— Я прошу вас, — Матвей все-таки сел обратно в кресло, — называть меня по имени. Ты — Настя, я — Матвей.
— Серьезная просьба. — Она опустила руки и качнулась в кресле. — Просьба, которой себя мало кто обременяет.
— Это «да» или «нет»? — Он улыбнулся. И от этой улыбки у нее все внутри потеплело.
— Такое позволительно только между близкими людьми.
— Мы живем в одном доме, пусть и с разницей в сто лет, куда уж ближе, — попенял он, и Настя не выдержала и рассмеялась.
— Я выполню вашу… твою просьбу, если ты выполнишь мою.
— Чем могу быть полезен, барышня, — сказал и шутовски склонил голову.
— Сожги эти письма. — Она посмотрела на шкатулку.
— Они причиняют тебе боль? — он вопросительно поднял бровь, пламя свечей изменяло его лицо до неузнаваемости.
А ведь он не спросил, может ли призрак испытывать боль, он спросил, причиняют ли боль письма.
— Да.
— Тогда… — Матвей привстал, взял свечу и, открыв шкатулку, швырнул ее внутрь. Старая бумага затрещала, сворачиваясь, и те памятные слова «навеки ваша Настя» рассыпались белым пеплом. Она смотрела на огонь, как завороженная
Через несколько секунд, когда пламя лизнуло крышку, он взял со стола бутылку воды, не торопясь свинтил крышку и плеснул внутрь. Раздалось шипение.
— Так лучше? — спросил он.
— Намного.
— Отлично. Еще бы выяснить, что там со светом, но электрик из меня аховый. — Он развел руками.
— И вы не будете настаивать? — спросила Настя и исправилась: — Ты не будешь спрашивать о письмах?
— Нет. — Он сел обратно. — Захочешь, расскажешь сама. Каждый имеет право на тайны.
— А кто такой «эелектик»?
— Тот, кто занимается электричеством, — ответил Матвей и, видя ее непонимающий взгляд, указал на потолок и пояснил: — Светом. — Фонарщик?
— Вроде того, — кивнул он, и они замолчали.
Снова раздался гром, на этот раз ближе, засвистел, пригибая к водной глади озера ветки деревьев, ветер. Гроза приближалась.
— Ну и звук… — обхватил себя за плечи мужчина, — До мурашек пробирает. Это в каминной трубе?
— Если бы, — с горечью улыбнулась она и вдруг произнесла: — Я писала эти письма зимой, помню снег лежал аж до мая, а скворцы все никак не прилетали…
— Вы писали их Дмитрию? — Матвей смотрел на девушку очень внимательно, настолько внимательно, что ей очень хотелось исчезнуть.
— Кому? Митьке? Вот еще! — Она дернула плечиком.
— А что не так с Митькой? Не по чину дочери промышленника сын простого управляющего?
— Не по чину девке за парнем бегать. Митька смотрел только в свои книги.
— А тот, кому вы писали, смотрел, надо полагать, в правильном направлении?
Настя вздохнула. Кто бы мог подумать, что она решится рассказать эту историю хоть кому-нибудь. Когда-то давно о ее душевных терзаниях знала только нянюшка, но той ничего не пришлось рассказывать, она и так все видела. История одной любви разворачивалась на ее глазах.
— У нас летом кузен гостил. Ну, как кузен, пасынок моего дядьки Семена, матушкиного братца, — проговорила девушка и замолчала, молния снова расколола небо пополам, и то гневно заворчало.
— Он тебе понравился? Красивый парень?
— Будешь смеяться, но я уже и не помню, как он выглядел. Но помню, что он единственный, кто умел говорить батюшке «нет», единственный, кто поступал так, как хотел, а не так как ждали все остальные, он единственный кто…
— Обратил на вас внимание? — спросил он и, видя, как она сжалась, добавил: — Такие истории случаются чаще, чем ты думаешь. Если не хочешь, можешь не рассказывать, итак все ясно.
— Что тебе ясно? — вдруг вспылила она. Ей совершенно не нравились ни его слова, ни тон, которым он их произносил. Совсем, как батюшка Михей на исповеди. А священник ей никогда не был по нраву, все нудел и нудел о спасении души, а сам сало в пост жрал, она видела.
— Ясно, что он уехал, а ты принялась страдать и выливала свои страдания на бумагу. Но судя по тому, что эти письма к тебе вернулись, это еще не конец истории.
— Он женился, — зло сказала девушка. — Представляешь, взял и женился! Той же осенью…
— Каков подлец!
— Хватит надо мной смеяться, я не ребенок!
— А тогда была, — сказал Матвей, первые капли начинающегося дождя большие и тяжелые, как монеты, ударились о стекло. — Неужели ты думала, он проведет всю жизнь в тоске о тебе?
— Нет, — ответила Настя таком тоном, в котором безошибочно угадывалось «да». — Он женился на купчихе, и письма мне вернула она.
— А вот это уже плохо. Он должен был сам. Не такой уж твой кузен и смелый, раз послал вместо себя одну женщину объясняться с другой.
— Да что ты понимаешь? — Она сердито вскочила с кресла. — Он единственный кто… он первый…
— Первый «кто»? — спросил Матвей точно таким же тоном, как тогда в коридоре, когда она наябедничала на «святого отрока».
— Он меня почти поцеловал, там у озера…
— Так «почти» или все же поцеловал? — Мужчина тоже встал.
— Вот ты смог бы после поцелуя одной женщины просто так взять и уйти к Другой?
— Знаешь, я не теоретик, скорее практик, — ответил он, склоняясь к Настиному лицу. Она почти ощутила на коже его теплое дыхание. — Возможно, стоит это проверить…
Девушка замерла не в силах вымолвить ни слова, не в силах отстраниться или исчезнуть. Казалось, на эти несколько секунд она совершенно забыла, что может просто раствориться в воздухе, что ей совсем необязательно стоять тут и смотреть в его серые глаза. Совсем необязательно гадать, что будет дальше. И будет ли.
Пламя свечей метнулось в сторону, словно где-то отворили окошко, а потом…
Раздался отчетливый звук шагов: «тук-тук-тук», заскрипело старое дерево, а потом снова «тук-тук-тук», только уже в обратную сторону, будто кто-то над их головами встал, чтобы размять ноги и прошелся туда-сюда.
— Чердак ведь заперт? — нахмурился Матвей. — И в доме никого кроме нас нет?
— Ну… — протянула Настя. — Не совсем.
12. Отвечающая на вопросы (2)
Где-то громко хлопнула оконная рама, по стеклам растеклась струи дождя. Девушка чувствовала его приближение, также как пес всегда чувствует приближение чужаков к дому. У нее осталось всего несколько минут, и ей очень не хотелось чтобы они закончились вот так. Не хотелось оставлять этого мужчину одного… Почти одного.
Матвей ничего не сказал, только выражение его лица изменилось. Что-то исчезло, что-то значительное, что-то нравившееся ей. Зато появилось нечто иное, например решительность. Или упрямство, как говаривала нянюшка и добавляла: «ослиное», явно имея в виду воспитанницу.
Он развернулся, в очередной раз наткнулся на столик с напитками, и вышел в коридор. Настя закрыла глаза, а открыла их уже перед ним, появившись на его пути… И сразу поняла, как ошиблась, когда он едва не налетел на нее. едва не прошел насквозь.
— Постойте… постой, пожалуйста.
— Можешь зажечь свет?
— Мммм… Нет.