Дан разозлился. Она плачет! Она осмеливается проявлять эмоции при нем! Как можно управлять миром, если даже собственная жена дерзит и ведет себя своенравно? Он столкнул ее с кресла на пол и вскочил на ноги:
— Прими позу послушания, Эмма!
Она поднялась на ноги, глядя на него, как побитая собака, и пошла к стене. Стала на колени, опустила голову, глядя в пол. Подняла руки вверх, скрестила их над головой и положила обе ладони на стену. Дан подошел к ней и шепотом сказал:
— Ты должна слушаться. Помнишь это?
Она молча кивнула.
— Ты была дерзкой, и я должен тебя наказать. Но ты стараешься, я вижу, а за старание я дам тебе подарок, — он задрал ее платье и шлепнул по крепкой попе в белых трусиках.
Она радостно вскрикнула. Дан просунул руку под ее платье, нащупал сосок и захватил его двумя пальцами. Губы Эммы приоткрылись, она порывисто вздохнула и замерла от счастья, боясь пошевелиться.
— А знаешь, почему я тебя не наказываю? Потому что ты права, Эмма. В последнее время я слишком занят делами. И мне некогда, — рука Дана скользнула вниз, под трусики, нащупала клитор.
Его пальцы зажали его, слегка хлопнули и погладили. Эмма закусила губу и застонала. Она заерзала на коленях, но Дан не спешил. Пусть ждет. Терпеливо ждет, пока он соизволит подарить ей наслаждение. Пусть замрет на краю этой пропасти. Власть над женщиной так же сладка, как власть над миром. Ее бедра дрожат, так сильно она хочет раскрыться перед ним. Как же она скучна! Как предсказуема! Настоящая дочь Евы: смиренна и тосклива в этой своей рабской покорности. И это портит все удовольствие. Та, другая, о которой она не знает, но интуитивно догадывается, словно дикая кошка не устает удивлять его. Именно она умеет дарить мужчине истинное наслаждение! Но долг обязывает его иногда баловать жену.
Он резко развернул Эмму к себе, расстегнул брюки, вытащил огромный член и слегка ударил ее по губам. На ее лице вспыхнула радость. Он вложил член ей в рот. Эмма закрыла глаза и крепко обхватила его губами. Не открывая рта, обвила член языком внутри и провела сверху вниз.
Дан поморщился, глядя на ее жалкие потуги. Дурацкая привычка зажмуриваться во время орального секса. Она даже не понимает, что в этот момент нужно смотреть прямо ему в глаза. Дразнить его, зажав губами член. Вести игру, считывая малейшие нюансы на его лице. Пользуясь тем редким мгновением, когда женщина владеет мужчиной, а не наоборот, потому что любой мужчина, засунув член в чей-то рот, тут же становится абсолютно беззащитен, и поэтому легко управляем.
В рот Эммы помещалась лишь половина его мужского достоинства. Когда же она научится принимать его полностью, как та, вторая, которая пусть и не с легкостью, но заглатывает его целиком?
Любовница умеет дразнить Дана. Она часто использует его любимый прием: крылья бабочки. Когда ее язык легко скользит по "короне" — самой чувствительной точке на теле мужчины: вертикальной складке под головкой члена. И когда Дан начинает дрожать, хватая ее за волосы, она вдруг останавливается, смеясь. Потому что понимает: в этот миг у него можно просить все, что угодно и даже больше. Поэтому он просто выдыхает:
— Да! Все, что хочешь! Заранее согласен! Только продолжай!
И она, его тайная любовница, позволяет члену нырнуть полностью в ее рот. Его жена, как и многие другие женщины не понимает самую простую на свете истину: чтобы жить с мужчиной в счастье и согласии, научись-как ты, детка, грамотно сосать.
Дан толкнул член глубже. Эмма задохнулась и закашлялась, не в силах удержать дыхание. Ее верхняя губа лопнула, сверкнула капелька крови. Волна ярости накатила на Дана. Он ясно понял: Эмма лжет! Нет в ней покоя и смирения, потому что она не пьет воду забвения. Хитрая лиса пытается его обмануть. Таковы они, дочери Евы: вслух соглашаются с мужчиной, не спорят и потихоньку делают то, что им нужно.
Когда-то женщины, превратили радость близости в сделку, в нежную игру: секс мужчине полагался за хорошее поведение, секс стал наградой. И мужчины готовы были сделать все, лишь бы заполучить желаемое. В некоторых мирах до сих пор так и осталось, например, в мире хаоса, откуда Эрик приводит ведьм-эмпаток. Но в мире Рацио, где царит покой, где мерзкая чувственность и разрушительные чувства под запретом, где Орден Дисциплинаторов под его, Дана, чутким руководством, дарует всем рациональность и покой, природу дочерей Евы удалось обуздать. Хотя эта природа горячим током течет по их венам.
— Посмотри на меня, Эмма, — его голос дрогнул от гнева.
Она подняла глаза, ее язык замер. Покорно глядя на него, она ждала. Но там, в глубине смирения, под морем покоя тихо плескались чувства. Дан чуял их нутром. Главный Дисциплинатор Рацио и Наместник Покоя не может ошибиться. Любовь не спрячешь. Эмма хитрит. Она или вовсе не пьет воду забвения или пьет слишком мало. Поэтому сухая кожа губ треснула, когда ее рот широко раскрылся.
Дан вытащил член из ее рта и гневно вскрикнул:
— Ты мне лжешь!
— Нет, молю, не злись на меня! Не лишай меня этой радости: быть с тобой, любимый муж мой!
— Если даже жена Главного Дисциплинатора лжет, то чего мне ждать от других? — Дан застегнул брюки и отошел к столу.
— Прошу, Дан! Я просто… — Эмма вскочила на ноги и бросилась к нему.
Но он, не оборачиваясь, резко выбросил руку в сторону, приказывая ей остановиться.
— Что просто? — серые стальные глаза Дана потемнели от ярости. — Просто вероотступница? Бунтарка? Разрушительница самого лучшего во всех мирах порядка?
— Нет! Что ты! — Эмма молитвенно сложила руки. — Я неважно себя чувствую. Поэтому не пила воду. С утра живот болит.
— Не лги мне, Эмма!
— Я не лгу! Обещаю, что сейчас же пойду и выпью три полных стакана! Даже четыре. Только не наказывай меня! Дай побыть с тобой. Мы так давно не были вместе. Я не ропщу. Понимаю, как ты занят государственными делами, но молю тебя: останься со мной хоть ненадолго.
— Ты знаешь правила, Эмма! Близость нужна либо для деторождения, либо как поощрение за покорность и послушание. Дети у нас уже есть. А подарка ты не заслужила. Не спорь! У тебя есть возможность заслужить мою милость: возьми под опеку ведьму-эмпатку. Расскажи ей все, введи в курс дела. И если сумеешь быстро объяснить ей как нужно себя здесь вести, заслужишь дар близости.
— Но почему я, а не дисциплинаторы? Разве не должны вы в Ордене вести следствие по делу ведьмы, которая угрожает нашему миру? Разве ведьма не должна быть в тюрьме?
— Эта — нет. У меня на нее особые планы. До того, как ее казнят, она будет жить у нас в доме. И я бы не хотел, чтобы дисциплинаторы ее видели. Да и остальные тоже. Поэтому мне нужна твоя помощь, Эмма. Если справишься, обещаю провести с тобой две, нет, даже три ночи. Заработай себе новый медовый месяц. А теперь ступай. Мне нужно побыть одному. Дела не терпят промедления!
Эмма
Я зашла в комнату допросов, где Эрик проводил экспертизу, и гнев сжал мое горло. Ведьма из другого мира сидела на стуле. И она была в черной одежде. Какая неслыханная дерзость! В нашем мире, где запрещены все яркие цвета, чтобы они не нарушали покой, эта девка посмела носить черную футболку в ярко-розовых надписях и черные трусики. При виде меня она нервно дернула футболку вниз, попытавшись прикрыть белье. Шлюха, которая изображает скромницу, всегда выглядит забавно.
За что мне это всё? Почему я должна заботиться о шлюхах своего мужа? Чтобы Дан не говорил о работе дисциплинаторов и их благих целях, в глубине души я понимаю: он хочет всех этих эмпаток, которых его брат Эрик притаскивает из другого мира. Да, их потом казнят на площади. Но кто знает, что происходит за стенами комнаты допросов до казни? Мои кулаки сжимаются сами собой, когда я думаю, как мой муж прикасается к этим женщинам. А мне достаются лишь крохи его внимания в те редкие моменты, когда он решает подарить мне себя.
По ночам, лежа в одинокой постели без сна, я вижу, как набухает похотью член Дана. Как он берет ведьм за волосы, жадно припадает губами к их груди. Как он беспощадно гоняет их по кровати, словно голодный зверь. Когда-то он так гонял меня. Ему всегда было мало. Он будил меня по ночам, и приказывая не издавать ни звука, входил в меня так больно, что я вскрикивала. И тут же острая волна счастья захлестывала тело. Меня сотрясали судороги, всё горело, как в лихорадке. Я хотела лишь одного: насладиться им, жадно вобрать в себя плоть своего мужчины, принять до конца его огромный член! Через боль, через волны страха от его звериной натуры. Как на сумасшедших качелях: боль-страх-счастье-наслаждение, и снова боль. Мои бедра сводило судорогой, так сильно я обхватывала его, стремясь удержать в себе, никому не отдать, никому не уступить. Хотела вывернуть свое тело наизнанку, чтобы подарить ему. Пусть берет всё! Пусть целует меня везде! Я сходила с ума от его сильных рук, требовательных губ, гибких пальцев, которые сжимали меня до синяков. И в этот момент понимала: он только мой. Я пила эту страсть, а жажда все не проходила. Он стонал, и я стонала вместе с ним. Самая лучшая музыка на свете: когда мой мужчина кричит, вгоняя в меня свой член. Когда кончает внутри, наполняя меня собой. И вот эта мелодия замолчала навсегда.
Теперь мое место заняли шлюхи-эмпатки. Они отобрали мою музыку. Они превратили мою жизнь в скорбное молчание в холодной одинокой постели, которую больше не согревает мой муж. А эта ведьма… с ней что-то не так. Женское чутье никогда не подводило меня. Она, наверное, какая-то особенная. Ни одну ведьму Дан не тащил в дом. Их место в тюрьме Ордена. Неужели у него серьезные планы на нее? А как же я?
Почему у меня не может быть так, как в этих запрещенных женских романах, которые я храню под половицами в своей комнате? Романтические свидания с цветами и шампанским. Прогулки по берегу моря — рука в руке, глаза в глаза. Нежность и страсть. И чтобы мой муж любил только меня! Самая страшная пытка заключается в том, что я должна разговаривать с этой ведьмой, помогать, дышать с ней одним воздухом.
— Эмма, ты меня слышишь? — Эрик помахал рукой перед моим лицом, и я пришла в себя.
Он что-то говорил? Не слышала. Я сейчас слышу только прерывистое дыхание Дана, когда он раздевает эту ведьму. Но вынуждена признать, что она хороша! Горькая правда заключается в том, что ее нельзя назвать уродкой. Длинные каштановые волосы, светло-карие глаза с зеленым отливом, пухлые губы в мелких трещинках — Дан любит именно такие. Но главное: от нее пахнет чужими краями, непохожестью. А мужчины по натуре своей любопытны, как дети: их тянет в неизведанные земли и внутрь чужих женщин. Если бы не это любопытство, ни один муж никогда бы не изменял своей жене.
— Ее зовут Алика, — Эрик снял плащ и набросил на плечи ведьме. — Прислуга уже приготовила ей комнату. И главное: туда доставлена чистая вода. Не из источника забвения и покоя, а из заповедного родника. Ты должна объяснить Алике, что она ни в коем случае не должна пить воду из крана. Только из специальной бутыли, которую каждый день будут доставлять ей в комнату. Готовить ей тоже будут отдельно. Ту же пищу, что и мне, и всем дисциплинаторам. Поэтому не позволяй ей есть с общего стола.
Кровь бросилась мне в голову. Я вцепилась ногтями себе в бедро и закашлялась, чтобы Эрик не заметил приступ ярости. Но промолчать все равно не смогла.
— Не слишком ли много чести для демонического отродья? Даже мне, жене Главного Дисциплинатора не готовят отдельно. Что происходит, Эрик? Кто она?
Он подошел ко мне вплотную и склонился к моему уху с высоты своего роста.
— С каких пор ты вмешиваешься в дела Ордена, Эмма? — в его голосе проскользнула хрипотца злости. — Может быть, мне теперь тебе вместо Дана подавать отчеты? Ты скажи, не стесняйся!
Я закусила губу и заставила себя выдавить:
— Прости! Я сегодня плохо себя чувствую.
— Я заметил, — холодно отчеканил Эрик, выпрямившись.
Но его глаза, ужасные колючие глаза главного палача Ордена изучали меня так, словно я — бабочка, насаженная на булавку в гербарии.
— Пойдем, Алика, — я заставила себя говорить спокойно.
Это стоило мне еще двух глубоких царапин на бедре. Мы вышли из комнаты допросов и пошли по коридору. Поднялись на второй этаж, в комнату для гостей. Слуги, что торопливо сновали по коридору, бросали удивленный взгляд на гостью, закутанную в плащ дисциплинатора.
— Добрый день, — домоправительница Марта вежливо поздоровалась с Аликой.
— Молчи, Марта! — процедила сквозь зубы я. — Заруби себе на носу и передай всем слугам: никто не имеет права с ней разговаривать.
— Да, госпожа Эмма! Да пребудет с вами покой и забвение! — торопливо ответила Марта.
— Да пребудет, — искренне ответила я, всем сердцем надеясь успокоиться.
Но получалось плохо. Да и как тут можно успокоиться? В доме ведьма! И то, что ей приготовили чистую родниковую воду вместо воды забвения означает только одно: Ордену нужны ее эмоции. Все. Без остатка. Дану нужна буря чувств, которую она излучает, даже не пытаясь их скрывать. Потому что мой муж Дан и есть Орден. Пошли мне бог спокойствие! А лучше несколько минут наедине с ведьмой. Мне их хватит, чтобы выцарапать ей глаза. А дальше пусть со мной делают, что хотят! Я больше не в силах притворяться покорной женой!
4 глава
Алика
Мало мне было неприятностей, так еще эта Эмма всю дорогу до комнаты буравила меня злым взглядом. Ей-то я что сделала? В первый раз в жизни ее вижу вообще. Высокая, голубоглазая, сухопарая, она все время нервно поправляла непослушную прядь, выбившуюся из тяжелого узла светлых волос на шее. Она шла быстро, и белое платье с узкой талией, длинными рукавами и широкой юбкой в пол летело за ней, угрожающе шурша тяжелым шелком. Эмма, словно солдат на плацу, широко печатала шаг, высоко поднимая ноги в серебристо-белых ботинках на квадратном каблуке. Попробуй угонись за такой дылдой! У нее один шаг, как мои три. Я едва поспевала за ней, путаясь в полах длинного плаща.
Мы шли по бесконечным коридорам: бежевым, белым и светло-серым, которые сливались в один бесконечный коридор из-за этих светлых тонов. Навстречу нам попадались люди в одинаковых серых передниках, явно из прислуги. При виде меня они испугано вжимались в стены, бросая такие взгляды, словно я прокаженная. Одна служанка, совсем молоденькая, так впилась глазами в мою футболку, которая показалась из-под разреза слишком большого для меня плаща, что едва не выронила поднос с серебряным кофейным сервизом.