И он ее не разочаровал. Сделал один неуверенный шаг, потом второй, во взгляде появилось что-то похожее на сожаление… Но Насте все это надоело. Нужно было срочно выяснить жив ли лосенок. Поэтому когда блондинка подняла руку, снова выставив свой палец с ярко-алым ногтем, Настя просто захлопнула дверь, как обычно, совершенно не прикасаясь к оной. Хозяйке дома нет нужды махать руками. Настоящую хозяйку эти стены слушались и так.
С той стороны двери раздался полный боли крик:
— Ты мне ноготь сломал!
Мужчина, сперва смотревший на дверь с удивлением, развернулся, прижался к дубовой створке спиной, а потом съехал вниз, сев на пол. И почему-то глядя на него, на его грустно опущенную голову, она моментально забыла о лосенке. Захотелось сесть рядом, провести рукой по волосам.
— Урод! — выкрикнула на прощание блондинка, а потом раздался хруст удаляющихся по гравию шагов.
И никакой он не урод. Настя внимательно посмотрела на мужчину. Да в очках, но эта непривычная массивная оправа ему даже шла. Темные слегка волнистые волосы, щетина, наверняка, колючая и щекочущая кожу, усталые серые глаза, прямой нос и эта усталая складка у губ, которую так и хотелось стереть.
Что она могла бы ему сказать? Что нужно радоваться? Ведь с такими бедрами девчонка смогла бы родить ему от силы трех… Ой, ну ладно, пятерых детей. На седьмом бы точно померла.
Настя, конечно, и сама была далека от идеала, от той же Гульки, бывшей если не первой красавицей уезда, то второй точно, что родила кучеру Ваньке девятерых детей. Но Настя, тьфу-тьфу, никогда не походила на святые мощи, что только что выбежали из ее дома. От таких только по актрискам и ходить.
Она многое могла бы ему сказать, но не стала. Стекло в холле и так недавно вставили, не хватало только, чтобы еще и этот выпрыгнул.
Через минуту Матвей шумно вздохнул, рывком поднялся и вернулся в гостиную. Почти сразу до Насти донесся звон бокалов. Значит, все идет «в штатном порядке».
Девушка наклонилась и поманила пальцем что-то лежащее под комодом, как подманивает пальцем кухарка провинившегося поваренка, собираясь надрать ему уши. Тихо хрупнуло, и на свет выкатилось колечко.
— Что упало, то пропало, — прошептала девушка, поднимая золотой ободок.
Надо же, а камешек настоящий. Бриллиант, путь и небольшой, но все-таки. Золото высокой пробы, да и орнамент, что шел по внутренней стороне, очень тонко выполнен. Не самое вычурное помолвочное кольцо, но точно и не самое дешевое.
Интересно, можно считать помолвку расторгнутой? Или родители Матвея и этой Аллы должны обсудить детали за партией в покер? Папенька, например, вообще забыл поставить ее в известность о предстоящем замужестве, лишь как-то бросил, чтобы поторопилась заказать венчальное платье. Только вот Настя почему-то не помнила, заказала она его или нет. Чем-то нехорошим пахло от этих спрятавшихся воспоминаний, и когда она попыталась вытащить их на свет… На чердаке что-то со стуком упало. Девушка задрала голову, посмотрев на потолок, и приказала себе успокоиться. Сейчас не время пробуждать его. Ох, не время. Пусть спит.
Настя услышала, как Матвей снова что-то говорит в телефон, и моментально перенеслась в гостиную, что облюбовал мужчина. Он стоял к ней спиной, продолжая общаться с невидимым собеседником:
— Да, пришли двух девок. — Он сделал глоток. — Нет. часам к восьми, я как раз буду в нужной кондиции. Да. Нет. Мне абсолютно все равно рыжие они будут или черные. Я с них скальп снимать не собираюсь.
Настя даже нахмурилась. Странно этот человек реагирует на потерю невесты. Другой бы сидел и жалел себя, а это прислугу нанимает. Нет, правильно, конечно, давно пора. И действительно, нет разницы, какого цвета будут у кухарки или горничной волосы, если они все равно спрячут их под чепец.
Девушка опустилась в кресло-качалку и даже, забывшись, оттолкнулась ногой, заставив его качнуться. Но Матвей этого не увидел, продолжая отпивать из бокала и говорить по телефону:
— Они должны уметь держать рот открытым и при этом молчать. Все. Жду.
3. Его развлечения (1)
Матвей даже не мог сказать, что в тот день напился. Он очень старался, но погрузиться в алкогольный дурман от чего-то не получалось. Сперва привезли продукты и ему пришлось отставить стакан. Посыльный несколько минут втолковывал ему, как трудно было найти этот дом, потом принялся пересчитывать пачки пельменей, коробки с замороженными ужинами, обедами, завтраками, затем попытался отказаться от чаевых. Напоследок влетел плечом в косяк и сразу же ретировался.
Матвей тоже почему-то стал неуклюжим в этом доме. Но его беспокоило еще кое-что. Он долго не мог понять, что именно, а когда закрывал дверь за посыльным, вдруг вспомнил об Алле. О том, что она кричала. Он сломал ей ноготь дверью. Вот только ему казалось, что двери он тогда не касался. Матвей тряхнул головой, бог с ней с дверью, по дому гуляют сквозняки…
Мужчина вернулся к оставленному в гостиной стакану, в очередной раз наполнил его и вдруг обернулся. Чужой взгляд буравил спину. Он знал это совершенно точно. Слишком часто ощущал что-то подобное за последние две недели. Когда обнародовали результаты тендера, когда зам попал в больницу, когда Матвея привезли в участок в наручниках, когда его отпустили… Эти взгляды стали его постоянными спутниками, как и шепотки за спиной, как и презрение отца. При воспоминании об отце напиться захотелось еще сильнее. Отец не сказал ни слова осуждения. Лучше бы наорал, ей богу.
Матвей чуть не запустил стаканом в стену.
Да, отец молчал. Только смотрел. Так что Матвей знал цену взглядам. Научился отгораживаться от них, стряхивать, как стряхивает собака воду с шерсти. Но не научился не замечать. Он убежал сюда, но ничего не изменилось. Взгляд продолжал буравить спину. Не осуждающий, не боязливый, а скорее насмешливый. И отмахнуться и стряхнуть его не получалось хотя бы потому, что нечего было стряхивать. В комнате никого не было.
— Черте что, — проговорил мужчина, делая очередной глоток.
Девок привезли даже раньше, чем он велел. И это почему-то вызвало раздражение, хотелось закрыть дверь перед носом парня, что перекатывал во рту жевательную резинку и пакостно улыбался. Но Матвей не сделал ни того, ни другого, он молча протянул парню деньги за три часа… Господи, словно машину арендует.
Девчонки что-то весело щебетали. Та, что повыше, ласково провела пальцем по щеке Матвея. Ему захотелось умыться. И еще выпить. Он подошел к столу, взялся за спиртное…
— Как же красиво, — выдохнула брюнетка. Он бросил взгляд в окно и так и замер с бутылкой в руке, виски полилось на стол. На террасе стояла девушка в каком-то старомодном бабушкином платье, ветер трепал длинные волосы. Стояла и смотрела на него.
— Эй! — крикнул он, виски попало на брюки, и он выругался.
— Что такое, милый? — рыженькая скинула с плеч пиджак, под которым был усеянный блестками топик, как минимум на два размера меньше, чем нужно. Брюнетка игриво провела пальцами по плечу подруги.
Он сглотнул и снова посмотрел в окно. Терраса была пуста.
Неужели Алла была права, и он допился до зеленых чертей? Хотя, в его случае до прекрасных дев. И, если видения столь приятны, то может, нет никакого смысла останавливаться?
— Не нальешь нам выпить? — спросила рыженькая, поводя плечами и заставляя внушительный бюст колыхнуться.
— Обслуживайте себя сами, — буркнул он, снова пристально рассматривая террасу и озеро за ней. Показалось или нет? Судя по всему, его гостьи ничего не видели. Не то чтобы они стали возражать, если бы к играм присоединилась третья, но совершенно точно попросили бы прибавку к жалованию.
— Какой бука, — с ноткой восхищения сказала брюнетка, подходя к столику и ловко открывая бутылку вина. — Мне нравится. А тебе Элла? — она повернулась к рыженькой.
Он едва заметно вздрогнул, когда услышал имя. Алла… Элла…
— Мне тоже. Люблю серьезных мужчин. — Она вышла на середину комнаты и поинтересовалась:-А музыки нет?
— Нет, — он упал в кресло, с каждой минутой все больше сожалея, что вызвал этих девиц.
— А мы и так справимся, — хихикнула брюнетка, отходя от стола и останавливаясь позади рыжей. Бокал, как отметил Матвей остался на столике. Она не отпила из него ни капли.
Рыжая стала тихонько покачиваться, будто в такт одной ей слышной музыке. Девушка подняла руки, и он заметил, что блестящий топ неумело зашит сбоку белой ниткой. Видимо, один раз он уже не выдержал веса столь выдающихся достоинств.
Господи, что за чушь лезет в голову? Нет бы восхититься шикарным бюстом.
Девушка медленно опустила руки, провела по шее. плечам, сжала свою грудь и провокационно ему улыбнулась.
Матвей едва подавил зевок.
3. Его развлечения (2)
Брюнетка, что стояла позади рыжей, стала гладить ее по плечам, рукам, по полоске голой кожи между короткой юбкой и топом. А потом наклонилась и прижалась губами к шее первой девушки. Они обе победно улыбались. Видимо, это их коронное шоу. Смешно, но он не чувствовал никакого интереса.
Какой там следующий пункт на повестке дня после зеленых чертей? Импотенция?
И все же Матвей не стал противиться, когда рыжая опустилась перед креслом на колени и положила руки ему на бедра. Теперь ему открывался замечательный вид на ее стенобитные орудия, и интерес вдруг проснулся. Девушка провела руками по ногам, потом взялась за молнию на ширинке, расстегнула, наклонила голову, облизывая яркие губы. Матвей откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, предвкушая ласку и быстрое удовлетворение. А потом он их выгонит. И хрен с ними с этими оплаченными часами.
— Что? — спросила вдруг черненькая, и рыжая замерла, так и не прикоснувшись к нему своим ртом.
Он открыл глаза. Девушки смотрели на него сперва в замешательстве, а потом с испугом. Поправка, не на него, а на что-то за его спиной. Матвей хотел обернуться, но вдруг понял, что не может пошевелиться, словно кто- то или что-то держало его за плечи. Что-то холодное, сильное и кажется мокрое. Он дернулся, но это движение произошло только в его голове, на самом деле он продолжал сидеть, а девки продолжали смотреть. Вот только страх в их глазах сменился ужасом. Глаза резанул блик, луч вечернего солнца отразился то ли от стекол, то ли от гладкой поверхности озера, и Матвея вдруг почувствовал, как по рубашке что-то течет, от подбородка по груди, животу затекает под пояс джинс в пах.
Рыженькая заорала, подалась назад, толкнула черненькую, та не устояла на каблуках и упала на задницу. Матвей видел все, словно на экране телевизора, словно в вечернем телешоу. Рыжая вскочила на ноги продолжая голосить, как на пожаре.
Кажется, они несколько отступили от программы вечерних развлечений.
Качнулось плетеное кресло. Ага, тоже от сквозняка… И одно из изогнутых полозьев вдавило руку брюнетки в ковер. Матвей отчетливо услышал треск костей. Теперь кричали уже обе. Рыжая бросилась вон из комнаты, ее визг захлебнулся где-то в коридоре. Черненькая неловко поднялась, покачнулась на каблуках и, задев кресло, выбежала следом, держа на весу кисть, поперек которой шла красная полоса. Пальцы девушки торчали под странным углом.
Матвей вдруг понял, что снова может двигаться, странное онемение исчезло. Он вскочил из кресла, опустил взгляд на рубашку, ткань была залита виски. Он всего лишь опрокинул виски на себя и даже не понял этого. Какая импотенция? Ему грозит слабоумие. А девки? Они оказались настолько впечатлены чужой неловкостью, что решили сбежать?
Он выскочил в коридор. Стены пошатнулись, и мужчина схватился за косяк, чтобы не упасть. Все-таки успел изрядно набраться.
— Эй! — крикнул он. И крик снова отскочил от стен раскатистым эхом: е-е- е-й!
Они убегали. И это было неправильно. Повредила руку всего одна, а убегали обе. Они должны были орать, чтобы он вызвал скорую, в крайнем случае, сутенера. Они должны были потребовать оказать помощь, потребовать денег, в конце концов. Одна девка, как-то обслужила его с вывихнутой лодыжкой, которая наверняка болела, как черт знает что. Они должны были работать, а они убегали.
— Эй! — снова крикнул он и обернулся. Она стояла там. На террасе за стеклом. Стояла и смотрела на него с той самой насмешкой и презрением, которые он чувствовал последние сутки. — Какого черта? — спросил он, и дом ответил ему гудящим: ота-ода-ода!
Матвей бросился обратно в гостиную. Раздвинул створки и почти вывалился на террасу, на нагретые солнцем за день доски. Не рассчитал, его повело и бросило животом на перила. Он схватился за гладкое дерево, чтобы не упасть. И даже успел с облегчением выдохнуть, что смог устоять и почти смог выпрямиться. Почти… Ветер ударил в спину и мужчина понял, что все это ему лишь показалось. Он не устоял. Он понял, что прямо сейчас летит вниз к такой далекой и такой близкой земле. К кажущейся изумрудной траве.
Он ударился не так сильно и даже не потерял сознания. Он до последнего понимал, что продолжает катиться по склону к озеру, а острые ветки царапали ему лицо и рук. И когда Матвей остановился, распластался на камнях, он даже попытался приподняться на руках. Гладкие озерные камушки оставляли на ладонях следы. На землю потекла кровь. Кап-кап- кааап. Алые капли растекались по камням, становясь похожими на монеты из крови. А потом он услышал какой-то шум, поднял голову, в лицо ткнулся мокрый собачий нос.