От внимательного и страшного взгляда Северины мороз пробежал по коже несчастной Анны и она забилась в сильных руках служанки.
— Кого духи нам послали, и убывающая луна, — ворковала Северина, — та и ладна! Ожило же тело Изабель? Ожило. Значит, Король получит свою невесту. Не бойся, милая!
— Король сразу заметит подвох, — мрачно отозвался Карвит. — Он же не дурак. Он сможет отличить разумную девицу от неразумной.
До сознания Анны начало доходить, что задумали эти двое, и она забилась в руках служанки еще сильнее, протестующе выкрикивая что-то. Но жесткая ладонь зажимала ее рот, не позволяла ни слова произнести. Выйти замуж за Короля вместо Изабель?! Нет, нет! В памяти сразу воскресли сотни ужасных сказок и историй, которыми потчевал ее отец, и реальность, надавав оплеух розовым девичьим мечтам, навалилась невероятной, удушающей тяжестью, подавляя и пугая. Король, который рисовался ей невероятно далеким и прекрасным образом, вдруг стал невероятно близок. Анна даже почувствовала касание его пальцев, которые надевали на ее руку обручальное кольцо — а затем стискивали ее ладонь до боли. И взгляд, его зеленый взгляд… Тогда, мимолетно увидев его, Анна заметила лишь то, что он невероятно красив. Теперь же она могла поклясться, что рассмотрела в его глазах и порок, и жестокость.
Она ведь совсем не знала короля, ничего, кроме его титула и имени — Влад, — и он не знал ее и не любил ни единой минуты. Вряд ли он женится с таким уж большим желанием; это необходимость — не более. Изабель для него всего лишь интересный и важный магический артефакт, не более. А значит, с замиранием сердца подумала Анна, и любовниц у него не убавится. Думая, что супруга безумна, он, вероятно, и таиться не станет. Может, даже притащит кого в супружеское ложе, велев ей, законной жене, немного подождать за дверью, пока он натешится…
— Я не хочу! — пискнула Анна, и служанка сжала ее крепче.
— Молчи, глупая! — зашипела Северина. — Молчи! Ты себе и представить не можешь, что сделают с нами со всеми Король и господин Ворон, коли обман вскроется! Господин Ворон нас убьет и трупы скормит крысам, а Король не пощадит Ворона, нет! Он-то рассчитывает на эту невесту; и если не получит желаемого… что сделает с тобой?! А с хозяином? Затравит собаками! Не иначе. Думаю, мы с Карвитом, лежа в подвале с крысами, порадуемся, что так дешево отделались!
При упоминании об отце, о матери Анна замерла и затихла, ужас отразился в ее глазах, и Северина осторожно выпустила трепещущую девушку из рук.
— Вот так, вот так, — приговаривала она. На ее круглом рыхлом лице появилось выражение удовлетворения, она кивнула головой. — Умница. И ничего страшного в Короле нет; подумаешь, замуж! Меня выдали в четырнадцать, и я не хотела, да и мужа толком не знала. А тут — Король! Ах, как повезло тебе! Красавец! Богат и щедр! Уж мы с Карвитом тебя научим, как себя вести, наврем ему с три короба, и он подмены не заметит. Зато все целые останемся, а ты вообще королевой станешь!
Барбарох понял, что очень, о-о-очень погорячился, когда бездыханное тело Анны упало ему на руки и дыхание девушки стихло. Оглушенный внезапно наступившим молчанием, Барбарох некоторое время тупо смотрел в побледневшее личико Анны, сжимая ее в руках. Затем до него дошло, что он наделал, и ноги его подкосились.
Слово «старый» пребольно резануло его самолюбие. Барбарох действительно был далеко не молод, но отчего-то тщательно скрывал этот факт от самого себя, полагая, что он еще ого-го. Старость не украсила его, не пришло достоинство в хитрый, бегающий взгляд, виски не украсила благородная седина. Щеки его от чрезмерных возлияний и обильной вкусной еды сделались обрюзгшими, живот, из-под которого торчали тонкие ножки обтянутые щегольскими чулками — необъятным. При дворе этих его недостатков было как-то незаметно. Высокое положение позволяло ему регулярно получать восторги и комплименты от дам, и все как-то тускнело и казалось не таким смехотворным — и дрожащие колени, и одышка при ходьбе, и ноющая поясница, уже не выдерживающая немаленький вес.
А тут — прямо в лоб, без витиеватостей и ухищрений. Старый…
От деревенской ущербной девчонки он ожидал других слов, и другого приема. Потому ее отказ — вежливый и такой правдивый, — разозлил его неимоверно, и он, ухватив Анну, выкрикнул в ее лицо Заклятье Сотни Казней, даже не успев подумать о том, а как же он вернет ее обратно. Этим заклятьем обычно пользовались королевские палачи, перетаскивая душу преступника из одного тела — истерзанного пытками, умирающего, — в другое — например, в удушенного, — чтобы начать все мучения жертвы заново, и так до бесконечности. Не спрашивайте, откуда королевский советник знал эту магию. Барбарох не распространялся о своих умениях, да и о прошлом своем помалкивал, а вороны, как всем известно, живут триста лет.
На тот момент ему действительно хотелось, чтобы Король приласкал Анну со свойственной ему жестокостью. Не то, чтобы он был сторонником истязаний — нет. Но Анна показалась Барбароху такой жалкой с ее простотой, чистотой и изъяном — чудовищной хромотой, — что тот с удовольствием, до дрожи радуясь, представлял себе, как Король, избалованный безотказностью самых красивых женщин королевства, брезгливо отстранит от себя эту девицу, едва только глянув на нее. Вероятно, со свойственной ему бестактностью, он кинет какое-нибудь замечание — тонкое и изысканное в своей беспощадной жестокости, — и оно разобьет девице сердце и унизит настолько, что она и головы поднять не посмеет всю жизнь!
Все это мерещилось разгневанному Барбароху. Но едва только последнее слово слетело с его губ, и Анна обмякла в его руках, как до его воспаленного сознания дошло: а ведь перед королем встанет не хромоножка Анна, а красавица Изабель во всем ее величии. Та, в чье тело Барбарох так опрометчиво закинул чистую душу Анны…
А королевская невеста, говорят, очень хороша собой. Так хороша, что Король будет ослеплен ее красой. И вовсе не оттолкнет девушку, а, скорее наоборот…
— Что делать, что делать! — ныл Барбарох, устраивая тело Анны на постели. Издалека казалось, что она спит, просто прилегла вздремнуть. Но Барбарох знал — если душу не вернуть на место, тело истает, рассыплется в звенящую магическую пыль, и это будет уже необратимо.
Хуже всего было то, что отправить душу куда угодно было можно; а вот чтоб ее вернуть, нужно было коснуться ее нового пристанища. Но кто б позволил советнику касаться королевской невесты?! Да и где ее держат — внезапно сообразил Барбарох, — это тоже неизвестно.
Еще хуже было то, что Король вот-вот должен был явиться на смотрины лично. И если он скажет твердое «да», девица будет недоступна для всего света. Притронуться к ней будет так же сложно, как погладит рукой пылающее солнце. Это понимал Барбарох, заливаясь злыми слезами и проклиная свою поспешность. Но дело было сделано.
Теперь у него оставалась одна лишь надежда — до Короля отыскать в замке красавицу Изабель и всего лишь коснуться ее.
Анна от ужаса даже говорить не могла. Ее колотило так, что зубы выбивали звонкую дробь, пока Северина ловко, умело извлекла девушку из одной мокрой сорочки и переодела девушку в другую, сухую — такую же черную, полупрозрачную, ушитую кружевами. Непривычно длинные волосы Анны — Изабели? — она высушила у огня, расчесывая их щеткой, пока они не сделались гладкими и блестящими.
— Вот и славно, вот и ладно, — щебетала Северина, поправляя алые драгоценные камни в колье на шее девушки, чтоб они лежали как надо и сверкали еще ярче. — Не бойся, милая. Только не бойся. Ну, что такого — замуж? Подумаешь, беда! Зато все будут довольны и живы, — Северина повторяла это так часто, что Анна распробовала на вкус нависшую над ней угрозу, словно раскусив слово «казнь» и задохнувшись от его нестерпимого горького, жгучего вкуса. — Ты только не говори с ним. Ну, сразу не говори. Делай вид, что немая — и все. Делов-то! А потом, — учила Северина, натягивая на крохотные ступни королевской невесты теплые меховые тапки, — когда он привыкнет к тебе, однажды, можешь и заговорить. Любовь творит чудеса!
— Любовь, — просипела Анна, от страха трясясь всем телом.
Она знала, ради чего сидит тут, в теле безмолвной Изабель, ради какой любви, и не кричит на весь свет о невероятной подмене. Отец; мать. Сестры. Страшно представить, что сделает с ними Король, да и с нею тоже, если обман вскроется.
— Только не болтай, девочка, только не болтай! — как заклятье, повторяла Северина, а Анна чувствовала, будто от страха у нее кожа отстает от плоти.
Легко сказать — не болтай! А если Королю вздумается ударить ее? Изабель просто упала бы на пол и поднялась только тогда, когда ей велели бы. Но пощечину снести можно — а если он вздумает в ярости посечь ее кнутом?! Сносить это с безразличным выражением на лице?! Но как?!
— Воистину, Изабель должна была стать мученицей, — пыхтела Анна, протягивала руки к огню и никак не могла согреться. Озноб так и бил ее. — И ее место занять — это не счастье, нет!
— Я помогу, помогу! — шептала Северина, обнимая дрожащие плечи девушки, усаживая ее поближе к пылающему огню и прикрывая ноги пледом, чтоб та могла согреться. Но Анне были неприятны ее прикосновения и жаркий шепот. По большому счету, Северина выгораживала собственную шкуру, ведь это наверняка был ее недосмотр. — Только меня слушайся, девочка!
— Пошла прочь! — рявкнула Анна, оттолкнув Северину. — Это ты меня слушайся, мерзавка! Не забывай, с кем разговариваешь! Это твоя вина, что все так вышло! Так что если Король вздумает угостит меня тумаком, ты отведаешь точно того же самого!
Северина испуганно смолкла; голос, интонации Изабели показались ей смутно знакомыми, и крысиным бессовестным чутьем, что помогало ей выжить, она поняла, что не простую девушку закинуло в тело ее безмолвной госпожи. Она хотела что-то еще спросить, просто так, чтобы получше расслышать голос госпожи, но тут за дверями послышались громкие голоса, застучали сапоги, подбитые железными набойками, и в комнату вместе с грубым светом зажженных факелов, грозный и громкий, как бог войны, вошел Король.
Анна хотела вскрикнуть — так ярок, так величественен и прекрасен показался ей Король, — но горло ее словно мягкая рука сжала. Тело ее онемело, и она смогла лишь потупить взор, чувствуя, как кровь приливает к ее щекам и заставляет их пылать, а сознание уплывает прочь оттого, что все пространство, весь мир теперь наполнен им — его запахом, его голосом, его аурой, которая была так сильна, что Северина без слов растянулась у него в ногах, сломленная ощущением его силы, витающим в воздухе.
Анна не смела глаз поднять. Она сидела неподвижно, словно дух ее покинул и это тело, вцепившись руками в подлокотники кресла, и слышала только одно — как бьется ее собственное сердце.
От Короля пахло дождем; он шевельнул плечами, скидывая к своим ногам плащ, на котором алмазными блестками сверкнули капли воды, Анна отчетливо расслышала шорох его бархатной — черной с синим, как вороновы крылья, — одежды, и то, как потирает озябшие ладони, прежде чем прикоснуться к ней.
— Это и есть, — после недолгой паузы произнес Король, — Изабель, королевская невеста?
Его голос — необычайно звучный, сильный, обволакивающий бархатным обаянием, — прозвучал отчасти изумленно, и Анна вздрогнула, зардевшись от непонятного ей самой сладкого удовольствия. То, что она ему понравилась, стало понятно сразу — по сбившемуся дыханию Короля, по тому, как замерли его руки, отогревающие друг друга, по тому, как остановился его шаг.
— Да, Ваше Величество, — пролепетала Северина, когда Король прошел мимо нее и приблизился к замершей в кресле Анне вплотную. — Это она и есть, Ваше Величество!
— И что же? — Король в замешательстве наклонился, пытаясь заглянуть в глаза девушки, — она… всегда такая молчаливая?
— О да, Ваше Величество. Она молчит, с рождения молчит.
— Ничего не чувствует? Это правда? — поинтересовался Король с таким лютым любопытством в голосе, что Анна задохнулась от ужаса, увидев в его руках плеть, которой Король, вероятно, погонял свою лошадь.
— О нет, что вы! — затараторила Северина, почуяв неладное. — Чувствует! Когда она руку обожгла о кочергу, она, почитай, неделю ею ничего не брала, пока не зажило. И холод она чувствует. И жару. Она все чувствует, и все понимает! Она исполняла все, что велел ей господин Ворон. Она послушная и кроткая, как овечка.
— Послушная жена — это хорошо, — протянул Король. Плеть. Которой так боялась Анна, коснулся ее бедра, рисуя на нем какие-то тайные символы, и той еле удалось удержать на лице выражение покоя и равнодушия.
— Вы не пожалете, Ваше Величество! — рассыпалась в похвалах Северрина. — Вы не пожалеете!
— Замолчи, — кратко бросил Король. — Будешь говорить, когда я велю.
Он протянул руку и коснулся лица Анны, легкими прикосновением обвел овал прелестного лица. Она ожидала холода, но пальцы его оказались очень горячи, почти обжигающие. Это невинное, осторожное прикосновение словно громом поразило Анну, и она почувствовала, что сходит с ума оттого, что ее воплотившаяся мечта стоит напротив нее. Грозный Король точно знал, что такое ласка и нежность; касаясь ее самыми кончиками пальцев, он словно хотел почувствовать, отыскать что-то невидимое, невесомое, теплое и живое, почувствовать чудо, которое ему все обещали и которое спасет его от многочисленных бед. И эта интимная, сокровенная ласка теплом проливалась в душу Анны.
«Он для всех делает вид, что страшен и опасен, — подумала девушка, млея под его ласкающей рукой. — На самом же деле он другой!»
— Даже жаль, — произнес Король задумчиво, рассматривая прекрасное тело Изабель, — что твоя душа заблудилась где-то…
В его голосе послышалась искренняя грусть.
Его движения, его прикосновения к ней были осторожны и нежны, словно он поглаживал не живого человека — прекрасную мраморную статую в летнем храме, насквозь пронизанном солнечными лучами. Пальцы его скользили по ее щеке, по шее, словно ласкаясь, пока не наткнулись на золотое колье — то самое, что отправил в подарок своей странной невесте.
Его он коснулся осторожно, словно боясь уколоться или обжечься, но золото было холодно и мертво. Пальцы его замерли чуть поглаживая алые, как кровь камни, и Анна уже было насмелилась поднять на Короля взгляд. Ее первый испуг прошел, Король был не так страшен, как о нем говорил отец, и вел себя так, что Анна не ощущала никакой опасности. Так отчего нет? Отчего не поднять на него взгляд, отчего не осмелиться посмотреть на его ослепительную красоту?
Но рука Короля, лежащая на ее шее, вдруг странно задрожала, словно от страха или сильного озноба, и он, склонившись к Анне, произнес так тихо, что расслышала только она одна:
— Почему ты не умерла? Ты ведь должна была умереть; от моих заклятий противоядий нет. Так отчего ты жива до сих пор, юродивая?
Словно кипяток прокатился по нервам Анны, обжигая ее душу невероятной болью, такой, с которой не сравнится ничто, никакая страшная пытка. Ее любовь, ее тайная мечта, ее прекрасный Король, Влад, чье имя она тайком произносила с неизъяснимой нежностью, глядя в прекрасное лицо кроткой, невинной Изабель своими светлыми ясными глазами, говорил эти ужасные вещи, признавался в том, что безжалостно лишил жизни ее сестру, заставил ее лечь в холодную, как зимняя могила, воду, и покорно вдохнуть полной грудью ледяной смерти!
«Убийца! Убийца! — кричало все существо Анны. — Мерзавец! Ненавистный мерзавец!»
— В этом мире, — продолжил Король, щуря свои ледяные зеленые глаза, — у меня так мало теплого, живого, и теперь, благодаря тебе, я должен назвать женой мертвую женщину, которая не может даже улыбнуться в ответ на мое прикосновение. Ты думаешь, мне это нравится? Твой отец шантажом заставил меня сделать это, — в голосе Короля закипела нескрываемая лютая ярость. — Он думает, что я зло. Он думает, что я, подобно тебе, мертв и ничего не чувствую. Он посмел самонадеянно решить все за меня, думая, что имеет на это право. Да только это не так. Он причинил мне боль — тебе знакома горечь стыда и бессилия? Думаю, нет. Тут ты счастливее меня. Но я не спущу ему с рук эту дерзость; он отопьет из чаши страданий сполна — и вся твоя семя тоже. Чтобы больше никто не смел даже думать, что меня можно силой вынудить сделать то, что я не хочу.
Теперь у нее не оставалось ни единого заблуждения по поводу того, каков Король на самом деле. От его слов веяло такой лютой злобой, что Анне показалось, что это не человек говорит, а шипит ядовитый гад, желая весь мир потопить в своем яде. Она не заметила даже того, как оказалась на ногах — Король, все так же неторопливо, ласково извлек ее из кресла и поставил на ноги, внимательно рассматривая, желая угадать, узнать ее секрет.
Его ладони легли на ее плечи и Анне, содрогающейся от ужаса и отвращения, показалось, что он хочет поцеловать ее, коснуться ее губ своими — так низко он склонился над нею, так пристально заглянул в лицо. Но вместо этого его ладони вдруг стиснули черный шелк, и он одним мощным рывком разодрал напополам ее рубашку и кинул обрывки к ее ногам, оставив ее совершено обнаженной в свете пылающего в камине пламени. От стыда Анне показалось, что жидкое пламя разливается по ее коже, вылизывает ее белоснежный бархат колющей болью — особенно там, где касаются пальцы Короля, в самом низу подрагивающего живота, подрагивающего от ударов пульса.
Северина ахнула, машинально прикрыв рот ладонью — а второй заслонив глаза сунувшемуся поближе Карвиту.
— Пошли прочь, — рявкнул Король, чуть обернувшись к ним. — Мне нужно побыть наедине с моей невестой.
Анна думала, что она сгорит со стыда, что кожа у нее потрескается и обуглится под взглядом Короля. Она уговаривала себя, что это не ее тело он видит — совершенное, точеное, идеальное, прекрасное в свете пламени как фарфоровая статуэтка, насквозь пронизанная золотым светом огня. Это все Изабель, бедняжка Изабель, убеждала себя Анна, в панике слушая, как закрываются двери за спешно убравшимися слугами.
Это ее, Изабели, нежная прекрасная грудь, это ее живот, это ее бедра. Это тело ее бедняжки-сестры. Оно надето, как платье, на бедную Анну. Под ним не видно ее, настоящей; не заметны ее короткая искривленная нога и мучения по этому поводу, не видны ее любовь к Королю — и ее стыдливое раскаяние в своих чувствах к этому жестокому чудовищу. Ничего не видно, убеждала себя Анна, вся трепеща. Но помогало это мало.