Эти же пальцы, одетые в черную перчатку, так же проникали в мое розовое нутро, нащупывая самое сокровенное. Тошнота подкатила к моему горлу. Низ живота сковало болью. Там, в комнате, эти холодные волчьи глаза так же равнодушно смотрели на меня, как на кусок мяса. А рука проникала все глубже. И глаза тоже проникали в самую душу. В стыд. В боль. В сердце. Я закрыла глаза. Не думать. Не вспоминать. Боже мой, меня сейчас вырвет при всех! Борясь с приступом дурноты, я схватила с блюда целый лимон и впилась зубами в кожуру. Все присутствующие оторвались от тарелок и уставились на меня. Генрих едва не подавился куском мяса. Хрустальный дракон на его плече обеспокоенно свистнул и взмахнул крыльями.
Эрик
Он давно не видел такой варварской жадности. Эта ведьма впилась белоснежными зубами в лимон, нисколько не стесняясь того, что на нее все смотрят. Она жадно хлюпнула, высасывая сок из-под кожуры. Какая мерзкая невоспитанность! Какое восхитительное первобытное варварство! Ни одна ведьма не вела себя так вызывающе. Что неудивительно: после неудачных экспертиз эмпаток не держали в доме, сразу отправляя в тюрьму для прикрытия, чтобы все, кто не посвящен в тайну аукциона, видели, что ведьмой занялись дисциплинаторы. А эту оставили в доме и усадили за стол. Но ни одна из ведьм не будоражила так его воображения.
Вот она сидит рядом, внешне якобы спокойная, но изнутри просто кипит. Это видно по слегка дрожащим пальцам, нервно сжатым под столом коленям и прерывистому дыханию. И это возбуждает! С тех пор, как он начал следить за ней, его змей все время шевелится. Долгие годы Эрик не чувствовал его. Последний раз это было с той ведьмой, которая своим упрямством доводила его до неистовства. Она не соглашалась участвовать в аукционе. Ни за что! Готова была даже умереть. Ни уговоры, ни угрозы, ни психологическое давление не помогали. И когда она билась в его руках, тогда он и почувствовал змея. И дал слабину. Наплевав на собственные принципы, выпустил змея за день до ее казни, и почти сутки упивался телом ведьмы. А потом долго вспоминал глаза упрямицы, когда она увидела, что кроме обычного члена, у него есть еще второй.
А сейчас Эрик надеялся, что Алика окажется сговорчивей, чем та, предыдущая. Его рука словно осталась там, внутри ее лона, нечувствительного к мужской ласке. Но если она фригидна, если она холодна, как лёд, то откуда эта эмоциональность и непосредственность? Эта живость, которая бывает только у страстных женщин?
Алика
— Она чудовищно невоспитанная, — Эмма прервала затянувшееся общее молчание. — Даже ест по-варварски, как ведьма.
Надоела ты мне, блондинка! И все вы мне здесь надоели! Какой-то абсурд. Делают вид, что ничего не произошло, любезничают с похищенной ведьмой, которую презирают, откармливают меня, как овцу, которую выбрали для заклания. Да, слово найдено! Я — овца. Меня собираются зарезать, но при этом не хотят нервировать, чтобы адреналин, от страха наполняющий кровь, не испортил вкус мяса. Терпение лопнуло.
— Сами вы — ведьма, — проглотив лимон, ответила я. — По вашему очень воспитанно похищать меня и притаскивать черт знает куда?
— Замолчи! — Эмма перегнулась через стол, сверля меня глазами.
— А она мне нравится! — расхохотался Генрих. — Эмма права: варвары могут быть очень забавны.
Дан бросил на него спокойный, но внимательный взгляд, и Генрих, подавившись смехом, нервно схватил бокал с водой и уткнулся в него.
— Хватит, Эмма! — едва слышно сказал Дан, продолжая есть ростбиф.
На меня он даже не посмотрел.
— Не буду молчать! — взорвалась я. — Меня притащили сюда, подвергли унижениям, оскорблениям, пугают какой-то казнью, называют ведьмой. Да что я вам всем сделала? Что я могу вообще сделать? Я же не политик, не ученый, не чертов экстрасенс, я — филолог. Вчерашняя студентка. Мне двадцать три года, и до сегодняшнего дня я вообще не подозревала, что кроме нашего мира есть другие! Кто вы все такие, чтобы меня оскорблять? — я вскочила, опрокинув стул.
Страх и боль, наконец, выплеснулись наружу.
— Вас не существует! — закричала я. — Вы — сон, кошмар, видение, галлюцинации, которыми я страдаю уже давно. Сейчас ущипну себя и все пройдет! — я задрала платье до бедер и изо всех сил вцепилась пальцами в собственную ногу.
Да так сильно, что аж слезы из глаз брызнули. Но кошмарный сон и не думал исчезать.
— Видения… вы все это слышали? — Эмма встала и торжествующе посмотрела на присутствующих. — Она прилюдно призналась в том, что ведьма, потому что видения бывают только у них.
— Сама ты ведьма! — я схватила со стола лимон и бросила в нее.
Эрик, Дан и Генрих тоже вскочили на ноги. Хрустальные драконы с громким писком закружились над столом. Только дети остались сидеть на месте. Роботы они, что ли?
— Хватит! Замолчите обе! — грозно выкрикнул Дан.
Он сорвал с шеи салфетку и швырнул на стол.
— Уведите детей! — бросил он служанкам, тяжело дыша.
Безмолвная прислуга, стоящая по углам столовой, схватила детей и вывела прочь.
— А теперь послушай меня, Алика, — Дан угрожающе вытянул указательный палец в мою сторону. — Любое сильное проявление эмоций в нашем мире считается признаком ереси и демонической природы. Подробности ты узнаешь позже. Но незнание не освобождает от ответственности, и наглости я не потерплю. Если ты еще раз позволишь себе нечто подобное, то я не посмотрю на то, что Орден дисциплинаторов нуждаемся в твоих услугах. Ты будешь подвергнута унизительной экспертизе на площади, подобной той, что уже проводил Эрик в комнате допросов. Но в этом случае всё будет прилюдно. На глазах у тысяч людей. А потом ты будешь сожжена как ведьма. А ты, — он обратился к Эмме, — понесешь наказание немедленно, вместе с ней, потому что в отличии от чужеземки, пьешь воду покоя и забвения. Но при этом покорности в тебе нет.
Эмма опустила глаза. Я застыла на месте. Сон не кончился. Это не видение и не глюки. Это реальность. Страшная, уродливая, но настоящая. Ее можно потрогать. От нее можно умереть. Меня вдруг обуял дикий страх. Как же мне выжить среди этих психов? Какая, к черту, демоническая природа? Я вообще атеистка. Даже над верой в приметы всегда смеялась. Не говоря уже о сказках про рай и ад.
— Примите позу покорности! Обе! — властно произнес Дан.
Эмма немедленно опустилась на колени возле стола, склонила голову и заложила руки за спину. Я осталась стоять. Они ведь это несерьёзно, правда? Так же не может быть! Я же не рабыня Изаура какая-нибудь!
Эрик подошел ко мне сзади, положил обе руки на талию, и с силой надавил, одновременно давая мне подножку. Я рухнула на колени возле стола. Эрик осторожно взял меня за руки и сложил их за спиной.
— Если изменишь позу, тебя свяжут, — шепнул он, — поэтому не сопротивляйся.
Дан снова сел за стол. Остальные мужчины тоже заняли свои места.
— Да пребудут с нами покой и забвение! — произнес Дан и взял тарелку Эммы.
— Да пребудут с нами покой и забвение! — хором повторили все, включая Эмму и прислугу.
Дан подцепил вилкой кусочек мяса с тарелки Эммы и положил ей в рот. Она покорно начала жевать, и что самое ужасное: ей это явно нравилось. Эмма смотрела на Дана такими влюбленными глазами, словно собака, которая счастлива, потому что добрый хозяин уделяет ей внимание, заботится о ней и кормит с рук. В мои губы ткнулся кусок мяса. Я подняла глаза и увидела ледяной взгляд Эрика. Он прижал к моим губам вилку с мясом и шепнул одними губами:
— Ешь.
И я послушно открыла рот. Потому что именно в этот момент окончательно поняла, что игры закончились. Чудовищная реальность ткнула в меня вилкой с куском мяса, которую держала мужская рука. И мне необходимо выжить в этой реальности во чтобы то ни стало. Слезы душили меня. Я изо всех сил боролась с ними, но тщетно. Несколько слезинок все же скатились по щекам. Меня казнят прямо сейчас? Он ведь ясно сказал, что в этом мире нельзя бурно проявлять эмоции. Чертовы психи! Но что же мне делать? Как справиться со страхом и слезами? Я подняла глаза на Эрика. Он внимательно посмотрел на меня, взял со стола салфетку, бросил настороженный взгляд на присутствующих. Все были заняты едой, уткнувшись в тарелки. Эрик одним незаметным движением вытер слезы с моих щек, и, скомкав салфетку, засунул ее в карман светлого пиджака.
Волна благодарности поднялась откуда-то из живота. И немедленно сменилась ужасом. Что со мной? Я схожу с ума? Кому я благодарна? Охотнику на людей и мерзавцу, который похитил меня и притащил сюда? Милость палача, сочувствие жертве. Он играет со мной, как кот с мышью. И мне не вырваться из этого ада. Я мысленно дала себе пощечину. Приди в себя, идиотка! Как мало тебе нужно, чтобы тот, кто недавно засунул в тебя пальцы, просто проявил немного сочувствия и избавил от лишнего наказания. И вот ты уже чувствуешь особую связь с ним, и чертову благодарность. Сучка примитивная!
Эрик
Наконец-то она поняла и смирилась. Она ест с его руки, и в глазах застыла тоска понимания. Умница девочка! Быстро адаптировалась. Другие на ее месте так до конца и не осознавали, где находятся. И не вызывали у него такого любопытства. Господи, спасибо, что не пришлось жестко ломать ее так, как других. Стоп! За что благодарить господа? Она ведьма. Нет, не так! Она — ведьма! Эмпат! Демоническое отродье! Нужно повторить это сто тысяч раз, чтобы отрезветь.
А ты, Эрик, главный охотник Ордена. Ты — ищейка и палач. Разве так бывает, чтобы у палача возникла особая связь с жертвой? Теоретически да. Такое бывало. Не у него и не в этом мире. В ее мире хаоса — да, случалось. Он об этом читал в старинных книгах. Есть что-то интимное и глубоко волнующее в этой особой привязанности к тому, кому в любую минуту можешь причинить боль. И даже иногда чувствуешь себя немного богом: хочешь караешь, хочешь милуешь. Но у него, Эрика, такого просто не может быть!
— Я — камень, кремень, сталь звенящая. Я непоколебим и неподкупен, — мысленно повторял он.
Но внутренний голос ехидно шептал:
— Ты себя так ловко уговариваешь! Посмотри в глаза правде: с этой ведьмой всё по-другому. Причинять боль твоя работа. Высшее предназначение во имя рациональности и дисциплины. Но ей тебе хочется причинить боль по-другому. Тебе нужно, чтобы эта боль ей понравилась. Чтобы она извивалась под тобой и просила еще. И когда ее губы покорно обхватывают кусок мяса, насаженный на вилку, ты невольно представляешь себе, как этот рот обхватывает твой член.
— Изыди! — прошептал он. — Изыди, демон искушения!
Эрик бросил вилку на стол и вскочил, опрокинув стул.
— С тобой все в порядке? — обеспокоенный Дан не донес вилку до рта Эммы.
— Я очень устал, — излишне резко ответил Эрик. — Мне нужно отдохнуть.
Быстрым шагом он направился к двери.
5 глава
Алика
После ужасного обеда, который закончился лишь в сумерках, меня отпустили отдохнуть. Шатаясь от усталости, под присмотром хрустального дракона, я поднялась в свою комнату, сбросила одежду, вытащила из прически шпильки и с облегчением рухнула в постель. Но на подушке меня ждала длинная, белая и полностью закрытая шелковая ночная рубашка. Видимо, прислуга все же побывала в моей комнате. Со стоном я облачилась в рубашку. Ненавижу ночнушки! Всегда сплю голая. Мало того, что я намучилась в этом длинном душном платье и с узлом из волос, от которого жутко разболелась голова, так ещё и спать придется одетой.
— Спасибо, что не в пальто! — прошептала я и принялась заплетать косу, как велела мне Эмма.
Эти мелочи, чисто бытовые неудобства вымучивают не меньше, чем постоянные оскорбления и принуждение кошмарного мира, в который я попала. Потому что с них и начинается несвобода. Если я даже спать лечь не могу так, как мне хочется, то что уже говорить о другом? Серые сумерки заткали паутиной белизну комнаты. Какое облегчение! За один только день я устала от этого бесконечного света, струящего отовсюду. От всех оттенков белого. От скудости красок. И, сидя на кровати, я, наконец, заплакала. Вместе со слезами пришло облегчение, и, нарыдавшись всласть, я заснула. Мне снилась Жанна, которая гладила меня по волосам и шептала:
— Все будет хорошо, сестренка!
Проснулась я в полной темноте от того, что кто-то теребил меня за плечо.
— Проснись, Алика! — прошептал над ухом мужской голос.
— Еще минутку, Жанночка! — заскулила я, напрочь забыв со сна, где нахожусь.
Внезапно зажглась круглая настольная лампа на тумбочке возле кровати, и в ее ярком свете я увидела Эрика. Он стоял возле кровати в белом плаще дисциплинатора, с капюшоном на голове, держа в руках большой бумажный сверток.
— Вставай, — приказал он и бросил сверток на кровать. — Ты едешь со мной. Переодевайся.