Герти поперхнулась.
Лицо Мирры стало пунцовым.
А Вилма только и смогла, что бессильно открыть и закрыть свой рот.
— Да-да, самый настоящий разврат! Потому что без брака это именно так и называется! — выплюнула Агна и скрестила руки на груди.
— Дурочка ты, Агна. — 40-летняя сухощавая женщина оторвалась от книги и своей тарелки. — Любые проявления любви естественны и прекрасны.
— Это тебе Ларс наплёл, Тереза? Сколько ты тут? Лет 20? 30? Да он уже давно овладел твоим разумом! Внушил, будто греховные мысли — и есть истина!
— 30… - Тереза прыснула и захлопнула книгу. — Я ещё не настолько старая. Всего-то 12 годочков живу здесь. Но они пролетели, как один год. Такой яркий… как праздник, — она улыбалась, явно перебирая в голове какие-то воспоминания.
— Я бы тоже не променяла эту жизнь на свою прежнюю, — произнесла Сиглинд и откинулась на спинку стула.
— Заткнись, Сиглинд. Слушать противно.
— Ты просто завидуешь, — Сиглинд поднялась и вышла из-за стола. — На тебя-то они даже не смотрят.
— А ты сама себя потеряла из-за этого Кая. То плачешь в подушку, то радуешься, как умалишённая. Надоело это всё, хуже горькой редьки. А ведь раньше с тобой можно было поговорить! — крикнула Агна вслед уходящей брюнетке.
Мирра принялась гладить подругу по плечу, и та начала успокаиваться.
— Вот так и живём, — подытожила Вилма. — Пошли что ли к старухе. Тебе нужен тюфяк. Его наверняка ещё чинить придётся.
Когда Герти с Вилмой вышли в коридор и остались наедине, Герти решилась спросить:
— Скажи, пожалуйста… заниматься развратом тут… обязательно?
— Нет. Если не захочешь и хватит сил, то сможешь противиться зову вампира. Удаётся же это Мирре и Агне… — Вилма задумалась и будто поёжилась. — А я не противлюсь. И знаешь, так легче.
Герти положила руку под грудь и нащупала спрятанный под платьем кулон, который ей подарил Ларс.
Глава 5. Запретные поцелуи
Вкус поцелуя навсегда соединился в памяти Герти с запахом опавшей листвы.
В заброшенном уголке сада, в том самом, в котором только и позволялось гулять Гертруде, у крепостной стены стояла деревянная скамейка. Чёрная от сырости, покрытая лишайниками, она могла оставить грязные следы на шёлковой юбке девушки. Чтобы этого не случилось, Ламмерт расстилал полы своего дорожного плаща, в котором ходил в сырую погоду, и сажал Герти рядом.
Они разговаривали.
Близко-близко, согревая лица дыханием друг друга. Герти любовалась его серыми глазами, бледными веснушками и складками у уголков рта. Он вдруг касался её обветренными губами — всегда неожиданно, хотя она хотела этого каждую секунду…
Рядом с Ламмертом Герти никогда не мёрзла. А от рук, сомкнувшихся тёплым кольцом на талии, становилось ещё жарче. И голова кружилась. Наверное, от счастья. И вопреки сюжетам любовных сонетов — не цвела весна, не пел соловей. Небо укрылось серым пледом из туч, с деревьев медленно падали листья…
— Так, так, та-а-к.
«Мирабелла!» — сердце забилось от плохого предчувствия.
Ламмерт тут же разомкнул свои небратские объятья, и ветер пробрался к ним под плотный плащ.
— Братец, мама послала за тобой.
— Чего ей?
— У неё что-то не сходится с запасами пива. И она упоминала твоих дружков.
— Тьма, — юноша насупился и поднялся со скамейки. Плащ натянулся, и Герти тоже была вынуждена встать, чтобы отпустить своего кавалера.
— А ты… — Ламмерт запустил пятерню в свои длинные волосы и покосился на Герти.
— Не скажу. Ты же наследник, — Мирабелла демонстративно отвернула лицо от скамейки и процедила, — мне нет дела до твоих шлюх.
— Я — не шлюха, — Герти вспыхнула.
— А ведёшь себя соответствующе, — пропела Мирабелла.
И Ламмерт смолчал.
А Герти захотелось провалиться до самого Мрака: «Самое ужасное, что она права!»
— Братец, поторопись. Ты же знаешь, что маменькино терпение лучше не испытывать, — златокудрая девица перестукивала пальцами по рукаву своей шубки.
— Герти… мне пора. — Её красивый и сильный возлюбленный, самый лучший мужчина на свете, под хмурым взглядом Мирабеллы переминался с ноги на ногу и с трудом подбирал слова. — Ну… увидимся.
— Да.
Когда он ушёл, шлёпая сапогами по раскисшему от сырости короткому пути, не покрытому плоскими камнями, Герти даже вздохнула от облегчения.
Она собиралась уйти, но Мирабелла, будто гончая, цапнула за рукав, не давая ступить ни шагу. Герти дёрнула рукой. Тщетно — сестра была на голову выше и значительно сильнее.
— Знаешь, что мама сделает с тобой, когда узнает, что ты пытаешься окрутить Ламмерта?
— Ничего. — Герти вскинула подбородок и встретилась с подлой сестрицей глазами. — Отец не позволит вам мне навредить. А если не отпустишь, я закричу.
Мирабелла отпрянула на мгновение и ослабила хватку. Этого хватило, чтобы Герти вырвалась и отбежала в сторону, слегка поскользнувшись на мокрой жёлтой траве.
— У мамы есть яд, — сестра похвасталась этим так, будто ей пошили новое платье или справили сапоги.
«Яд…» — внутри Герти всё похолодело.
Она не ответила. Накинула капюшон и со всех ног припустила к северной башне.
«Надо будет стащить у мастера Хольца трактат по ядам, прочитать об их свойствах. А то с этих станется… И маму надо предупредить».
Старуха Латгард жила рядом с трапезной.
— Пришли. — Вилма со всей силы замолотила железным кольцом в потемневшую дверь. — Она у нас глуховатая.
Через некоторое время дверь со скрипом отворилась. Пахнуло теплом, едой, застоявшимся воздухом, и…
«Котами?»
На пороге стоял пожилой мужчина в рубахе, заляпанном жилете и бурых штанах.
— Господин Эберхард, — Вилма сделала малый книксен, и Герти повторила за ней, хотя странно было приветствовать так бедного крестьянина. — Мы пришли к госпоже Латгард за тюфяком.
— Латти! — Эберхард крикнул куда-то в глубь комнаты, но войти не пригласил. — К тебе девушки! За тюфяком!
Через несколько минут из-за двери показалась сгорбленная женщина в платье непонятного цвета. Вместо корсажа она обвязала лиф платья крест-накрест шерстяным платком.
Гостьи повторили почтительный книксен.
— Это Герти. Новенькая, — объявила Вилма.
— Новенькая… — прошамкала старуха. — Им всегда будет мало, Эб… Всегда будет мало… Куда мне её?..
— Нам нужен тюфяк, — отчётливо проговорила Вилма.