— Ты что, креветка крылатая, издеваешься?
Губы купидона расплылись в довольной улыбке.
— Естественно. Твои страдания — мои отпетые муки за все два года беготни за тобой ущербной. Даже не представляешь, сколько баллов я из-за тебя потерял, — он сделал еще один укус, хитро поглядывая ее сторон из-под темных ресниц, а Наташа поджала губы, вновь опуская голову на стол. Нет у нее сил, с ним пререкаться. Пошел этот Гордей со своими шутками, пусть сцеживает яд в другом месте, а ей даст спокойно умереть.
Взгляд скользнул по обстановке в ресторане, отмечая красивый модернистский дизайн. Лепнина с растительными мотивами, ажурные кованые перила и ограждения, люстры и бра с цветными витражами, скатерти и салфетки с ручной вышивкой. Мебель — изысканная без острых углов, с витиеватым орнаментом на обивке или корпусе. Здесь был даже уютный дополнить камин с живым огнем в одном конце зала и декоративное озеро в другом. А на столах были расставлены икебаны и деревца в вазонах. Настоящий стиль и красота современного мира почти не отличимого от земного, которые скоро станут ей недоступны. Говорят в Аду с кафешками беда. Одни сплошные бистро и Макдаки, неудивительно, что черти сюда ходят. Там на такой еде разве что изжогу зарабатывать или лишние килограммы.
— Натрий хлор!
Громкий голос у самого уха и обжигающее дыхание заставили девушку оторваться от тоскливого созерцания сей прекрасного места и обратить свой взор вновь на Гордея, который уже стащил со стола свой зад и, поставив руки на стол, наклонился к ней, разглядывая внимательно.
Глаза невольно покосились на маленькие крылышки, так комично смотрящиеся при его росте выше 180. Ну, серьезно, какой кретин придумал эти крылья?
— Отстань Лавров, я в печали, — со вздохом произнесла Наташа, отворачиваясь от парня и игнорируя тот факт, что он перебрался за ее спину и навис над ней своей огромной тушей. — У меня Валентина, которая Гадина, та еще гадина с ударением на «а». В монашки подалась, а ты тут со своими шутками.
Она отмахнулась, не глядя, шлепнув его где-то в район пояса, и потянула руку к шарлотке, которую тут же перехватили сильные пальцы, сжимая крепко.
— Хватит обжираться, скоро ни в одни джинсы не влезешь. Задница как у Кардашьян скоро будет, я не шучу, — произнес Горди, отодвигая стул рядом и садясь, не выпуская при этом ее руки.
— Моя задница, и мы с ней страдаем, отстань, — буркнула девушка, но, тем не менее, руку не выдернула. Приятно же, черт возьми, пусть ее пожалеют, даже притворно. Сегодня можно, у нее стресс.
— Наташа, блин, чего ты расползлась. Где та шизанутая, которая зубами поймала мою стрелу, когда я пытался подстрелить твою Жанну? — возмутился Гордей, чуть тяня ее за руку, но Тараканова никак не отреагировала, продолжая лениво лежать на столе в позе дохлой замороженной рыбины.
— Там был особый случай. В Жанну стрелять было нельзя, у нее экшн намечался, — брякнула девушка, чувствуя, как большой палец Лаврова принялся поглажить ее кожу, вызывая приятные тактильные ощущения и сноп мурашек по телу. Хорошо. У него сильные руки, массаж бы…
— Плечи помни, шея затекла, — подала голос Наталья, и Гордей замер, изумленно распахнув глаза, но продолжая держать ее руку.
— Чего? — неверяще переспросил он, и девушка, вздохнув, уселась прямо, недовольно на него покосившись. — Последний разум выбила из своей светлой головы?!
— Вот что ты за мужик такой, который не может даме массаж сделать? Я будто тебя попросила показать мне 149 позу Камасутры, о которой ты ничего не знаешь или знаешь, но стесняешься. Чего ломаешься, как девственница перед мажором. Все равно же дашь. Давай, работай ванильный пузан, раз уж явился.
Лицо Лаврова вытянулось, а сам он даже засопел от возмущения, отпуская руку и со скрипом стула поднимаясь на ноги. Минута и вот уже сильные пальцы легли на ее плечи, ближе к основанию шеи, принимаясь не сильно сжимать.
— Так?
— Да… Хорошо. Вот можешь, когда захочешь. Сильнее! — пальцы крепче сжались и переместились на шею, обхватывая, будто в попытке задушить. — Удавить меня вздумал, стрелочник? — поинтересовалась Наташа, попытавшись повернуть голову вбок, но мужские пальцы не дали ей этого сделать, — имей в виду, подам жалобу радикальным музам в их Общество Беспредельных Желаний на харассмент с твоей стороны. Ты меня доминируешь, — фыркнула она, ощущая его дыхание на щеке. Руки Гордея обхватили ее со спины, а подбородок он устроил на плече девушки, да так, что стоило ей повернуть голову, как она бы почувствовала его легкую щетину своими губами.
— Таракан?
— Чего?
— Как там называется книга твоей бдсм-писательницы, любящей пожестче?
Наташа на минуту замолчала, раздумывая и наслаждаясь в тайне крепкими объятиями. И не потому что Гордей ей нравился, а потому что так можно снова почувствовать себя маленькой, страдающей и вечно всеми обиженной женщиной. А женщины. Как известно, любят страдать и чтобы их жалели сильные мужчины. Даже такие убогие, как Лавров.
— Нижняя миледи для верхнего Графа, — скривилась девушка, вспоминая это убогое название. Будто ничего лучше придумать не могла. Хотя после «Огонь в твоих чреслах» эту можно считать верхом писательского искусства и широтой бескрайней фантазии Валентины.
Гордей хмыкнул и, выпрямившись, выпуская девушку их объятий, неожиданно с силой хлопнул Тараканову по плечу так, что она едва не впечаталась в сиденье своего стула и проскандировал:
— Поднимайся, Натрий хлор. Надевай свои лучшие портки, мы идем за покупками!
Наташа, в этот момент, только-только пришедшая в себя, прекратила потирать плечо и, потянувшись к кружке, так и застыла на середине пути, озадаченно обернувшись к скалящемуся купидону.
— За какими покупками? В какой еще магазин? — удивилась девушка, и Гордей хмыкнул, наклонившись к ней, двигая кокетливо бровями:
— За сценическими костюмами в секс шоп, моя радость. Давай Таракан, шевели усами. Я еще не до конца насладился твоими страданиями в качестве музы. Хочу, чтобы ты мучилась подо-о-ольше, — он как-то дьявольски расхохотался, запрокинув голову, а Наташа тяжело вздохнув, схватила чай с коньяком, пожалев, что вместо него нет бутылки коньяка в литровой таре.
Глава 5 — Ах, ах, давай, прекрасная Миледи!
Если бы кто Наташе сказал пять месяцев назад, что ей придется носиться по всей канцелярии, выискивая исторические костюмы, подходящие под роль графа и графини, стерилизованные под 18 век, она бы лично кинула в него своим договором. То, что продавалось в секс шопе тянуло на исторический элемент чуть менее, чем никак. Не считая хлыста, который они приобрели под лукавый взор продавца штучек для взрослых, больше ничего интересного там не нашлось, окромя кожаных штанов, в которых, по словам Гордея: «у него прела задница и Гордей-младший с друзьями». Платье отыскалось у муз, которые отвечали за творчество художников. Зачем оно им, Наташа особо в подробности не вдавалась, а вот чтобы натянуть корсет, пришлось прибегнуть, опять же к помощи девчонок, которые помогли, предварительно нацепив на нее пуш-ап. Ведь у героини Гадины-Валентины, была довольно пышная грудь, размера четвертого. Создать из двойки четверку мог только качественный толстый поролон.
— Выглядишь, как потасканная куртизанка, — потянул этот засранец, морщась и периодически подтягивая и одергивая свои кожаные лосины, переминаясь с ноги на ногу, смазывая волосы у зеркала изрядной долей геля для волос.
— Чтоб ты понимал в создании эффекта пухлых губ! — фыркнула Наташа, проводя толстую линию выше контура, замаскированного щедрым слоем тональника, а потом рисуя новые губы ярко-алой помадой. Еще полчаса ушло на репетицию, натягивание парика и попытку учиться дышать в туго затянутом корсете, который не давал Наташе нормально дышать.
— Вот не знаю, как бабы раньше в этом ходили, но это ж помереть. Еще и вечера целые в них плясали, — буркнула девушка, обмахиваясь рукой, стоя в лифте, дожидаясь, пока кабинета довезет их на нижний ярус.
— Видимо, они болтали поменьше, чем ты, — усмехнулся Гордей, уворачиваясь от шлепка по плечу и, погрозив ей пальцем, — но-но, помни, сегодня я твой господин!
— Сейчас как дам, господин, — огрызнулась Наташа, невольно полюбовавшись на стройное, подтянутое тело парня, с любопытством разглядывая его торс. Гордей поймал ее взгляд и улыбнулся.
— Понравился?
— Ничего особенно, — пожала плечами девушка и покосилась вновь, но уже на лук и колчан со стрелами, — нафига ты тыкалки свои взял-то? От Вальки отбиваться, если пристанет?
Гордей фыркнул, поправляя колчан на плече, проверив прицепленный к поясу хлыст.
— В прошлый раз оставил и ушел в душ, потом пяти стрел не досчитался! — он бросил на нее недовольный взгляд, — мы-то в отличии от вас живем в комнатах по трое.
— Ну, кто тебе виноват, что ты Гордея-младшего отрастил, — усмехнулась девушка ехидно и шагнула в распахнувшиеся створки лифта, открывая 2гис на ангелфоне, дабы ввести адрес места, куда им было необходимо попасть. Дурманящий порошок взяли, время как раз близилось к часу ночи, и как приличная будущая монашка — Валентина уже должна спать.
— Ну, с Богом!
— Я об этом еще пожалею… — притворно вздохнула Наташа, качая головой.
Валентина Петровна в этот вечер думала только о том, как завтра с утра пораньше приготовит опостылевшие ей до печенок овощи, стараясь перестроить свой организм под скудный рацион будущего духовного наставника, коим она желала стать. Помолившись и в очередной раз, отпустив себе грехи через церковный интернет-сайт, женщина вздохнула, обратив взор на свое усталое лицо, отразившееся в зеркале висящем, над туалетным столиком. Этот столик, одно из немногих, что она успела забрать от бывшего мужа.
«Грязная, порочная, бесчестная женщина! Я стыдился тебя, потому ушел к Юлечке!» — она все еще слышала его жестокие слова в своей голове, вспоминая как брызгал слюной Геннадий, покрываясь от ярости красными пятнами, трясся вяленьким, опавшим хозяйством. Ведь застала его Валентина аккурат во время рабочего процесса прямо на столе его кабинета генерального директора. Раскинутые длинные ноги его молодой, стройной секретарши и пыхтящий над ней драгоценный супруг, с которым Валентина прожила десять безоблачных лет, посвящая себя уюту в доме, периодически отрываясь от реальности писательством. Потому что со временем жизнь в доме стала пресной, Геннадий прекратил проявлять активность, не хотел заводить детей, ссылаясь, что еще рано, а она уходила в мир своих историй, выдумывая своим героиням горячие приключения с настоящими мужчинами. Так рано превратилось в поздно и вот уже Петровой 38, карьера менеджера средней руки давно позабыта за кастрюлями и стиранными рубашками, на лице прибавилось морщи, тело потеряло прежнюю упругость, на голове добавилось седых волос, а мир стал в миг унылым, серым и бесконечно одиноким.
Вот прям, как в монастыре. Где не будет ничего привычного для нее, только монахини и постоянные молитвы. Посвятит свою жизнь служению Бога и помощи нищим.
С этими мыслями женщина улеглась в кровать, выключив предварительно свет, в единственной спально-гостевой комнате и накрылась пуховым одеялом с головой, закрывая глаза. Сон уже почти настиг ее сознание, как послышался странный шум, а в нос попала какая-то пыль, от которой все внутри зачесалось и захотелось чихнуть. Женщина немного поерзала, потирая сонно нос, когда над ее головой раздался громогласный голос:
— На колени презренная рабыня! Теперь ты в моей власти! — какой-то свист и щелчок рассек тишину ночи своим звуком. Очень похоже на хлыст, который так любили использовать герои Валентины. Женщина в испуге подскочила, нервно ощупывая стену за спиной в поиске выключателя, который какой-то умник присабачил прямо над ее диваном, что сейчас было на руку.
Яркий свет загорелся, являя видение народу. Женщина ошалело моргнула, выдохнув в панике:
— Граф?!
Высокий, статный молодой мужчина с зачесанными назад светлыми волосами, стоя в кожаных бриджах, высоких сапогах и расстегнутой на крепкой груди рубашке, держал в руке хлыст, которым он вновь щелкнул по погрызенному молью ковру. Мышцы на его груди, видневшейся из распахнутого ворота, перекатывались, а груди Валентины сладко затомлело от невероятного восторга и восхищения.
Она как-то даже забыла спросить, что происходит и кто он такой. Просто прекрасный сон, не иначе.
— Ты где, презренная?! — взревел мужчина ее мечты и в распахнутые двери гостиной, служившей одновременно, и спальней влетела та, кого Валентина в своем романа назвала Госпожой Миледи. Соблазнительницу, искусительницу и покорительницу мужских сердец. Ее грудь была, приподнята корсетом, и пышная юбка под которой прятались длинные ноги в чулках с туфельками на квадратном каблучке. Валентина точно помнила, что выше располагался пояс, где крепился кинжал. О да! Ярко-алое платье с золотыми вставками, длинные темные волосы, большие невинные глаза, кокетливый тоненький голосок…
— Я не твоя и тебе не подчиняюсь! — взвизгнула Миледи так, что Валентина аж подпрыгнула, хлопая глазами. Сама Миледи провела языком по пухлым алым губам, как-то подозрительно алым и подозрительно пухлым, подтягивая корсет на груди, тихонько чертыхаясь.
— Гребанный удушающий инструмент пыток, — прошипела она, вновь щелкнул кнут совсем рядом с ней, и Миледи возмущенно посмотрела сначала туда, где он ударил, возле носок ее туфель бросила, а затем подняла возмущенный взор на графа.
— Оборзел? — лаконично поинтересовалась Миледи, и писательница принялась вспоминать, где была такая сцена? Наконец ее осенило. Это последняя сцена из его особняка, когда граф застал эту шпионку в своем доме. В пятой главе. Здесь должно было произойти ее первое крещение в мир разврата и посвящение в нижнюю.
— Сюда. Говорю. Иди, — процедил сквозь зубы граф, мрачно смотря на свою миледи. Валентина замерла, прижав к груди одеяло, в восхищении переводя взгляд с одного на другого.
Миледи обожгла его жарким взором, придвинувшись на шаг, и вновь щелкнул кнут, от которого она вздрогнула, взвизгнув необычайно громко.
— Ползи сюда, бесчестная воровка, я покажу тебе, как красть у меня мои…эээ… — он замялся, и Валентина восхищенно выдохнула:
— Планы тайных ходов дворца короля!