Зрел в ней магию йольфа ведьмачьим глазом столь же отчетливо, сколь и личину эльфа человечьим. Поэтому-то она ему и открылась, поэтому и сам он ей свой секрет, ото всех таимый, открыть не побоялся.
Отец Лионеллы был одержим единственной идеей — созданием обещанного ребенка. Думал, что с его помощью эльфы войну выиграют, да власть и над йольфами, и над людьми получат. Конечно, не распространялся он об этом своем стремлении, делая все тайком, но сути оно не меняло.
А крошка Ли еще до своего рождения должна была стать завершающей частью его эксперимента. Той самой, избранной, совместившей в себе три расы. По крайней мере, по задумке ее отца.
Не стала, не срослось. Мать Ли, смеска человека и йольфа, умерла родами, на радость королю — ведь больше не надо было прятать ее.
Сама же Лионелла, носительница крови всех рас, должна была принести своему отцу власть над миром, но по ироничному стечению обстоятельств в ней было слишком много от йольфа, чуть-чуть от человека и ни капли от эльфа.
Король даже проводил особый ритуал, решив, что покойная мать Ли ему изменила. Но нет, крошка, со слишком бледной для эльфа кожей, была стопроцентно его дочерью. Парадокс, однако, в том-то и заключалась проблема. Не могут мирно сосуществовать две противоположных крови высших, две их совершенно разные магии — какая-то одна обязательно верх возьмет, вторую всю вытеснит.
Если получить тройного смеску было бы так просто — наверняка уже кто-нибудь, да сделал бы это.
Отец Ли разочаровался, но попыток не бросил. А Лионелла так и росла с чувством не оправданных чужих надежд.
Пока она была маленькая, скрывать истинную сущность оказалось несложно — отец ее лишь заблокировал магию йольфов, да поменял крошке ауру, вписав туда собственный, солнечный цвет. А вот когда Лионелла выросла…
Впрочем, и тут отец нашел выход — придумал сложное заклинание, завязанное его кровью, что полностью меняло суть Лионеллы, и даже запечатывало ее магию йольфи, взамен открывая доступ к солнечной силе самого эльфа.
Единственное, с наступлением темноты, заклинание слабло, открывая и истинный облик, и чары Лионеллы. Да еще цвет кожи сменить до конца не могло, оставляя ее мерцающей и бледной, точно свет луны.
Но в Рассветной империи ночи коротки, а что до кожи… Да, дети солнца были обычно более загорелыми, от светло-золотого, до темно-бронзового, но к этой особенности маленькой эльфийки все вскоре быстро привыкли. Тем более что такая бледность в сочетании с плавленым золотом волос лишь добавляла Лионелле очарования.
Только сделал все это ее отец не от большой любви — видал его Хан, любовью там и не пахло. Разве что ко власти, но уж точно не к Ли. Просто Лионелла живой ему нужна была, да никем в смешении крови не заподозренной. Ведь едва она расцвела, как он продолжил свои попытки создания обещанного дитя.
Теперь уже с самой Ли.
А вот маленькая богиня, беззаветно любила его, перемежая эту любовь со жгучей ненавистью и отчаянием от того, что никак не могла привлечь внимание отца.
Как солнце, светила она остальным эльфам, и даже одаряла их своей лаской, но так же, как и солнце, была далека ото всех, и лишь один отец занимал ее мысли.
Так и вышло, что сошлись они, два половинчатых, а после, хоть и расходились, но друг о друге всегда помнили.
***
— Кто это был? — спросил Ильфорт, едва рассветные лучи осветили комнату.
— Лионелла, — ответил Хан, поднимаясь с кровати. — Эльфийская принцесса.
— Вауууууу, — восторженно выдохнул волк. — Такая красивая. А кто такие эльфы? Маг иногда говорил про них, но я думал они ужасные, сродни нечисти.
— Хм, — ведьмак смерил волка странным взглядом. — Ты что же, не знаешь ничего?
— Не знаю ничего? — вскинулся волк. — Я очень многое знаю. И знал бы еще больше, вот только всю свою разумную жизнь в башне мага, взаперти, просидел.
— Но ведь про лешаков, и то, как ведьмак должен выглядеть, ты знал.
— Это я еще с лесных своих времен знал. Говорю же, встречал одного ведьмака, да леший в нашем лесу хороший жил. Но дальше этого ничего о мире не знаю. Так, догадки одни, да слухи. Расскажи мне. Расскажи мне о ней.
Последнюю фразу волк произнес особенно жалостливо.
— Хм. Рассказывать особо нечего. Принцесса и принцесса, — пожал плечами Хан, подумав, что самое интересное он обещал-таки никому не рассказывать. — А эльфы, они не ужасные. Просто людей за равных не считают. Одно слово, высшие.
— Высшие, как боги, да? Лионелла-то точно богиня, — мечтательно закатил глаза волк.
— Высшие, как высшие, — отрезал Хан.
Сев на кровати, он достал напильник, и, поморщившись, принялся стачивать свои акульи зубы.
— Ой, — от неожиданности волк подпрыгнул.
Напильник проходил по зубам с премерзким жужжанием, от которого хотелось заткнуть уши. Запахло раскаленным кальцием. Ильфорт залез под кровать, зажав нос обеими лапами.
Было больно, но Хан терпел. К этой боли он давно привык, да и польза от нее была немалая. Ведь если без звука можешь стерпеть такое, то укусы нечисти потом, что щипки переносятся.
Наконец, ведьмак покончил с этим делом.
— Идем завтракать. Только не забудь, что молчать тебе нужно, — напомнил Хан волку и вышел из комнаты.
Ильфорт потрусил следом, находясь под сильным впечатлением от увиденного.
Пока ели, в комнату, по просьбе Хана, притащили большую лохань и наполнили ее горячей водой. С наслаждением отмыв всю грязь (с периодичностью отгоняя любопытного волка), ведьмак с Ильфортом направились в город.
Хан хотел прикупить себе кое-что из вещей, а оставлять зверя одного опасался — тот бы все разнес, а Хану потом отчитывайся.
Даже в отсутствие ведьмачьих зубов, люди косились на их парочку, осеняя себя обережными знаками.
— Хан, рад видеть тебя, — приветствовал их торговец тканями, и его слова уж точно не вызывали у ведьмака никакого сомнения. — Ого, а это что за зверь такой чудный?
— Взаимно, Айдан, взаимно, — улыбнулся Хантер. — А это собачка моя. Вот, прибилась недавно, бросить жалко.
Ильфорт обиженно фыркнул и отвернулся.
С Айданом ведьмак был знаком уже лет десять — спас его как-то от увельсицы, да с тех пор и повелось. Это был единственный из людей, с кем Хан поддерживал долгие отношения.
— Ты на охоту, или наоборот, закончил? — спросил Айдан, почесав короткий ежик волос.
— С охоты, только закончил. В деревушке одной, на самом краю империи, нечисть шуровала, — пожал плечами Хан.
Рассказывать о смесках и проклятии он, разумеется, не стал.
— Ну ладно тогда. А то хотел тебе работенку подкинуть. У сестры в Юльфгарде монстры завелись.
— Юльфгард? Это же на самой границе двух империей? Там сейчас пик войны бушует.
— Война войной, а торговать надо, — развел руками Айдан.
Хан уже хотел было мягко отказаться — голод его молчал, а в вечной войне он уже успел поучаствовать. Да и близость к эльфам энтузиазма не добавляла — насмотрелся на них вдоволь.
Однако не успел Хантер открыть рот, как его отвлек шум за спиной.
Два всадника неслись по улице так, что народ едва успевал отскакивать в сторону. За ними, в некотором отдалении, следовал целый конный отряд.
Вот на дорогу выскочил мальчонка лет пяти, и мать лишь чудом успела оттащить его в сторону, прежде чем копыта размозжили ему голову. Но всадники даже не обратили на это внимания — они вели себя так, словно люди вокруг были не больше, чем мусором.
Йольфы.
Кентрас был частью королевства Галантрия, входившего в состав Йольфской империи. К счастью для жителей, вечная война звучала здесь лишь отголосками — Галантрия была одним из пяти королевств, что напрямую примыкали к землям йольфов, куда вход обычным людям был не то, чтобы воспрещен, но нежелателен.
Однако, несмотря на то, что йольфов в Кентрасе можно было встретить часто, эти двое отличались от остальных, и вскоре Хан понял, почему.
— Рей, из рода Рантиэль, желает выбрать ткани, торговец, — обратился к Айдану тот, что стоял чуть позади.
А Хана словно шишига за ногу цапнула. Темный Малефик! И что он забыл в Кентрасе? Уже не мог же он узнать о снятии проклятья и прибыть сюда искать его, Хана?
Или мог?
А может, прознал, что Ли здесь, и за ней пожаловал? Захватить принцессу враждебной империи — отличная на первый взгляд идея, если всех подробностей, да саму Ли, не знать.