Та удовлетворенно закивала.
— Тридцать пять есть, — кивнула она. А потом добавила, — На целых два года старше меня.
— Тебе тридцать семь…
Маменька гневно сверкнула глазами:
— Мне тридцать три, — тоном, не терпящим возражений, поведала она. — Возраст Христа… Он никогда не заканчивается!
— Судя по тому, что мне скоро двадцать, — я задумчиво посмотрела на потолок.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего. Кроме того, что скоро мы сравняемся. В возрасте.
Вопреки своему обыкновению, Латана промолчала. Вздохнула. Поджала губы. Перевела взгляд на экран айфона. На меня. Опять на экран. Перелистнула на фото где они вместе. Удовлетворенно кивнула. Чего уж там, даже при моем занудстве, точнее, внимательности, Латана и вправду выглядела младше этого покорителя женских сердец с обложки глянцевого издания. Наконец, решилась.
— Ты права. Я слишком медийная личность, чтобы спускать со счетов собственную взрослую дочь… А ты уверена, что не хочешь поменять паспорт? Ну, то есть пару цифр в графе возраст? Вот если бы тебе было пятнадцать… А что? На взрослую девушку ты мало похожа, спасибо дурацкой стрижке и твоим ужасным рваным штанам из синей корабельной парусины…
— Мама…
— Можешь называть меня Латаной на людях. И вообще, если я от тебя откажусь, и тебя удочерит бабушка… Ты тогда будешь моя сестра!
— Я итак зову тебя Латаной на людях. И паспорт менять не собираюсь, и говорили мы об этом уже сто тысяч раз! И вообще, если мне пятнадцать лет, как я могу учиться на третьем курсе?
— А ты вундеркинд. Индиго!
— Мама, перестань!
— Ну ладно, я пошутила. Пожалуй, стоит говорить, что мне тридцать пять…
— Мама! Мне девятнадцать! Значит, если тебе тридцать пять, то родила ты меня в шестнадцать лет.
— Тоже мне аргумент! Да я тебя и в пятнадцать родить могла! Да и в четырнадцать… Гипотетически…
— Все, мама, хватит. Не хочу ничего об этом знать!
— Моя дочь зануда.
— Да.
— Так что за экзамен?
— Политология.
— Тебя подвезти?
— Ты, наверно, шутишь.
***
Невыносимо тяжелый воздух сегодня в метро… Странно, я приняла душ, вымыла голову, вопреки плохой студенческой примете, но запах табака словно приклеился ко мне! Электричка ушла из-под носа, издевательски хлопнув дверями прямо перед моим лицом, и запах табака как будто усилился. Может, это от невысокого хлипкого парня в капюшоне, с торчащим ярко-оранжевым проводом наушников? Судя по тому, как он двигает головой в такт неслышимой окружающим музыке, совсем мелкий. Подросток. Я отошла в сторону, прямо к молодой мамаше с двумя детьми, выясняющими между собой отношения. Женщина держит их за руки, по сторонам от себя, но пацаны умудряются отвешивать друг другу, а порой и родительнице, пинки. При этом визжат так, что перекрывают рев трогающейся электрички с соседней платформы.
Наверно, я слишком молода для пробуждения материнского инстинкта, как у моих одногруппниц, с умилением щебечущих над ворохом детской одежды — сегодня сразу после экзамена Верка Малышева станет крестной… Может, я какая-то бесчувственная, но у меня не вызывают нежности крошечные розовые пинетки и чепчики… А глядя на бойких карапузов, с упоением мутузящих друг друга не смотря на орущую на ультразвуке мамашу, я не просто бесчувственная.
…Я могу убивать детей.
Но только если это будут семь девочек…
…Посреди платформы закружились полупрозрачные, словно созданные из света фигурки в просторных белых одеждах, а я почувствовала под пальцами твердое и гладкое древко лука и упругую, натягивающуюся тетиву.
Помотала головой — видение исчезло. Вот что бывает, когда до трех зубришь Макиавелли и Локка, а в половину шестого принимаешь мадам Шаинскую… Кажется, это называется сон наяву.
Наверно, я не полностью проснулась, потому что отвратительный гул в ушах усилился, почти оглушая…
…а потом опять сменился пронзительной тишиной, и серые гранитные плиты подернулись молодой зеленой порослью, и по ним, крича и улюлюкая, понеслись дети. На этот раз мальчишки… Растрепанные, с раскрасневшимися щеками, увлеченные какой-то своей игрой…
…О них позаботится мой брат.
Стоп.
У меня что, есть брат?!
Я прижала пальцы к вискам, пытаясь прогнать наваждение — сон наяву как бы наложился на реальность — то ли сквозь утренние хмурые лица минчан просвечивает зелень и яркий солнечный свет, и прямо сквозь них несутся играющие дети, то ли наоборот, сонные лица пассажиров метро не замечают объемного изображения какого-то исторического фильма. Исторического… Потому что в наше время дети редко ходят босиком и в белых холщовых рубахах…
Удивительно, но эти сменяющие одна другую картины пронеслись даже не за несколько секунд, время как будто замедлилось и на это ушла какая-то доля доли секунды… Что ещё раз только доказывает, что это всего лишь сон — ведь умудряемся мы во сне за несколько мгновений прожить целые жизни…
Я покачнулась, помотала головой, отступила назад. Ещё шаг. Ещё.
Раздались крики, но я не идентифицировала их с собой:
— Эй!!
— Девушка!
— …!
— Осторожнее!
— Упадёшь!!!!
Я ничего не понимаю…
Зелёный луг с детьми в белых одеждах почти развеялся, и на первый план выступили искажённые страхом лица людей.
— Я её удержу!
Я отступила ещё на шаг, и пятка мокасина не ощутила твердости гранитной плиты. Под ней была пустота. Инстинктивно расставив руки для равновесия, я подалась вперед, и, скорее всего, удержалась бы, если бы не взявшаяся непонятно откуда рука в чёрной перчатке, которая ухватила меня за плечо, удерживая на мгновение, а потом с силой пихнула с платформы.
В голове промелькнуло — только бы не попасть на рельсы, ток… Эту мысль сменила другая: а кто сказал, что умирать от того, что тебя сбивает поезд легче, чем от удара током… На смену пришла третья, философская — а не всё ли теперь равно, — в унисон с истошными женскими криками и гулом приближающегося поезда. Гулом, который я сначала почувствовала под ладонями и коленями, потом увидела, и только потом — услышала.
Метнувшаяся сверху тень оказалась тем самым парнем в капюшоне и ярко-оранжевым проводом наушников. Только слетевший в прыжке капюшон открыл кудрявую, светло-русую девичью головку, отчего я поняла, что сон наяву все ещё продолжается. Вот уж повезло — так повезло: одновременно сбрендить и умереть. Жаль, что как-то не так расстались с Ланой…
Парень, оказавшийся девчонкой, с неженской силой обхватил меня за талию, и рывком взвился — или взвилась? — над шпалами. Собственно, следующее, что я увидела, когда открыла глаза, это склонённую над собой голову девушки, да, всё-таки девушки, светлая прядь волос упала мне на лицо, в огромных, как из аниме-фильма голубых глазах отчетливо читался испуг.
— Ты как? Артемида?!
— Ты знаешь, как меня зовут?
— Конечно. Я — Ни’ида.
— Прямо как моя любимая лань… — я в отчаянье закрыла рот рукой и оторопело уставилась на девушку. Похоже, сейчас она поймет, что спасла сумасшедшую. И когда я успела свихнуться? И ещё экзамен этот…
Но случайная знакомая, вопреки моим ожиданиям, рассмеялась.
— Я — нимфа. Эльф — по-вашему.
Тут уже моя очередь была скептически нахмуриться. Безумие заразно? Или она тоже — пациент белого дома? А может, это не я сошла с ума, а она? И как ловко она вытащила меня с платформы! Я слышала, в психически больных просыпается недюжинная сила в момент приступов помешательства.