Краски вокруг сразу выцвели, посерели и съежились — неживой мир, одно слово. В ушах чуть зашумело. Это теплая кровь в мире мертвых отзывалась, говоря, что место Хана пока еще в яви.
Силуэт Ли, блеклый, едва различимый, продолжал двигаться, но так, словно она в воде находилась, медленно и плавно. Время в нави чуть иначе течет, чем сверху.
Хан прикрыл глаза.
Придумал он, как спрятать волчью магию, только вот исполнить этот план было довольно сложно.
Существовала в мире такая нечисть редкая, курбанчиком зовущаяся. И могла она спрятать все, что угодно, от хоботочка комара и до самой высокой ели. Не спрятать даже, а в навь свернуть. Так, что ни один маг не найдет, хоть все свои чары истратит. Маги, им ведь навь неподвластна, и низшей силой пользоваться они не могут.
Был случай, один курбанчик разошелся так, что город целый спрятал. Вместе со всеми стенами, домами и жителями. Искали этот город потом, причем весьма тщательно, да все равно не нашел никто. Только иногда, в ясную погоду, его призрак над озером из нави проглядывает, и легенды о нем ходят теперь.
Люди о курбанчиках не знают даже — мало того, что эта нечисть редкая, так еще и неуловимая она, невидимая.
И теперь Хан пойти, да поймать ее должен. Иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что.
Ведьмаков курбанчики обычно не интересовали. Зачем, если силы в них шиш и только, а встретить случайно нельзя, разве что специально выслеживать.
Но другого выхода Хан не придумал, а время ой как поджимало. Вот и пошел искать, хорошо хоть знал, что именно.
Не задерживаясь поверху, ведьмак глубже в навь скользнул — так оно быстрее было.
Открыл ведьмачий глаз, сосредоточился, вслушиваясь в ощущения, замер, словно в нерешительности.
Навь она другая.
В нави все иначе чувствуется, да видится.
Через глубины нави ходить далеко можно. Шаг в ней — сто шагов сверху, а то и больше бывает.
Через навь смотреть можно на другой край империи, если только знаешь, как смотреть, и где искать. Нечисть в нави видно всю существующую, найти можно почти что угодно. И чем глубже в навь — тем шире границы возможного.
Только это лишь со стороны все так привлекательно кажется, потому что на деле опасностей там куда больше. Таких, о которых в яви и не подозреваешь. Таких, о которых и под палящим солнцем говорить страшно. И чем глубже в навь — тем опасностей больше.
А если слишком долго там пробыть, или сил слишком много потратить, то обратно в мир уже можно не выбраться — поглотят тебя мертвые земли, в себе растворят. Навь, она такая, до жизни жадная.
Умная нечисть лишний раз в навь старалась не ходить, чтоб туда не провалиться, хотя силами навьими пользовались весьма активно.
И ведьмаки так же. Спустятся, чтоб добычу себе почуять, а после уже в яви до нее добираются.
Однако Хан и так не делал, предпочитая даже в поисках нечисти на людскую молву полагаться. Не любил он навь, вот совсем не любил. Холодно ему там было и душно, и слишком блекло. Только уже когда прям необходимость имелась, тогда в навь спускался. И то неглубоко, да на чуть-чуть. А так, лучше поверху — рано, или поздно, но в навь каждый попасть успеет. Кроме высших, конечно.
Через какое-то время — а это понятие в нижнем мире тоже весьма относительным было — Хан нашел, что искал. Сделал шаг в ту сторону и вдруг понял, переоценил он свои силы.
Верлиок потрепал его куда больше, чем он ожидал, и Хан не успел еще толком восстановиться. Ребра-то зажили, а вот сила, которую нечисть с него вытянула, пока не вернулась. И в нави это стало особенно заметно.
Вот же ж шишига! Такими темпами на него сейчас мавки — маленькие духи нави, что чужой силой питаются — налетят. Или итого хуже, неупокоенные духи облепят.
Навь она такая, слабости не терпит. А в самую ее глубь даже нечисть не ходит, только проклятые, и то не все.
Хан сделал еще шаг, да повыше поднялся — в надежде, что так полегче будет. И действительно, сила вдруг откуда ни возьмись хлынула, да много так, словно кто специально в него потоком заливал. Странно это было, и сила была какая-то странная, будто непривычная, но разбираться Хан не стал. Быстрее курбанчика поймает — быстрее в явь вернется.
Поверху идти было дольше, но уходить глубже Хан пока не рисковал.
Сверху навь, что отражение яви — те же деревья, поля, леса и даже города, только серые, хмарью затянутые. Да двигаться в нави быстрее, чем в реальности можно, но в остальном два мира на своей границе, как родные сестры. Вроде и похожи друг на друга, но вот здесь деревце есть, а там нет, или тут одно большим кажется, а на другой стороне — размером с песчинку. Хотя с первого взгляда можно подумать, будто где был, там и остался, разве что туман налетел. Но чем глубже в навь, тем больше она от реальности отдаляется, сама собой становясь, и никто уже не возьмется там сходства искать.
Хан уж точно бы не взялся — он ведьмачьим глазом и без того слишком много видел. А потому скользил сквозь серый мир, стараясь незаметным казаться. Мимо мелькали монохромные силуэты деревьев, размытые бледные тени зверей.
Долго.
Слишком долго выходит. Единственный курбанчик был сейчас на другом краю, за границей двух империй, далеко на севере, в вечно морозных землях. Что же делать-то теперь? Не успеет ведь.
С некоторой опаской, Хан все же вновь ушел глубже в навь. Сразу потемнело вокруг, холодом сырым повеяло, точно в пещеру попал.
Вместо серого неба — чернота теперь сплошная была с бледным светом, что будто отовсюду шел. Вместо леса здесь поле расстилалось, с жухлой травой, без конца и края. Из сухих стеблей кое-где торчали черные покореженные, словно после пожара, стволы — отражения самых старых, прочно вросших в землю деревьев.
Слабой и простой нечисти здесь даже не видать было, но курбанчики, они хоть и мелкие, однако в навь до самых темных глубин уходят.
Силы больше не таяли, а напротив, все прибывали, и это удивляло, но разбираться во всем времени не было, главное, что идти может, вот и хорошо.
И Хан пошел.
То, что здесь было заместо воздуха, казалось густым, как кисель, липким, влажным, поэтому Хан дышал через раз. Хотя, может, это только у него так было — все же не полноценный он ведьмак. Дефективный.
Где-то далеко слева, на самой границе зрения, навь чернела, съеживалась, взрывалась мутными образами, клубилась странно, молниями сверкала — там граница войны была, магия высших землю распахивала, и сюда пробиралась.
Справа, совсем рядышком, вспыхнул холодным светом огонек, да тут же погас — умер кто-то, причем особенный, раз свет и в глубь пробрался.
Хан пригнулся, пропуская над собой большую стрекозу с мутными безжизненными глазами — стража мира мертвых. Безобидная на вид, но коль сядет на тебя, так начнешь глубже в навь уходить, словно под давлением, и утонешь, если страж не слезет. Но садятся они только на тех, кто законы навьи нарушает, например, в явь прорваться пытается, хотя ему там не место.
Впрочем, рисковать все равно не стоит.
Хан шел и шел, не останавливаясь и не отвлекаясь ни на что.
Хотя вокруг пестрело много всего необычного. Пустая, на первый взгляд, степь, наполнена была созданиями и сущностями всех мастей. Вот черный костер горит, ясно, без дыма — это проклятый, еще живой, но уже скоро в навь уйдет. А вот неподалеку проплыло нечто громадное, мутное, неясных размеров, словно рыба какая, только по воздуху — это, так называемый, «пожиратель душ». Существо, похуже верлиока будет. Наверх он подниматься, к счастью, не может, только если в море, да в шторм, тогда предстает в образе корабля, а кто на борт ступит, тот уже на сушу никогда не вернется.
Водоворот темный, прямо посреди травы — след русалочьей заводи. Но не тех русалок, что берегини, а тех, что людей к себе затягивают. Приглядеться — можно и самих их разглядеть. С нави они на людей мало похожи, больше на скелеты какие.
Колесо из ниоткуда в никуда катится, где-то сверху, едва видать, большое, да медленное — жернова судьбы, сфера года, смена природных времен. Раз круг выйдет — значит год вышел, лето через зиму в лето вернулось. Говорят, когда колесо остановится, тогда навь умрет, а вместе с ней и нечисть вся.
Курбанчик перемещался пару раз, но к счастью недалеко, так что Хану направления менять даже не пришлось.
И вот когда, наконец, нечисть уже совсем близко была, Хантер остановился, затаился. Сейчас главное не спугнуть его было, а то пиши пропало — юркнет в навь так глубоко, куда Хан и после смерти не сможет.
Курбанчик ведьмака пока не замечал — он делом был занят, что-то прятал. Хан отошел на пару шагов, и из нави вышел, оказавшись на самом краю скалы, покрытой льдом.
Снизу расстилалось заснеженное поле, где кучками росли промерзлые, припорошенные инеем деревья.
Хан нырнул за большой камень, поежился, смазал руки особым зельем. Мороз тут стоял хуже, чем в нави, хорошо еще, нечисть земной холод не так остро ощущает.
Курбанчик, маленький, бледный и полупрозрачный, почти незаметный на снегу, скакал вокруг туши огромного мохнатого зверя. Хан таких не видал прежде, хотя и на север он раньше так далеко не заходил.
Ступая совершенно бесшумно, ведьмак подгадал момент и прыгнул. Поймал курбанчика в ладони, сжал. Тот в навь нырнул, Хан за ним, сжимая все сильнее, пока его в глубины не унесло, откуда не выбраться.
Успел.
Раскрыл руку, на которой лежало серое полупрозрачное нечто, убедился, что все в порядке. Нет, Хан его не убил — от мертвой нечисти толку нету, она моментом в навь всасывается. Усыпил лишь, не зря же руки в зелье возюкал.
Хорошо еще, что курбанчик нечисть слабая. А то через навь зачарованную сталь не пронесешь, она там трухой рассыпается, а зубы Хан в Кентрасе еще сточил.
Теперь надо было обратно бежать, пока курбанчик не очнулся.
Хан в навь скользнул, уходя даже глубже, чем до этого, и побежал. Вокруг все темным сделалось, совсем уж на привычный мир не похожим. Рядом со всех сторон черные тени заскользили — мертвые. Тянулись к Хану, чтоб тепло из него себе забрать, но ведьмак на них внимания старался не обращать. Да и некогда было.
Волосы и кожа Хантера покрылись инеем, как скала, на которой он курбанчика поймал. Воздух вокруг точно наверх выталкивал — не было здесь места чему-то, пусть и не живому, но пока еще наполовину миру яви принадлежащему.
Раньше Хан не рисковал так никогда, ему и поверху нави неуютно было. Да и прочие ведьмаки так глубоко не ходят.
Чем ниже, ведь, тем страннее. Другие порядки. И правила тоже другие.