— Тюремщик заперся в соседнюю камеру и стал умолять прекратить все это. Он просил, а потом стал грозить. Я же не понимала, как надо действовать, чтобы волшебная штуковина стала исполнять в точности то, что хочется именно мне.
Перед глазами мелькали испуганные птицы и спасающиеся от ежей гвардейцы — это, с одной стороны. С другой, был мужик, что жал свои телеса в решетку. Это было противно. Пузо огромное, лоснящееся, волосатое. Она взмахнула палочкой и попросила ее, чтобы он прикрылся. В итоге он облачился в ограниченную прошлогоднюю коллекцию из магазинчика нижнего белья на Кутузовском проспекте. Это не сильно помогло.
Опочивальню короля сотряс взрыв хохота. Лира ждет, когда они отсмеются, разглядывая убранство вокруг.
— Прошу простить меня… Марта, пожалуйста, продолжайте!
Они веселятся, а вот ей как-то грустно. Она чувствует себя ужасно усталой.
— Крыс или новых ежей я боялась, тюремщик пугал меня и веселил одновременно, но надо было выбираться. Я имела неосторожность сказать это вслух. Потолок над нами стал рушиться, сначала упала одна плита, потом вторая, по ним стали взбираться перепуганные гвардейцы, туда же ринулись птицы, а потом и ежи. Я порадовалась, что не зашибла никого, сказала, что это борщ какой-то.
Лира рассказывает двум веселящимся мужчинам, что камеры заполнились запахом чего-то кислого. Она не могла понять, что происходит, но решила и не выяснять этого. Выбравшись вместе с Джонатаном через покореженную решетку, они двинулись в след за птицами, не успели выбраться, как увидели возвращающихся гвардейцев, преследующих их ежей и индюшек.
— Я и Джонатан решили не мешать им, отбежали в сторону, а потом заглянули вниз. Птиц внизу уже не было, зато были запершиеся в камерах полуголые мужчины и этот ваш Сэгхарт. Я схватила Джонатана и потащила за собой, но тот стал упираться.
Просто она забыла, что этот упырь ему вроде как родственник. Если бы не он, то Лира бы наверняка сбежала.
— Не успели мы сделать и десяти шагов, как он появился рядом, взял его и меня за ухо…
Ей не хочется вспоминать и упоминать о том с каким презрением он выдохнул: «Опять вы! Все никак не угомонитесь!» С чего он взял, что ей есть до него хоть какое-то дело?
— Дальше вы все знаете. Так я имела честь познакомиться с вами ваше величество.
Король воспринял мою заминку по-своему.
— Можно просто Лайнелл.
Лира с благодарностью улыбается ему. Не обращение к нему вводит ее в ступор, а понимание, что нужно делать что-то. Признаваться? Не покрутят ли они у виска? Притворяться дальше? Она всегда знала, что актриса из нее так себе. Все не так, не правильно, дико и не правдоподобно.
— Куда же делась ваша палочка?
— Ваш Сэгхарт забрал ее, перед этим наорав на Джонатана. Мне пришлось заступиться за него и сказать, что все происходящее моих рук дело.
Не передать словами каким уничижительным взглядом он наградил ее. Гад!
— О, да. Это можно считать оружием!
Она не станет спорить с ними в их рассуждениях. Ее одолевает дремота и она уже несколько раз проглотила напрашивающийся зевок.
— Пожалуйста, — раздается позади нее едва-едва знакомым голосом.
На стол перед ней падает соломинка. Лира смотрит на это с равнодушием. Даже тот факт, что она не могла взяться из ниоткуда не тревожит ее. Она забирается в кресло с ногами, запахивая их легкой накидкой.
— Я обезвредил ее.
Мужчины рассматривают соломинку. Сначала ее берет в руки Траубе, вертит и даже взмахивает, передает королю, тот тоже пытается сделать что-то.
— Все было так она рассказала нам?
— Да, но веселого в этом было мало.
Лира хмыкает, слушая голос из-за спинки. Этот Сэгхарт отчего-то не спешит показываться. Стыдно ему что ли? Вряд ли. Сначала лапает, обвиняет и орет при всех…
— Вот только кое-кто забыл рассказать, что чуть было не прибил меня, попытавшись надеть кастрюлю с какой-то крас…
Глава 10
— Вот только кто-то не рассказывает, что чуть было не прибил меня, попытавшись надеть на голову кастрюлю с какой-то красной бурдой! Да к тому же кислой!
— Ей это удалось?
Лайнелл и Генрих продолжают смеяться, но теперь гораздо тише и все больше прячут хохму в кулаки. Лица у них двоих счастливые, раскрасневшиеся и мокрые от слез. Такими он застал их.
— А сам-то ты как думаешь? — бросает Эверт не без недовольства.
Он перегибается через кресло, собираясь сказать этой девице все что думает о ее проделках и безответственности. Ладно, Джонатан! Он — ребенок, которого нужно высечь, делать это неделю и не переставая, но она! Взрослая ведь и мозгов должно быть побольше!
— Куда же ты дел ее? — интересуется Лайнелл, куда спокойнее, наконец вытирая свое мокрое от смеха лицо.
Эверту некому высказывать свое недовольство, претензии и замечания. Девчонка спит, подтянув ноги и запахнувшись в шелковый халат с изображенными на нем фламинго.
— Никуда. Успел отскочить. Варево ухнуло вниз.
— Тихо, Темнейшество, — просит его Лайнелл, вспомнив не самое любимое из прозвищ сэгхара. — Разбудишь ведь.
Эверту кажется, что она притворяется, но пульс и дыхание говорит об обратном.
— После кофе?
Эверт поднял чашку, понюхал напиток, передал его Траубе. Это он у них специалист по ядам, гнусным и подлым моментам. Но тот только кивнул в ответ, вернув емкость на блестящий, как новехонькое зеркало поднос.
— Это он. Не сомневайся. Я попробовал его первым.
— Много выпила? — Эверт продолжает держать ее запястье, считая удары сердца.
Оно замедляется, как у всякого человека, который погружается в невозможно глубокий и крепкий сон.
— Как видишь. Полчашки. Выпила и не поморщилась.
— Интересно.
Что же именно ему интересно Эверт объяснять не стал. Тут и так понятно: удивительное дело, но тонизирующий напиток (который, к слову, никогда не нравился ему) подействовал на девушку совершенно по-иному — не взбодрил, а успокоил и погрузил в сон.
«Она должна бегать по потолку! Вот ведь странная…И в этом тоже!»
Он повертелся на месте, вздохнул из-за занятого кресла, сотворил себе точно такое же, но только из своего особняка, уселся и почувствовал, что его наконец отпустило. День закончился. Неприятности тоже. Можно расслабиться, выпить и не ждать ничего плохого.
— Посмеялись и хватит, — медленно выводит Траубе. — Хочу знать, что же наконец произошло? Можешь не рассказывать мне, что вы отправились в имение, но почему без охраны?
Эверт разводит руками и смотрит на Лайнелла. Настал его черед молвить свое слово и объяснять свои вольности.
— Ты не хочешь освободить и переодеть своих крысолюбов?
Он дает величеству собраться с мыслями. Эверт давно знает его. Траубе тоже, потому и соглашается на этот короткий обмен любезностями.
— Им полезно.
— Я тоже так решил, — отвечает Эверт с тяжким вздохом. — Теперь у нас нет темниц и малой приемной залы.
Траубе бледнеет, а Эверт только дергает бровями. Он думал, что девчонка преувеличивает? Зря. Работы хватит всем: от уборщиков и кузнецов до каменщиков и архитекторов.
— Я — король в конце концов.
Произносит Лайнелл, выпрямляется и подтягивается к остывшему кофейнику, наполняя чашку бурым напитком.
— Вот именно, — откликаются Эверт и Траубе в едином возгласе.
Им только не хватало смуты, когда только-только все стало налаживаться. Страна не выдержит еще и распрей.