-то случилось. Никогда себе не прощу, если не уберегу.
— Мы не сможем защитить их от всего, Рон! Ни ее, ни Дженни. Даже с обычным ребенком может случиться несчастье вдали от дома. Эмма… по крайней мере, она самая разумная и осторожная девочка на всем белом свете. Может быть, все же дадим ей шанс? Здесь она будет тихо вянуть.
— Ты предлагаешь мне рискнуть? Рискнуть безопасностью нашей дочери?
Папа снова начинает горячиться. Мама обиженно молчит.
А я… больше не могу этого выносить.
И плевать, что обо мне подумают.
Толкаю ладонью дверь и замираю на пороге. Они выглядят именно так, как я представляла. И обоих разрывает желание сделать меня счастливой, но при этом не угробить. А я до чертиков устала быть причиной их тревог.
— Пап, мам, вы что же — меня куда-то отправляете? Я вам совсем надоела?
Отец смотрит на меня обескураженно, а мама… подозрительно. Значит, надо лучше стараться и превзойти саму себя в актерской игре.
— Вообще-то я никуда не собираюсь! Простите, что подслушивала… можете меня оставить без сладкого на ближайший месяц. Но я хочу вам сказать, что наш дом — самый лучший, самый теплый и уютный дом на свете. Я отсюда ни ногой! Очень надеюсь, что вы не станете выпихивать меня на учебу насильно. Потому что если так — я забаррикадируюсь в своей комнате!
Разворачиваюсь и ухожу. Замок сам аккуратно притворяет за мной дверь, отсекает ошеломленное молчание.
Делаю пару шагов по коридору, убираю с лица приклеенную улыбку.
Прислоняюсь спиной к стене, вцепляюсь пальцами в камень. А потом в бессильной тоске бьюсь об стену затылком, сжимая зубы, чтобы не дать пролиться слезам. Даю себе ровно пару мгновений, чтобы прийти в себя. Чтобы снова стать той спокойной, невозмутимой, уравновешенной Эммой, которую все знают.
От стены отделяется изогнутая плеть каменных роз. Осторожно гладит меня по щеке.
Из теней, что в этот вечерний час окутывают Замок, неслышно приближается Светлячок. Тычется лохматой вислоухой головой мне в руку, пыхтит и молча сочувствует.
Наверное, я не перенесла бы проклятия своего испорченного дара, если б не мои молчаливые друзья. Ну кто в здравом уме захочет с ними расстаться? Кому вообще нужны эти учебы и тревоги.
Лично мне — нет.
Мне хорошо в моем улиточьем панцире.
Возвращаюсь в нашу маленькую уютную комнату в башне под самой крышей. Скоро приходит и Дженни — ее глаза сверкают, она взбудоражена и никак не может успокоиться после новостей о том, что завтра уезжает. Механически переодеваюсь в ночную сорочку, готовлюсь поскорее залезть в постель и забыться сном. Сестра о чем-то с увлечением трындит, я слушаю ее вполуха. Голова начинает болеть от дурацких шпилек. Поднимаю руку, нащупываю их в волосах.
— А? Ты что-то говорила?
— Эмма, ну давай погадаем на женихов!
И Дженни произносит слова древнего заклинания, начертанные на зеркале. А потом, не дождавшись результата, засыпает. Я же, так и не успокоившись на свою беду, встаю, беру зеркало в руки… и вижу то, что видела.
Воина в темном зале, освещенном лишь отблесками пламени.
Танец стали, завороживший меня и заставивший забыть обо всем на свете.
О моих невыплаканных слезах, о моих невымечтанных мечтах. О том, что я — неправильная, испорченная, бракованная при рождении. О том, что сестра уезжает утром, и я останусь одна.
И о том, что из-за моей проклятой магии нельзя даже мечтать о том, что у меня когда-нибудь будет жених. И значит, скорее всего, зеркало просто-напросто перепутало нас с Дженни и показало человека, предназначенного судьбой для моей сестры. А она слишком рано заснула и не успела увидеть, как подействует заклинание, которое произнесла.
Я ведь никогда не завидовала сестре — разве что самую малость, по-доброму. Никогда не ссорилась с ней из-за игрушек. Не ревновала родителей, когда они обнимали и целовали ее, держали на коленях, когда отец учил ее плавать, а мама — вышивать.