— Добрый, славный убийца, — закатив глаза, пробормотал Элвир. — Что может быть лучше?
— Он правда был хорошим, — прошептала Омиза. — Марил всегда был добр ко мне.
— А к жене? — Торн по-прежнему весьма скептически относился к этому добряку.
— Ну, — неуверенно протянула женщина. — Гедрику он побаивался, старался ей не перечить. Сестра моя очень крутого нрава… была, — Омиза снова всхлипнула. — Марилу доставалось частенько от нее, но он терпел. Всегда терпел.
— Значит, вы утверждаете, что ранее этот Марил никогда не обижал вашу сестру?
— Ну как — не обижал, — замялась женщина. — Однажды, несколько лет назад, он не выдержал вечной ругани и придирок Гедрики и ушел от нее к другой женщине. Ненадолго, потом вернулся, — добавила она. — И с тех пор вроде все хорошо у них было. Ну, то есть не то чтобы прям хорошо, но жили, как раньше.
— И что же нарушило эту идиллию? — протектор не был готов проникнуться сочувствием к человеку, убившему собственную жену, пусть даже ту еще стерву.
— Я не знаю! — беспомощно воскликнула Омиза. — Когда я пришла, сестра была уже мертва, а он сидел над телом. На голове ее была подушка. Тяжелая, бархатная. Эти подушки лежали на кровати Гедрики, не для того, чтобы спать, а для красоты. И вот этой-то подушкой… — новый всхлип прервал повествование, — ей-то Марил и задушил Гедрику. А вокруг кружили перья. Тучи проклятых перьев! — голос женщины сорвался на крик.
— Возможно, ваша несчастная сестра порвала подушку, защищаясь, — Итон прервал рассказчицу, очевидно, преследуя одну цель — не дать разразиться женской истерике.
— Марил сказал, что случайно пролил вино на кровать, а Гедрика возьми да начни его колотить этой самой подушкой. И, знаете, он говорил так, будто не чувствовал за собой никакой вины. Она его ударила — он ее наказал. Сказал еще, что надоело терпеть тупую, уродливую, злобную бабу рядом, — Омиза, очевидно, всего лишь пыталась дословно передать слова убийцы, но все же осеклась, поняв, что порочит такими речами память сестры. — Я не могла там сидеть и все это слушать. Да и страшно было, хоть он и не пытался обидеть меня. Выбежала из дома и побежала к вашей милости, дэн комендант. Только вот не знаю, станет ли Марил дожидаться, пока ваши люди явятся за ним.
— Значит, задушил с целью справедливого возмездия, — подвел итог Карст. — Вы правильно сделали, госпожа Венайл, что пришли сюда, хотя разумнее было бы все же обратиться к страже. Но теперь это уже наша забота. Вы же постарайтесь успокоиться, ступайте домой. Вы ведь не у сестры жили? — комендант совершенно точно знал, что она жила одна, знал даже, где именно. — Позовите кого-нибудь из подруг или соседок, а делом внезапно обезумевшего примерного супруга займемся мы с эном Торном.
Не без труда выпроводив разрывающуюся между ужасом и сочувствием к убийце женщину, комендант с протектором какое-то время молча смотрела друг на друга. Очевидно, каждому не хотелось первым оглашать напрашивающиеся неутешительные выводы. И все-таки Элвиру пришлось первым нарушить молчание.
— Итак, что мы имеем? Внезапный бунт ничтожеств против угнетателей, которых убийцы ненавидели и боялись одновременно. И если в недавних городских убийствах наиболее жалкие и никчемные людишки становились жертвами, то теперь они взяли на себя прямо противоположную роль. Как вы полагаете, дэн Итон, стоит ли искать здесь связь?
Глава 11
Лотэсса находилась в Зеркальном чертоге и совершенно не знала, чем себя занять. Тут даже присесть некуда, разве что на пол. От нечего делать она принялась в который раз рассматривать образы богинь. Маритэ — величественная и юная одновременно. Огромные голубые глаза, водопад серебристых волос и нежное сияние, исходившее от всей фигуры богини. Фоном для образа Маритэ художник выбрал звездное небо. Астель — прекрасная восхитительной красотой поздней весны. Золото волос, колдовские зеленые глаза, нежный румянец. За спиной богини белел цветущий сад. Но больше других Тэссе нравилась Нидея, стоящая на краю скалы над морем. Ее красота сияла дерзостью, в озорных серых глазах словно искрился смех, а волнами черных кудрей будто играл ветер. Каждая из богинь казалась почти живой, но в образе Нидеи неведомый художник превзошел сам себя.
От созерцания ликов богинь Лотэссу отвлекли шаги. Девушка думала, что увидит верховную жрицу, назначившую ей встречу, но явился Валтор.
— Я думала, владычица хочет поговорить со мной наедине, — немного растерянно произнесла Тэсс.
— Она наверняка думала так же, — спокойно ответил король. — Но после того, что случилось, я не собираюсь оставлять вас. Мало ли какой безумный обряд пресветлая Лавинтия надумает провести в этот раз.
Тэсс даже не стала спрашивать, откуда Дайриец узнал о назначенном владычицей свидании. Пришел — и ладно, с ним действительно как-то спокойнее. Вообще же девушка с удивлением стала замечать, что чем ближе был намеченный срок отъезда короля, тем меньше ей хотелось оставаться в Храме совсем одной, без единого человека, соединявшего ее с прошлой жизнью. Нармин не в счет. Она, как и прежде, терпеть не могла Тэсс, но теперь они словно поменялись ролями. Во дворце Нармин чувствовала себя неуютно и одиноко, а в Храме — Лотэсса. Потому и приходилось невольно цепляться за Малтэйра. Но скоро он уедет, и останутся одни жрицы. Выпросить бы у него хоть свиток для переписки с Альвой. Утратить еще и эту ниточку будет совсем уж невыносимо.
Наконец явилась Лавинтия. Как всегда величавая, но исполненная благожелательности. Удивленно и в первый момент не слишком одобрительно покосившись на короля, она поприветствовала обоих, разумно не став допытываться у его величества, что он изволит тут делать.
— Дитя мое, — после того, как у девушки обнаружились способности жрицы, владычица почему-то решила, что может обращаться к ней, как к своей подопечной. — Я позвала тебя сюда, чтобы поговорить о твоей великой миссии.
— Что еще за великая миссия? — вмешался Малтэйр. — Я привез энью Лотэссу в Храм, чтобы защитить, а не чтобы на нее возлагались какие-то особые жреческие надежды.
— Есть вещи много значимее наших планов и желаний, ваше величество, — воодушевленная своей идеей, верховная жрица, очевидно, решила больше не заискивать перед королем. — Сама Маритэ отметила эту девушку удивительной силой, а значит, богиня ждет от нее многого. Кто мы такие, чтобы спорить с волей созидательницы?
— Я, к примеру, король Элара, если вы забыли. И мои планы и желания на территории моей страны важнее воли всех богинь и Странников, вместе взятых, — заявил Дайриец.
— Очень жаль, что все виденное ранее не убедило ваше величество в могуществе Маритэ, — вздохнула Лавинтия. — И все же я прошу немногого. Позвольте нам хотя бы узнать волю богини относительно вашей невесты. Вполне возможно, она будет совпадать с вашими планами.
— Ну так узнавайте, — пожал плечами король. — Только не забудьте потом рассказать мне о том, чего хочет Маритэ от моей будущей жены.
— Мне не дано этого знать, — развела руками верховная жрица. — Богиня может явить свою волю лишь только избранной. Увы, во мне нет и малой доли того дара, коим наделена наша будущая королева, — по голосу чувствовалось, что о слабости собственного дара она сожалеет искренне, а льстит — целенаправленно.
— И каким же образом богиня явит свою волю энье Лотэссе? — скептически вопросил Валтор.
— О, для этого у нас есть древняя церемония, — вдохновенно начала вещать Лавинтия. — В одном из подземелий Храма…
— Подземелий?! — хором воскликнули король с Лотэссой.
— Вы серьезно? — Дайриец и не думал скрывать своего возмущения. — Думаете, я позволю затащить свою невесту в какое-то подземелье?
— Я прошу вас, ваше величество, — уперлась владычица. — Если хотите, умоляю. О даре подобной силы можно читать лишь в старинных хрониках. И он не дается просто так. Щедро одарив энью Лотэссу, Маритэ уготовила ее для великого дела. Иначе не может быть! Но только лишь сама богиня может раскрыть свой замысел.
— Но почему это нужно делать в подвале? — на этот раз голос подала сама Тэсс, которой была уготована роль жертвы.
— Это не подвал, а подземелье, — почти обиженно поправила верховная жрица. — Самая древняя часть Храма! Ведь Храм был возведен на месте древней обители, последней из сохранившихся на Доэйе. Когда-то, века назад, подземелье находилось на поверхности земли, но в горах случаются землетрясения, и земля постепенно меняет свой облик. Возможно, когда-нибудь под землю уйдет самая высокая башня Храма. В любом случае, именно древность и священность подземного зала делают его единственным местом, которое Маритэ может почтить своим присутствием.
— Личным? — Валтор иронично изогнул бровь.
— Нам не дано этого знать, — Лавинтию, казалось, не задела издевка его величества. — Мы знаем лишь, что ваша невеста является одной из тех, кому предначертано стать исполнительницами ее воли. И так было всегда! Все великие откровения и пророчества снисходили на жриц в подземном зале!
Лотэсса обратила внимание на то, как быстро «подземелье» стало в речах владычицы «подземным залом», и про себя усмехнулась. Верховная жрица проявляла чудеса красноречия, стараясь убедить короля в необходимости проведения очередного опыта над Тэссой. А девушке было уже почти все равно: пусть хоть в водопад со скалы бросают и ждут, что Маритэ вознесет ее над горными вершинами вместо неминуемой гибели.
Ни Дайриец, ни Лавинтия не собирались сдаваться, и спор их грозил затянуться навечно. Тэсс сочла нужным вмешаться.
— Я согласна, — она старалась произнести это как можно громче, чтобы перекрыть голоса спорящих. — В подвал так в подвал, — вздохнула она. — Надеюсь, после этого обряда вы оставите меня в покое, убедившись, что Маритэ не имеет на меня никаких видов.
Валтор одарил девушку долгим и отнюдь не одобрительным взглядом. Потом обратился к владычице.
— Если энья Лотэсса права и ваша богиня не почтит ее личным визитом, моя невеста может быть свободна от притязаний Храма на нее? Откажетесь ли вы от навязчивой мысли сделать из нее жрицу?
— Что ж, — с печально-торжественным видом провозгласила Лавинтия. — Если свет Маритэ не осияет ее избранницу, я покорюсь решению богини и вашего величества.
— Обещаете? — в его голосе чувствовалось явственное недоверие. — Я не хочу, чтобы, едва дождавшись моего отъезда, вы начали вновь увещевать энью Лотэссу о необходимости стать жрицей и величии пути служения Маритэ.
— Обещаю, — слова эти были произнесены с подчеркнуто скорбным видом, свидетельствующим, что женщину вынудили дать ужасную клятву, против которой вопиет все ее существо. — Итак, церемонию проведем сегодня ночью, ибо положение звезд на небе самое располагающее.
— А ведь у меня сегодня день рождения, — негромко, скорее самой себе, сказала Тэсс.
— Что?! — король ошарашенно уставился на нее.
— Неужели? — с медовой улыбкой вопросила владычица.
— Вот так, — девушка развела руками, словно оправдываясь за столь несвоевременное и неуместное известие.
— Что ж, — Лавинтия явно приуныла. — Ради такого случая церемонию придется отложить.
— Не стоит, — решила Тэсс. — Не такой уж это праздник. Я предпочту перенести все издевательства сегодня и знать, что все позади. Тем более, звезды нынче какие-то особенно благоприятные.
— Ну, если его величество не возражает, — заискивающим тоном начала верховная жрица.
— Я возражаю против всей этой затеи и соглашаюсь лишь для того, чтобы в дальнейшем избавить энью Лотэссу от ваших чрезмерных ожиданий, возлагаемых на нее. Хотя я с трудом удерживаюсь от того, чтобы запретить все это безумие.
— То, что представляется безумием по людским меркам, освящено безмерной мудростью бессмертной богини, — с назидательным пафосом произнесла Лавинтия, сразу повеселевшая после осознания одержанной победы.
— Что мне нужно будет делать? — перешла к делу Тэсса.
— Ничего. Просто провести ночь в подземелье… в подземном зале, — поспешно спохватилась женщина.
Оказавшись несколько часов спустя в том самом подземном зале, Лотэсса осознала, что владычица много чего недоговорила. Уже спускаясь по узким сколотым ступеням в полутьме, девушка начала сожалеть о поспешно данном согласии на проведение обряда. Темнота, затхлость и холод самого настоящего подземелья навеивали донельзя мрачные мысли и предчувствия. Но по сравнению с самим залом лестница была еще вполне сносной.
В низких сводах странно и инородно смотрелись отверстия вроде окон под самым потолком, но этого Лавинтии и сопровождавшим ее старшим жрицам оказалось мало. Женщины чуть ли не час читали молитвы, взывая к Маритэ, при свете единственной тусклой свечи. Уходя, жрицы решили забрать свечу с собой. И не только ее. Одна из сопровождающих владычицу жриц почтительно попросила Тэссу разуться. В ответ на недоуменно-испуганный взгляд и растерянный лепет девушки, ей доходчиво разъяснили, что босые ноги, соприкасающиеся с древними камнями подземелья, — совершенно необходимое условие озарения.
И вот ее оставили одну — босую и в темноте. Поначалу девушка даже не испытывала злости и страха. Она лишь нервно смеялась над положением, в котором оказалась. Почему-то Тэссу не оставляла уверенность, что сейчас двери откроются и ее выведут на свет, разъяснив, что это было лишь испытание. Но время шло. Непроглядная темнота словно сдавливала призрачными тисками, и только ступни, пронзаемые ледяным холодом каменного пола, придавали ощущение реальности. Холод, терзающий наравне со страхом, не давал последнему чувству полностью завладеть ее существом. Вскоре к холоду прибавились голод и жажда, но это лишь помогало сосредоточиться на банальных телесных потребностях, отвлечься от ужаса, прячущегося в древней тьме каменной ловушки.
Не прошло и четверти часа, как девушка попробовала открыть дверь, наощупь добравшись до входа. Естественно, дверь была заперта. Еще через полчаса она колотила руками по двери, требуя выпустить ее именем короля. Но лишь содрала о камень кожу на руках.
Тэсса медленно сползла по стене и села на пол, привалившись спиной к холодному камню. Ей овладело странное тоскливое оцепенение. Девушка не плакала, не кричала, даже не злилась, осознавая всю бесполезность этого. Она словно утрачивала постепенно мысли и чувства, будто сама медленно и неотвратимо каменея.