Потому я и бросилась с головой в учебу, на которой настаивал Мастер. Читала в голос книги, которые он приносил, разбирала вместе с ним то, что вычитала в них. Изучала карты нашего государства и других земель. Слушала и запоминала историю правления в Тарте. Узнавала основы ведовства. Не для того, чтобы ему учиться, а чтобы понять, на что это ведовство способно.
Время от времени решала судьбу людских душ, помогая им найти покой на той стороне. Возникал рядом со мной Конь и говорил, что мне нужно делать: указать наследникам, где лежат необдуманно спрятанные от них деньги, отпустив жадного родича на ту сторону без сопровождения проклятий. Либо спасти от навета невиновного. Либо развеять подозрения в самоубийстве. Еще много чего за эти годы… но это было не так часто и не так уж тяжело для меня.
Потом, когда Зорян немного подрос, и к полутора годам его уже можно было оставить с охраной на малое время, меня стали учить верховой езде. Эта учеба проходила на площадке, где обычно тренировалась стража, вблизи воинских казарм. И обучал меня по поручению Мастера один из знакомых стражников. Натянув на себя мужские штаны, сшитые по мне, я изо всех сил старалась почуять конскую спину домом родным, как говорил когда-то ведун. Там же в один из дней я увидела Таруса, и почему-то зашлось сердце…, я замерла и задумалась — с чего бы?
Поняла вдруг причину — значит, где-то здесь может объявиться и его друг. И встанет вопрос — говорить ему про сына или же не делать этого никогда? Просить свободы от слова или продолжить жить, как сейчас — просто и понятно для меня, не строя планов на будущее? Я просто испугалась того, что придется что-то решать. И потому, заволновавшись, сдуру подошла и спросила его про Юраса — как он, где, здоров ли? Ведун вскинулся, и на меня нежданно пахнуло лютым холодом:
— Забудь про него! Ты и другие твои…, вы сломали ему жизнь, он как тень сейчас! Он перестал жить, смерти себе искал! Ты не нужна ему и никогда не нужна была. Он тогда был под чарами, и я не теряю надежды понять — кто наслал? Он просто не помнит тебя и тогда даже не видел! И радуйся этому, потому что если вспомнит, узнает — возненавидит, — шипел он, чтобы не услышали другие.
— Он и тогда любил, и всегда будет любить другую! Потому не лезь к нему и забудь, тебе же лучше будет.
Я отшатнулась и отошла молча. Показалось, что меня накрыли толстым мягким одеялом, отняв способность мыслить, отобрав слух и не давая видеть. Шла с широко открытыми, невидящими глазами, пока не наткнулась на какую-то стену. Наощупь опустилась по ней, присела…
— Прибить этого… дуболома? — послышалось над ухом.
— Нет, Конь, не тронь его — он прав. Я сама виновата, не нужно было спрашивать. Оно и ни к чему было…, вначале нужно было решить самой. Хорошо подумав, я никогда не стала бы…, а так вот неладно вышло, — бормотала я, почти не понимая сама — что говорю? — Нечаянно я спросила, не подумавши. Пусть его… пускай…
ГЛАВА 12. 3
Вскоре, после того разговора с Тарусом, случился и разговор с Мастером. Он все чаще всматривался в Зоряна. А однажды я заметила его уж слишком серьезный и понимающий взгляд. Он частенько выходил гулять с нами в сад возле загородного дома. Мы с сынком забавлялись с игрушками, смеялись, носились друг за другом, строгали палочки, копали лопаточкой землю. А он сидел в кресле, что вынесли для него стражники, отдыхал и смотрел на нас.
Зорян любил его, бегал хвастаться тем, что сумел сделать, где успел нашкодить. Тянул за собой, просил о чем-то, лепетал часто еще непонятно что, и хитро улыбался, чуть кривовато приподнимая одну сторону рта. На пухлой щечке сразу появлялась хорошенькая ямочка… Я уже поняла что Мастер узнал в Зоряне его отца, не знала только что он думает об этом. Да и не сильно важно это было. После той выходки Таруса — обидной, даже больной для меня, переплакав да попереживав всласть, я успокоилась. До моего разума дошло с большим опозданием, что это будто подсказка для меня — Юрас не должен знать о сыне. И я могу уже не думать — а верно ли поступаю?
Я поверила ведуну сразу же. Ему незачем было говорить неправду. И знать теперь, что та ночь была подарена не мне…, что он даже не видел меня, что не помнит совсем… Мне понадобилось время, чтобы смириться с этим. Тяжко? Больно? Обидно? Зато моя совесть чиста и сын теперь только мой. Так что, переболев этим, я успокоилась, а со временем и повеселела. Но этот понимающий взгляд Мастера меня насторожил, хотя он и не сказал ничего. Зато я решила поговорить с ним при первом удобном случае и просить молчать о том, что он узнал.
Да и, кроме этого, в моей голове все бродило и переваривалось то, что пришло в голову раньше. Я хорошо узнала старого ведуна и доверяла ему, потому и решилась, наконец. И случившийся вскоре разговор был совсем о другом — не об отце Зоряна. Начала я его, крепко обдумав перед этим то, о чем буду говорить:
— Нападения на ведунов хоть и стали редкими, но совсем не сошли на нет, так ведь? Значит, тот пригляд, что вы установили за каждым, ненадежен. Да так-то и подумать — не присмотреть за взрослым человеком, как за малым дитем. Невозможно это, хлопотно и отвлекает людей от другой службы. Как вот со мной… Но присматривает же за мной тот же Конь? Понятно что…, - я остановилась, перестав вышагивать перед ним, замялась, но потом решительно продолжила:
— Поспособствовал этому человек, которому я дорога. Была, значить, у него такая возможность — попросить об этом. Так и я же говорю с ними?! Что мне стоило поставить условие тому же жадному дедку — отстоять на страже возле какого-нибудь приграничного ведуна хоть год, хоть два. Да, это может и не слишком милосердно по отношению к его душе. Зато милосердно для ведуна, к которому он будет приставлен. У каждой души, что задержалась здесь, есть свой грех или невыполненные обязательства. Вот пусть и отработают их, спасая жизни. Высшие Силы должны оценить это!
Я заглядывала в глаза ведуну, а он обдумывал то, что я сказала. Потом покачал головой и сказал:
— Нас не так мало, к каждому приставлять… затянется на годы. Сколько их таких — пригодных и готовых на это душ? Они должны быть согласны, как твой Конь, готовы помочь. А сколько таких? Ведь не много? Жадный дедок не станет… Ты сама доверилась бы ему? Думаешь, после смерти он стал лучше? И как решить — кому приставить такую охрану в первую очередь? Признавая других не такими ценными, или кидая жребий?
— Я хорошенько подумаю и придумаю еще что-нибудь, — бормотала я, направляясь на кухарню готовить еду. Зорян стал любимчиком для нашей охраны и много времени проводил с ними, потому это время появилось у меня. Я любила и умела готовить, соскучилась по этому делу и в это лето всю готовку в летнем доме взяла на себя. Варила, жарила, пекла для нас и охраны. И свои пряники, которые не умел готовить никто другой, тоже. Мастер брал их с собой, как гостинцы, для детей тех, кто состоял в Совете.
Уже шел тот год, в котором сынку под зиму должно было исполниться три годика. Лето заканчивалось, и мы не спеша перебрались в зимний дом в дворцовом парке.
За готовкой, маленьким огородиком, заботами о сыне, тренировками и учебой, я совсем выпала из жизни столицы, не любопытствовала и новостей не знала. Их не хотелось вовсе — ни одна в последнее время не была доброй для меня. И что такого в том, что мне хотелось спокойной и устоявшейся жизни?
Я научилась всему, что назначил тогда для меня Мастер. Хорошо держалась в седле, бегло читала, знала историю и карты. Мне накупили платьев, сорочек и юбок, как у зажиточных горожанок. Все добротное, красивое, удобно и ладно сидящее на мне. Научилась я и на каблучках ходить и говорить с людьми, смело глядя любому в глаза. А чего мне было бояться с Конем за спиной? И танцы танцевать умела, и в гостях садилась за стол, не боясь опозориться. А еще у меня отросли до середины спины косы, но я не прятала их, как мужняя жена — не хотела, потому что это было бы неправдой. Что-то во мне противилось даже малейшей лжи.
Кто и что станет говорить, было для меня не важно, я не боялась пересудов — боялись меня. В самом начале я еще, хоть и не часто, но слышала глухой опасливый ропот за спиной. Не нужно было много ума, чтобы понять — что говорили обо мне люди, особенно языкастые и не особо разумные бабы. И про дитя, нажитое без мужа, и про девичьи косы на спине, и про мужскую воинскую справу, что я надевала, когда выезжала верхом.
Но многие, если не все, знали и то, что я ведунья, которая говорит с мертвыми и дружит с ними. Так что причина укоротить свои языки и бояться меня у них была. Смерть дело тайное, живыми не изведанное и тем более страшное, что когда-нибудь предстоит каждому из ныне живущих. И любое напоминание о ней для смертного человека если и не страшно, то уж точно будит разумные опасения. Я была таким напоминанием. Страшная тайна, которая окружала мое умение, хранила меня от людского осуждения. А я подозревала, что и от мужского интереса.
ГЛАВА 13. 1
А он мог быть. Я видела это в зеркалах, кружась перед ними в новых нарядах. Посмотрел бы на меня сейчас мой Микей… Я заметно подросла за эти два с половиной года, и Мастер сказал, что это не диковина — люди могут расти лет до двадцати пяти. Мне же и двадцати еще не было. По семейным меркам я уже была перестарком. К этому возрасту мало-мальски приличные с виду девицы все уже давно были за мужем. Я же продолжала носить косы, хотя и утратила право называться девицей, родив дитя. Не по чину и не по обряду…
Кроме роста, у меня прибавилось и в груди. Сынка я прикармливала грудным молоком до двух с половиной лет, хоть по разочку в день, пока молоко само собой не отошло. Грудь поначалу опала, а потом приятно налилась жирком. Так что хоть и не поражала величиной, но точно — была теперь заметна. Располнеть по-матерински, как многие бабы, мне не давали заботы и частые тренировки. Кроме конной езды, Мастер хотел, чтобы меня учили и стрельбе из лука, и сабельному бою. Не знаю, уж с какого это перепуга. Но, встав в боевую стойку, которой меня обучили, и дождавшись первого выпада противника, я шепнула Коню:
— Клинок долой…
Сабля рванулась из рук воина и улетела, встряв неподалеку в землю. А я довольно повернулась к ведуну.
— Вот так-то.
После этого лук и сабельный бой были забыты, мне доставало и без них.
Нарядные сапожки и туфельки еще придавали роста, а заодно и уверенности. Я будто еще сильнее взрослела, поднимаясь на каблучках. Платья по-городскому затягивали стан до упора, расходясь книзу. Я полюбила кружева и вязанные из драгоценной шерсти шали, нашла себе любимые цвета в одежде — яркий синий и веселый травяной. Обязательно с белой простой или кружевной оторочкой или дорогими сорочками. Чулочки, перчатки… Мастер баловал меня изо всех сил. И дело было не в пользе моей службы для государства — ее по сути и не случилось пока. Просто как-то незаметно мы с Зоряном стали его семьей, которой у деда никогда не было. Сын так и звал его дедом, а я Мастером. А он нас в ответ — дочкой и внучком.
Как-то, только-только переехав в зимний дом, мы с сыном гуляли в парке. Он соскучился за лето и старался оббежать все знакомые ему укромные уголки. Носился, падал, вставал, лез на камни, сползал с них… И в одном из его любимых мест нам встретились две старые женщины, которые присматривали за детьми — хорошенькими мальчиком и девочкой. Зорян степенно подошел к детям, и они стали приглядываться друг к другу. Дети хоть и не были похожи друг на дружку, но видно было, что это брат с сестрой. Глядя на незнакомого им Зоряна, они одинаково хмурили бровки — черные и русые, и так же похоже поджимали губки. Они казались немного младше моего сына, хотя точно судить было трудно — он был крупным для своего возраста.
Я разговорилась с его няньками, и выяснилось, что они родня, а не прислуга. Что можно было сразу же понять и по их одежде, приглядись я внимательнее. А еще я узнала, что это дети правителя — Владисласа Драбанта. Я осторожно поинтересовалась здоровьем его жены, на что мне ответили, что она вполне благополучна. Значит, беглая жена нашлась или ее нашли, что было одинаково приятно. Мастер говорил о ней только хорошее. Немножечко и страшноватое вместе с тем, но тут уж и я не могла похвастаться только добрым женским умением. И про меня могли говорить, да и говорили, наверное, со страхом, так что…
С разрешения женщин я угостила детей своими пряниками, потом вынесла еще и дала попробовать их нянькам. За нами наблюдала охрана — их и моя. Дети бегали, скакали и смеялись, а мы разговорились о готовке и выпечке.
А на следующий день меня вызвали из дома, сказав, что хотят видеть и причина все та же — мои пряники. Я подхватила на руки сына и вышла. Поставила его на дорожку, взяла за ручку и оглянулась — к нам приближалась молодая, моего возраста женщина…, а я вдруг вспомнила свое видение…
Платье из тяжелой мягкой ткани спадало вниз, при каждом шаге обрисовывая стройные округлые бедра и длинные ноги. Стан был, как и положено, затянут шнуровкой. Сорочка из драгоценной шитой шелком бельевой ткани собиралась под высокой шеей и смотрелась пеной из кружева. Черные косы были собраны по-женски, плат крепился к концам широкого золотого обруча. Лицо с твердой линией подбородка, высокими скулами и немного впалыми щеками поражало своей красотой. Трудно было, однажды взглянув, оторвать от него глаза, прекратить любоваться по своей воле.
Она смотрела на меня, стоя напротив, и взгляд из заинтересованного быстро становился откровенно враждебным. В нем сквозило узнавание и понимание, чего я-то уж точно понять не могла. Я ее не видела никогда — такое нельзя было бы забыть. Она опустила взгляд на Зоряна, задержала его, вгляделась… и вскинула изумленные глаза на меня.
Я обеспокоенно наклонилась к сыну — может, испачкался или успел изорвать одежду? Зорян улыбался женщине, как всем незнакомым ему людям — не во весь рот, а насторожено, немного кривовато, показывая ямочку на щечке.
Когда я отвернулась от него и разогнулась, женщина уже уходила от нас, покачивая головой и так и не сказав — зачем приходила? За ней ушла охрана. Я смотрела вслед, пока они не скрылись за кустами на повороте дорожки. А потом сын дернул меня за юбку:
— Ма-ам…
Я увела его в дом — задумавшись, ничего не понимая. Я встретилась с женой правителя — Владисласа Драбанта, и не понравилась ей. И отчего так, по какой причине?
ГЛАВА 13. 2
Ведуну я не стала говорить об этой встрече. Он был очень занят, два дня уже делал какие-то записи, сидя в своей рабочей комнате. Отвлекать его от серьезного занятия не хотелось.
Дня через два все еще стояла хорошая погода — мягко светило предосеннее солнце, все еще зеленела листва под каким-то особенно синим в конце лета небом. И тепло было еще по-летнему, хотя уже и не жарко.
Из дворца прибежала девушка из прислуги и передала мне, чтобы завтра, ближе к полудню, я принесла во дворец свои пряники. Сколько их нужно было наготовить — она не знала. Я пообещала сделать то, что велели и она убежала.
Привычно повязала передник и стала готовить обычный замес. Заводила печь и думала, что денег на своей выпечке я точно зарабатывать не собираюсь. Во всяком случае — пока. И если завтра спросят, то так уж и быть — выдам свою тайну, пускай пекут сами. А то так стану, чего доброго, дворцовой пекаркой. Раньше я обрадовалась бы такому, а сейчас это казалось смешным.
С вечера приготовила одежду. Долго думала… во дворец же иду, не куда-нибудь. Так что хотелось выглядеть достойно. Перед глазами стояло женское лицо — я против нее никакая. Нет, не уродливая, как считала раньше. В глазах Микея я видела себя другой, и они не врали — он любовался мною. Но она… у нас только рост был один, да сложение тела похоже, в остальном же… Потому и не стала я по городской моде чернить брови и ресницы, румянить рот. Все эти потуги были бы бессмысленны — я никогда не смогу соперничать с ней в женской красоте. Да и смысла в этом никакого не вижу.
На следующий день, ближе к обеду, я была готова — в платье светло-синего цвета, открывающего белую кипень сорочки, не менее драгоценной, чем та что была на ней. Только моя сорочка приоткрывала над кружевом молочно-белую кожу на ключицах, усыпанную веснушками. Я старательно заплела недлинные еще косы, прихватила большую миску с пряниками, накрыв ее куском чистого полотна, обула туфельки на невысоких каблучках и вышла из дома.
Сам дворец я уже видела не единожды и потому долго рассматривать не стала. Наш с Мастером дом, по моему разумению, был не хуже, разве только меньше раз в десять. Меня проводили вокруг, и я оказалась на той стороне — в парке под дворцовыми окнами. Оглянулась на звук и замерла, как соляной столб…
На площадке, к которой сходились несколько выложенных плоским камнем дорожек, взрывая высокими сапогами песок и мелкую каменную крошку, сошлись в учебном сабельном поединке мужчина и женщина. Женщину я узнала сразу, хотя сейчас она была одета в легкие штаны и просторную рубаху мужского кроя с широким поясом. А вот мужчина…
Я подозревала, да что там — я была уверена, что когда-нибудь жизнь столкнет нас нос к носу с Юрасом. Все же столица была не так уж огромна, да и общалась я с тем же кругом людей, что и он — стражниками. Подруг себе так и не завела. Так что я готовила себя к этой встрече, но оказалась совсем не готова к ней…
Стояла и смотрела, как танцуют они, сверкая на солнце саблями. Как легок и красив этот танец, затмевающий собой пустое кружение на столичных балах и сельских посиделках. Клинки тонко звенели, сталкиваясь между собой, на лицах поединщиков цвели улыбки — они наслаждались боем, жили им в этот миг…
Я глядела на него во все глаза, пока он не смотрел в мою сторону, пока не увидел меня. Любовалась против своей воли — им нельзя было не залюбоваться. Он стал даже красивее, чем тогда — старше, мощнее. Не просто веселый, стройный и гибкий статью парень, а сильный, взрослый уже мужчина…
Меня несло мыслями не туда — вдруг так нахлынуло, так живо вспомнилось… Его темные волосы…, я помнила их шелк под своими руками… Глаза с длинными бронзовыми ресницами, приоткрытый сейчас, жадно хватающий воздух рот… Я помнила его терзающим мои губы, помнила на своем теле… Сейчас сырая рубаха липла к его плечам — смуглым, теплым, гладким, как и его грудь — совсем без мужской поросли. Я тогда…
Медленно отвернулась и прикрыла глаза…, вонзила ногти в ладони. Я, как все рыжие, слишком легко краснею, нужно прекращать это — все в прошлом. И… должны же они когда-нибудь закончить это? Раздался короткий выкрик, звон клинков стих, я оглянулась — они подходили ко мне.
ГЛАВА 13. 3
Раскрасневшиеся, с растрепанными волосами, в пропотевшей одежде, они словно только что встали с семейного ложа. А я чувствовала себя так, будто подсмотрела что-то запретное, не предназначенное для чужих глаз. И продолжала подсматривать.
— Юрас, познакомься — это Таша, ведунья, которая говорит с мертвыми, — заговорила женщина, — я попросила ее принести пряники, вкуснее которых никогда не ела. Она одна знает, как их готовить.
Про ведунью я не стала с ней спорить — ничего от привычного ведовства во мне не было. Вся моя сила была не в моих умениях и талантах, а в способности говорить с душами умерших людей да в том, что они дали мне защиту. Без этой защиты я была бы беспомощной и слабой, как раньше. Гордиться только собой у меня не было причины, как и называть себя ведуньей.