— Будет сделано, господин. — И с этими словами Ратецки исчез, еще раз поклонившись.
— Ох, Ваше Высочество, — вновь обратил на меня все свое внимание господин Колобок. — Зачем же вы убежали? Трудно вам пришлось? Как вы себя чувствуете?
Самый странный сон в моей жизни. Так все ярко и реалистично… Может быть, это осознанное сновидение, о которых я однажды читала в Интернете? Осознанное сновидение — особый вид снов, в котором, осознавая, что спишь, ты можешь делать все, что угодно: летать, путешествовать по любым странам, встречаться с разными людьми и даже переноситься с другие миры, хочешь — в сказочные, хочешь — в книжные… Лишь просто нужно осознать, что ты спишь и захотеть и тогда свершиться чудо… По крайней мере, так писали на форумах. И даже давали разные техники погружения в осознанное сновидение. Начитавшись разного, я пыталась пару раз попытаться попасть в этот диковинный сон, но, конечно же, у меня ничего не вышло, а потом я и вовсе плюнула на эту затею. Но, возможно, сейчас у меня все же есть шанс почувствовать всю прелесть осознанных снов.
Так, что я хочу? Я хочу взлететь. Лети! Лети! У тебя за спиной невидимые крылья.
Я даже руками помахала, как птица и подпрыгнула.
Увы, ничего не произошло. Наверное, я не до конца осознала свое состояние. Нужно себе немного помочь.
Вспомнив одну из техник погружения, я поднесла к лицу ладони и, не мигая, уставилась на них. На форумах писали, что это одна из самых простых и действенных методик вхождения в осознанное сновидение, нужны лишь только тренировки. Следуя данной методике, каждый раз просыпаясь, нужно было подносить ладони к лицу, осознавая это. Расчет был сделан на то, что, возможно, ты поднесешь руки к лицу во сне и осознаешь, что спишь.
Между тем, мужчины наблюдали за мной с одинаковым изумлением в глазах. Кажется, они не понимали, что я хочу сделать.
Господин Жердь, откашлявшись, сообщил:
— Одежда сейчас будет готова, Ваше Высочество. После ужина сразу же направимся в столицу. Его Величество ждет Вас. Через четыре луны первый день золотого месяца. Не смею судить ваш поступок, вы — венценосная особа, а я лишь бессловесный ваш покорный слуга, но он все же, если я могу говорить с точки зрения вашего Наставника, коим являюсь, поступок был опрометчивым. После вашего исчезновения мы чуть с ума не сошли. А когда Эддисон понял, что вы оказались в иномирье, мы едва рассудок не потеряли, опасаясь за ваше жизнь, здоровье и…
Совсем уже ничего не понимая, я перебила барона, хотя к людям старше себя всегда относилась более уважительно:
— О чем вы говорите? Какое иномирье? Какая венценосная особа? Какое исчезновение? Боже, какой странный сон. Безумно странный! — я с досадой всплеснула руками и вновь поднесла ладони к лицу, вглядываясь в них. Сейчас я обязательно пойму, что это мир Морфея и исполню свою крохотную мечту — полетаю в сновидении. Ну, давай же! Осознавай!
— Взлетай, — строго сказала я сама себе. Эффекта так не было.
— Яна, ты во сне, — еще более строго, громко и отчетливо сказала я. — Ты находишься во сне, а твое тело лежит дома, на любимом диванчике.
— Что с Ее Высочеством? — спросил громким шепотом барон у Эддисона. Тот почему-то хихикнул и выразительно покрутил указательным пальцем в сантиметрах десяти от виска.
— Последствия перехода, — таким же не тихим шепотом ответил господин Колобок. — Помутнение рассудка. Временное, — добавил он, увидев угрожающий взгляд господина Жерди.
— Очень надеюсь, что временное. Иначе страдания наши будут долгими. Его Высочество не простит того, что мы не углядели за его племянницей. И лишили рассудка.
— Интересно, как быстро побочные эффекты пройдут…
— Это вам лучше знать, вы же маг.
А я так и не взлетела. И вообще ничего не произошло, только сон становился все более и более реальным, детальным, ярким, как будто бы я, и правда, находилась в незнакомой комнате с арчатым стеклом, за которым садилось солнце, и тысячами книг на обоих уровнях, ко многим из которых можно было подобраться лишь с помощью лестницы на колесиках.
Звуки, краски, запахи — все становилось более реалистичным и объемным, и это пугало. Я замерла, не понимая, что происходит.
— Ваше Высочество, вы больше не хотите взлететь? — вкрадчиво поинтересовался господин Колобок.
— Это вы… мне? — слабым голосом сказала я.
Две вежливые, но крайне удивленные улыбки стали мне ответом.
— Мне? — почти прошептала я. А если это не сон? Я ущипнула себя за руку и с изумлением поняла, что больно. Но ведь во сне… во сне ведь не чувствуют боли, верно?
— Вам, Ваше Высочество, — подтвердил барон, глядя на меня как на душевно нездоровую. — Вам, Ваше Королевское Высочество принцесса Мия Маргарита Нория Ксандра Арейн, герцогиня Асминская, урожденная дома Роттеркор.
— Нет, позвольте… Это вы точно… мне? — уточнила я, волнуясь за безопасность своего рассудка.
— Ваше Высочество, вам дурно после перехода? — засуетился господин Колобок. — О, такое бывает, бывает, поверьте! Не стоит волноваться!
— Я не понимаю, — честно призналась я и принялась с новыми силами себя щипать. Было больно! Было очень больно! Да и все остальное вокруг было таким реальным, что я начала понимать, что схожу с ума, медленно, но верно.
В это время в библиотеку вошел Ратецки с одеждой и серебряным подносом, и Эддисон тотчас подал мне чашечку со славно пахнущим разнотравьем чаем.
— Что вы не понимаете, Ваше Высочество? — удивленно спросил господин Жердь.
— Ничего не понимаю, — призналась я, пытаясь подавить внутреннюю панику. — Дело в том, что я… Я никакое не Высочество. Не урожденная Мия Маргарита, как там дальше, не помню, — запуталась я в регалиях неизвестной особы, за которую меня принимали эти двое.
— Нория Ксандра Арейн, герцогиня Асминская, урожденная Реттеркор, — занудливо дополнил барон.
— Неважно, — отмахнулась я, подозревая себя в непоправимых изменениях психики. — Я не то, что вы сейчас назвали. Я не принцесса.
— Эддисон, если после ваших магических манипуляций Ее Высочество тронется рассудком, — сердитым голосом сказал господин Жердь, обращаясь к напарнику, — вы понимаете, чем это грозит нам с вами? Минимум — пожизненное заключение в Песьих Застенок. А максимум… Вы знаете сами. — И он выразительно замолчал, постукивая сухими длинными пальцами по набалдашнику трости.
— Все должно быть в порядке, — побледнел как полотно Эддисон, который в своей мантии смотрелся более чем комично. — Ваше Высочество, у вас где-то болит?
— Нет. Но я не высочество, — упрямо повторила я, с трудом сдерживая подступающую истерику. Где-то в глубине сознания все еще теплилась надежда, что я все же сплю, а моя сон безумно реальный и красочный. А боль… Быть может, диванные пружины впиваются мне в руку, вот мне и кажется, что это я сама себя щиплю? Надо просто ущипнуть себя за другое место.
Я ущипнула себя за щеку и вскрикнула — эффект снова был прежним. Боль не ушла. Это не сон.
— Ваше Высочество, зачем вы это делаете?! Зачем причиняете себе боль?! — не на шутку испугался господин Коробок. Лоб его вспотел, щеки покраснели, а меленькие синие глазки испуганно бегали туда-сюда. Впрочем, господин Жердь выглядел тоже порядком встревоженным и даже расстегнул верхнюю пуговицу, словно ему стало дико душно.
— Я проверяю, сон это или нет, — хрипло призналась я, пытаясь унять дрожь в руках. — Если это… не сон, то вы меня путаете. Понимаете? Путаете. Путаете! Путаете… — Мой голос звучал жалобно, а губы вмиг пересохли. Я машинально сделала глоток теплого ароматного чая.
— С кем же мы можем путать вам, Ваше Высочество? — искренне удивился толстячок в балахоне и распростер руку куда-то за мою спину. — С кем я могу путать вас? — возопил он обиженно, и я, не выдержав, обернулась назад и пораженно застыла. Эмоции нахлынули на меня с такой силой, что не сиди я, а стой, они сбили бы меня с ног и уложили в нокдаун.
Чай моментально оказался не там, где ему полагалось бы быть в эту секунду — в желудке, а на строгом старомодном костюме господина Жерди и частично на полу.
— Кто это?! — забыв о приличиях, заорала я громко.
— Это вы, Ваше Высочество, — сказал невозмутимо барон, доставая платок.
За моей спиной высился огромный вычурный портрет неизвестного мне мастера в золоченной шикарной раме, который явно стоил куда больше, чем работа этого самого художника. На полотне была изображена в полный рост на сапфировом бархатном фоне молодая изящная синеглазая особа с совершенно прямой спиной и вьющимися густыми каштановыми волосами, собранными в прическу, чем-то напоминающую торжественную греческую, с элементами плетения и украшенная цветами. Платье особе было под стать прическе: прелестное, нежно-голубое, с пышной юбкой, не похожей на пирожное, но воздушной и романтической. Платье хоть и было красивым, что-то в нем было странным.
Несоответствие моде.
Оно напоминало нечто среднее между первым бальным нарядом Наташи Ростовой, викторианскими одеждами настоящих леди и современными вечерними платьями. К тому же от одного плеча к талии тянулась широкая алая лента с какими-то символами и словами. На тонкой талии висел тяжелый пояс с каменьями, совершенно не подходящий наряду. А в волосах сверкала самая настоящая корона: небольшая, но горделивая, то ли из платины, то ли из белого золота, на обруче которой виднелись несколько лепестков, увенчанных искрящимися камешками — они сверкали на падающем на лицо девушки свете. И это лицо… Узкое, чуть заостренное к низу, с правильными аккуратными чертами и с выражением, граничащим где-то между независимостью и высокомерием, безумно напоминало мне мое собственное. Те же синие глаза, уголки которых немного опущены вниз, тот же прямой нос с достаточно высокой переносицей, которая мне никогда не нравилась, те же брови с изломом, те же капризные губы вишенкой.
Мое и не мое одновременно.
Только кожа хоть и ровная, но матово-бледная, словно девушка припудрена сухим молоком, и скулы ее совсем не подчеркнуты, как привыкли это делать на обложках модных журналов, а от того лицо ее кажется кукольным. И яркие глаза с длинными черными ресницами на первый взгляд принадлежат особе гордой, требовательной, привыкшей командовать и знающей себе цену, но скрыто в них что-то смелое, задорное, даже боевое… Девушка в небесном платье на портрете не просто знает себе цену, она знает цену другим. Знает цену предателям и верным слугам, врагам и любимым, тем, кто пойдет до конца и тем, кто остановится на середине пути.
Какие странные мысли, Боже! О чем я думаю?! Это вообще что такое? Кто эта девица в голубом платье? Что это за место? Это ведь не сон! Совсем не сон, не сон! Я сошла с ума? Это галлюцинации?
Господин Жердь при помощи вездесущего молчаливого Ратецки оттирался от моего чая, господин Колобок всплескивал пухлыми ручками и закатывал глаза, а я смотрела на себя, забыв дышать.
— Кто это? — прошептала я, кусая губы и сжав кулаки так, что ногти впивались в кожу.
— Это совершенно точно вы, Ваше Высочество, — скороговоркой говорил Эддисон где-то на заднем плане. — Ох, и потрудился я, чтобы вытащить вас из другого мира. Вы так, Ваше Высочество, не делайте больше.
Время остановилось. Воздух замер, солнце застыло, кровь в жилах стала подозрительно горячей.
Другая я на картине насмешливо улыбалась, чуть приподняв уголки малиновых губ. Я не умела так улыбаться.
Не обращая внимания на подозрительно покашливающего, суетящегося господина Колобка, мрачного, как сизое дождевое облако, господина Жердь и играющего в невидимку почтенно согнутого в очередном поклоне Ратецки, я не без труда встала с диванчика и крохотными шажками направилась в сторону огромного портрета самой себя. Это я? Нет же, быть не может. Не я это. Фотошоп? Розыгрыш друзей? Продолжение таинственной дурной истории с предупреждениями не общаться с кем-то там?
Я вплотную подошла к портрету с такой знакомой незнакомкой в небесном платье и с короной и уставилась ей в глаза. Мне показалось, что ее улыбка стала чуть шире.
— Кто ты? — прошептала я, коснулась кончиками пальцев полотна и в следующее мгновение уже прижималась щекой к паркету, позорно упав в обморок. И в голове лишь только проскочили слова, что слышала недавно я на одной из репетиции:
Мы созданы из вещества того же,
Что наши сны. И сном окружена