— Куда мы едем? — невыносимо яркий свет лампы резал глаза, и я закрыла их рукой.
Эрик наклонился ко мне, оторвал мою руку от лица, сжал запястье и зло прошептал:
— Когда же ты научишься не задавать вопросов?
Я молча вскочила с кровати и схватила сверток. В моих руках развернулся, шурша шелком, белый плащ дисциплинатора. А из-под него выскользнуло ярко-алое шелковое платье. Я едва сдержалась, чтобы не спросить, как же я могу надеть такое в мире, где яркая одежда запрещена? Или он специально хочет меня подставить, чтобы отвести на казнь прямо в этом кровавом платье? Видимо, все мысли так ясно отразились на моем лице, что Эрик улыбнулся:
— Не волнуйся! Если я позволяю, то все в порядке.
Правда? Вот этого-то я как раз и боюсь!
— Наденешь платье, а сверху белый плащ, чтобы ничего не было видно. И распусти волосы, а на голову накинь капюшон.
Я медленно спустила с плеча рукав ночной рубашки и нерешительно остановилась, давая ему время отвернуться. Но он стоял и смотрел. Так и будет на меня пялиться?
— Быстрее! — Эрик нетерпеливо щелкнул пальцами. — Чего застыла?
— Мне неловко, отвернитесь, пожалуйста.
— Неловко? — он хмыкнул и изумленно поднял бровь. — Выкинь это слово из своего лексикона, причем навсегда. — У тебя не может быть неловкости, если я приказываю. Моментальное и тщательное исполнение моих приказов — это все, что должно тебя волновать. Раздевайся! — он уселся на кровать, широко раздвинув ноги, и демонстративно уставился на меня.
Сволочь! Мерзкая скотина! Краска стыда залила мое лицо. Не могу видеть эту самодовольную рожу с холодными глазами арктического волка. Еще сегодня в столовой мне показалось, что он за меня заступился, симпатизируя. Ошибка! Ему все равно. Он играет со мной, как кот с мышью: подцепив острым когтем, больно ранит, и ослабляет хватку, видя, что мышь сейчас испустит дух. Ему просто хочется подольше поиздеваться надо мной. Ладно, выхода нет. Я стащила с себя ночную рубашку и потянулась к платью, лежащему на кровати. Взяла его в руки, чтобы надеть, но Эрик вдруг выхватил платье и спрятал за спину. Я выпрямилась, стоя перед ним совершенно обнаженная. А он откинулся на спинку кровати, положил одну ногу на другую и принялся внимательно рассматривать мое тело. Сантиметр за сантиметром. Начал снизу, прошелся взглядом наверх, остановился на груди. Встал и обошел меня сзади. Положил руку мне на попу и сжал.
— У тебя красивое тело, тебе говорили? Особенно зад! — его горячее дыхание обожгло мое ухо.
Я молча кивнула, пытаясь сдержать слезы. Он этого и ждет, чтобы я заплакала. Ему явно нравится надо мной издеваться. Нет, такого удовольствия я этому мерзавцу не доставлю!
Он обошел меня еще раз, остановился, глядя ниже живота. Заметил слезы в глазах и вдруг осторожно дотронулся до ресниц. Подцепил пальцем слезу, и… попробовал ее на вкус.
Вот псих ненормальный! Все еще хуже, чем я предполагала! Боже, за что мне это все? Я же никому никогда не делала ничего плохого!
— Какая же ты сладкая! — прошептал он.
Взял с кровати платье, закатал подол и накинул мне на голову. Потом потянул вниз, аккуратно расправляя. Осторожно приподнял грудь, вставляя в лиф, и якобы ненароком прикоснулся к соску. Он одевал меня так профессионально, словно делал это сотни раз. Скольких девушек он привел сюда, в этот мир? Но главный вопрос: сколько из них выжили? Эрик принялся расплетать мою косу. Подвел меня к туалетному столику в углу комнаты, усадил на высокий бежевый пуф, взял щетку для волос и причесал, пропуская пряди через пальцы.
Над столиком, на стене висело огромное зеркало, и пока он мной занимался, я неотрывно смотрела в эти волчьи глаза. Заметив мой взгляд, он сказал:
— Опусти глаза. Приучись смотреть в пол. На дисциплинаторов нельзя смотреть, пока они сами не прикажут.
Я уставилась в пол.
— Что нужно сейчас сказать? — он вдруг больно потянул мои волосы.
— Я… не знаю. Пустите! Больно!
— Больно — это хорошо. Лучше запоминается. Еще один урок: ты сейчас должна сказать: "простите, Эрик!" И делать так каждый раз, когда допускаешь ошибку. И не только со мной. Ты вообще должна все время извиняться за то, что родилась ведьмой, понимаешь? Правда, другие могут захотеть, чтобы ты их называла: мой повелитель или мой господин. Это все нюансы, которые зависят от мужской воли. Но мне достаточно, чтобы ты произносила моя имя.
Я молча кивнула. Хорошо, что мне можно смотреть в пол. Если бы он сейчас увидел мои глаза, то прочитал бы в них, как далеко я его посылаю. Какие еще другие? Что он имел ввиду?
— Не слышу, — Эрик снова потянул меня за волосы.
— Простите, Эрик, — поспешно извинилась я, стараясь не ойкнуть от боли.
— Отлично! Вот теперь я вижу, что ты усвоила урок. Встань и посмотри в зеркало! — в его голосе послышалось удовлетворение.
Я оглядела себя. Алое платье не прикрывало, а скорее, открывало все, что только можно. Ненавижу провокативную одежду! Никогда в магазинах к такой не подходила. Платье на тонких бретельках облепило меня так, словно я мокрая. На правом бедре начинался огромный разрез, оставляя ногу полностью обнаженной. Сверху разрез перехватывала золотая цепочка, не давая ему полностью распахнуться. Учитывая, что я без белья, цепочка была кстати. Я повернулась, оглядывая себя сзади. На спине вместо ткани струились золотые цепочки, а между ним была впаяна змея.
Эрик поставил на пол перед мной босоножки на высокой "шпильке", сделанные из переплетений тончайших золотых ремешков.
— Подними ногу на пуф, — он опустился на одно колено.
Я подняла ногу, заложив платье между бедрами так, чтобы ему не было видно интимных подробностей. Он ухмыльнулся, провел рукой по моему бедру, откидывая подол платья в сторону, и внимательно рассматривая меня между ног. Потом вдруг посмотрел мне в глаза. Я поспешно уставилась в пол.
— Взгляни на меня, — приказал он.
Я подняла глаза. Он погладил мое лоно и улыбнулся. Если этот псих еще раз засунет в меня пальцы, то я его стукну чем-нибудь тяжелым. Думаю, настольная лампа подойдет. Его руки гладили меня, а холодные голубые глаза внимательно изучали мою реакцию. Я изо всех сил сдерживалась, чтобы не показать, насколько он мне омерзителен.
— Расслабь ногу, — он, наконец, убрал руку и занялся моими босоножками, переплетая и застегивая ремешки. — Хорошо! — он поднялся на ноги. — Теперь последний штрих, — Эрик достал из кармана тюбик с губной помадой и открыл его.
Старательно, но быстро накрасил мне губы красной помадой оттенка крови и полюбовался на свою работу. Отошел на пару шагов. Я немного расслабилась. Когда он близко, это невыносимо. Но оказалось, что я рано обрадовалась. Он вдруг буквально набросился на меня. Одной рукой схватил за попу, пальцы второй руки засунул между моими губами, заставив меня широко открыть рот, и прошептал:
— Но рот твой, вырезанный строго, таил такую смену мук, что я в тебе увидел бога и робко выронил свой лук.
Я не поверила своим ушам! Это же стихи Гумилева! Я на третьем курсе филфака писала по нему курсовую. Все еще хуже, чем я предполагала! Он — маньяк. Такой же, как в "Молчании ягнят": полностью больной на голову умник с потугами на супер-интеллект. Мы с Жанной очень любили в свободное время посмотреть кино про маньяков. Прижавшись друг к другу на диване, укрывшись одним пледом, мы ели попкорн и всегда обсуждали, что самые жестокие из них — это интеллектуалы-эстеты. Они обычно кромсали жертву на мелкие части и при этом произносили мудрёный текст: стихи или цитаты из умных книг.
И именно это сейчас происходит со мной! Мне стало так плохо, что я покачнулась.
— Осторожно! — Эрик подхватил меня под руку. — Ты что не привыкла к каблукам?
— Нет, — мотнула головой я.
Я к маньякам и психам не привыкла! Бежать отсюда. Бежать без оглядки! Пусть поймают и лучше прилюдно казнят, чем этот извращенец спрячет меня где-нибудь и будет медленно отпиливать по кусочку, одевая при этом, как куклу, и читая стихи. Казнь — это хотя бы быстро! Главное: улучить правильный момент.
— Теперь ты готова послужить той, кого по праву называют Матерью Оргазмов, — он накинул мне на плечи плащ дисциплинатора и надвинул на лоб капюшон.
Мать Оргазмов? Это имя было написано на обложке той книги, которую я нашла. Меня везут к автору книги? К женщине? Черт меня дернул украсть эту книгу в кафе. И главное: в жизни ничего чужого не брала, а тут как свихнулась просто. Украла, сунула в рюкзак и быстро смылась, пока не догнали. Наваждение какое-то!
Возле дома нас ждала машина, очень похожая на обыкновенный лимузин, только без колес. Белая, длинная, она сверкала снежным отливом, и со всех сторон была украшена символом дисциплинаторов: буквой "т", на перекладине которой висела мертвая змея. Только буквы на лимузине были не из дерева, а из чистого золота.
Эрик распахнул дверь и придержал мой длинный плащ, пока я забиралась в машину. Внутри просторного салона из мягкой кремовой кожи вальяжно развалился на округлых диванах Дан. Он похлопал рукой по дивану рядом с собой, приглашая меня сесть. Я подчинилась. Напротив сидел Генрих. На его плечах дремали, нахохлившись, как птицы, два хрустальных дракона. Эрик сел рядом с ним.
Машина взлетела и понеслась, лавируя между высокими стеклянными домами. Водитель за прозрачной перегородкой иногда бросал на меня равнодушный взгляд. Улицы, ярко освещенные фонарями, были абсолютно пусты. За нами увязалась целая стайка хрустальных драконов. В небе висели две луны. Одна абсолютно-белая, вторая нежно-зеленая, цвета молодой травы.
— Знаешь, Эрик, меня всегда поражали твое своеобразное чувство юмора и цинизм. Это нужно было додуматься: облачить ведьму в плащ дисциплинатора! — усмехнулся Генрих.
— А ты знаешь другой способ скрыть ее откровенный наряд? — нахмурился Эрик.
— Ну, можно было накинуть на нее плащ простолюдинки или серую накидку прислуги, — Генрих открыл мини-бар, достал оттуда бокал, бутылку с янтарной жидкостью, открутил пробку и щедро наполнил бокал до краев.
В машине запахло алкоголем.
— Чтобы потом по городу ходили слухи, что дисциплинаторы по ночам возят прислугу невесть куда? — спросил его Дан. — Очень разумно! Ты бы меньше пил, Генрих, а то твой острый ум начал притупляться. Эрик прав: в плаще дисциплинатора риска меньше. Все знают, как часто члены Ордена работают по ночам, охраняя покой народа. В этом плаще ведьму от нас не отличить, если не присматриваться к ножкам, обутым в босоножки на каблуках, — он улыбнулся и бесцеремонно откинул длинный подол плаща, обнажая мои ноги.
Его рука скользнула вверх, оглаживая их.
— О! Какие ножки! — Генрих восхищенно присвистнул. — Эрик, беру свои слова назад. Улов в этот раз отменный! — он глотнул из бокала и протянул его мне: — Хочешь выпить, красотка? Это столетний коньяк.
— Спасибо, не пью, — тихо ответила я, стараясь, чтобы голос не дрогнул, потому что рука Дана все еще оглаживала мои ноги, медленно поднимаясь к внутренней стороне бедер.
— Напрасно, — Генрих еще раз глотнул коньяка. — Упускаешь шанс. В нашем мире алкоголь запрещен. Особенно он противопоказан женщинам. Но если выпить предлагает дисциплинатор, то можно, и даже нужно. Ну-ка, раскрой свои пухлые губки, — он прижал стакан к моим губам. — Заодно и посмотрим, как они выглядят, когда в них что-то вставлено, — он гоготнул, очень довольный своим остроумием.
Я молча мотнула головой, крепко сжав губы.
— Хватит, Генрих! — Эрик выхватил из его рук стакан. — Не нервируй ее перед таким важным мероприятием. Нам нужно, чтобы она была спокойна и холодна. А у нее вон щеки уже горят и глаза сверкают. Потом не говори, что я снова притащил не ту. Дан, брат, сделай одолжение: перестань ее лапать. Не видишь, что девушку это раздражает?
Он снова изображает из себя моего защитника. Как будто сам не лапал меня в наглую полчаса назад, пользуясь тем, что в комнате никого нет. Псих ненормальный!
— Ну все-все! Как скажешь, брат! — Дан шутливо поднял руки. — Ты — охотник, тебе виднее.