С этими словами я раздраженно стянула перчатки и бросила их прямо на пол. Рамина тут же присела и подняла их. Озноб уменьшился, а слабость чуть отступила.
Мистрис Одли нахмурилась и произнесла категоричным тоном:
— Ни в коем случае, миледи.
— Ни в коем случае, миледи! — стройным мелодичным хором поддержали ее девушки.
— Это еще почему? — удивилась я.
— После вхождения в священные воды Съакса вам нельзя касаться воды до восхода солнца.
Я застонала, стараясь не высказать вслух все, что думаю о местных ритуалах. Но все же быстро взяла себя в руки и запрыгала по направлению к опочивальне.
— Я надеюсь, омовение на восходе предстоит совершать не в водах Съакса? — попыталась я пошутить, — мне кажется, я выкупалась там более, чем достаточно.
Девушки заахали, не оценив шутки, а лицо у мистрис Одли стало таким виноватым, что я, опираясь о стену, застонала на этот раз в голос.
— Вы хотите сказать, что…. — протянула я, а мистрис Одли развела руками.
— Таковы традиции Черной Пустоши, леди, — пояснила она, словно оправдываясь. — На восходе вам надлежит снова попросить благословения Черной Пустоши.
Словно не видя выражения моего лица, камеристка услужливо перечислила:
— Для всех страждущих, миледи, и для тех, кто в пути, и для тех, кого одолели недуги…
— Почему бы вам не предупредить меня заранее, — пробормотала я. — Я бы попросила благоденствия для всех разом….
— Но миледи, — начала мистрис Одли, но я раздраженно махнула на камеристку, вынуждая ту замолчать.
— Все-все. На сегодня все, — решительно заявила я и попрыгала к своему ложу.
Камеристки, и старшая, и младшие, устремились за мной, как выводок цыплят за курицей-наседкой.
Отвергнув помощь, я кое-как забралась на ложе и, когда уселась поудобнее, попросила:
— Будьте добры, подайте ужин прямо сюда. Но сначала теплой воды с медом и лимоном. Очень хочется пить…
Лица девушек вытянулись, мистрис Одли отвела взгляд, а Рамина принялась ковырять носком туфли пол.
— Меня еще и не покормят? — уточнила я тоном, не предвещавшим никому ничего хорошего.
— Традиции Черной Пустоши таковы, что вам надлежит соблюдать пост до следующего омовения в водах… — сказала старшая камеристка.
— Съакса, — усталым тоном закончила я за мистрис Одли.
Та смиренно кивнула и, следуя ее примеру, закивали все девушки, приседая в книксенах.
Я скрипнула зубами, чтобы не сказать, что действительно думаю о местных традициях, когда вошла Лана, и, выйдя вперед, присела в глубоком книксене.
— Может ли лекарь войти и осмотреть вашу ногу, миледи? — спросила Лана, не поднимая глаз.
Я поджала ноги к себе, обтягивая подол рубашки, и осторожно выставила вперед поврежденную ступню. Лодыжка распухла и покраснела, но истинным зрением серьезных повреждений не заметила. Если бы была в Авароне, нога пришла бы в норму по щелчку пальцев. Но учитывая, что здесь магия под запретом, а на восходе вновь предстоит шествие к Съаксу, поняла, что следует довериться местному лекарю.
— Конечно, он может войти, — сказала я Лане, которая ожидала моего ответа в книксене.
Прежде чем впустить лекаря, меня укутали в несколько покрывал, замотав чуть не до бровей, так, что открытыми остались лишь злополучная лодыжка и кисти рук.
Лекарь, который оказался высоким сухощавым мужчиной с вытянутым, чуть лошадиным лицом, бегло осмотрел лодыжку и важно изрек:
— Вывих.
Я сдержанно кивнула, чуть было не сообщив, что итак знаю, что вывих, когда Рамина вышла вперед и, присев, затараторила:
— Для нас нет ничего важнее, чем здоровье миледи. Здоровье миледи — это благоденствие всей Черной Пустоши. Немедленно и как можно быстрее поставьте нашу леди на ноги, а не то…
Я поморщилась, но к счастью, мистрис Одли быстро отправила Рамину за спину, наградив таким взглядом, что та осеклась на полуслове.
Тоном истинной скорбящей со Смутного переулка Аварона мистрис Одли произнесла:
— Можно ли спасти миледи, господин Вискольд?
Лекарь вскинул брови и с плохо скрываемым превосходством в голосе процедил:
— Я постараюсь сделать все от меня зависящее…
Я закатила глаза, а камеристки забегали вокруг, ахая и причитая, выполняя наказы лекаря — открыть окно и впустить свежий воздух в опочивальню, зажечь благовонные курильницы с ароматом лаванды и иланг-иланга, чтобы очистить пространство, а также разбрызгать в воздухе несколько капель розового эфирного масла.
После таких советов по лечению вывихнутой лодыжки я ожидала от лекаря чего угодно. Но, к моему облегчению, он споро наложил компресс, который на глазах снял отек и насухо растер ногу фланелевой тряпицей, щедро посыпанной голубоватой пудрой.
Когда я осторожно пошевелила пальцами, брови подскочили на лоб от удивления, если бы не видела манипуляций лекаря, решила бы, что меня вылечили магией.
Господин Вискольд по-мальчишески подмигнул мне и прошептал:
— Вся эта суета для этих ваших наседок, миледи. Женщины Черной Пустоши суеверны, им нужна особая атмосфера, чтобы преподнести чудо.
Я понимающе улыбнулась лекарю и, прежде, чем он покинул мои покои, попросила:
— Теперь вам следует оказать всю посильную помощь несчастному арестованному магу, господин Вискольд.
Брови лекаря тут же сошлись на переносице, он процедил:
— Магу, миледи? Ни за что.
— Вы спорите со мной, милорд? — уточнила я.
— Нет, что вы, — тут же замешкался господин Вискольд, — просто не понимаю вашего великодушия. Действия этого, как вы выразились, несчастного, едва не стоили жизней всем нам, а вы ратуете за его лечение? Должно быть, я вас не так понял.
— Вы правильно меня поняли, господин Вискольд, — отчеканила я. — И это не ратование, а приказ. Думаю, вы знаете разницу. Я лично проверю состояние арестованного завтра и, если замечу, что вы сделали не все возможное, сообщу об этом своему будущему мужу.
— Его высочество не осудит меня за то, что отказался лечить мага, — оторопело хлопая глазами, сказал лекарь.
— Но когда узнает, что вы не выполнили приказ его невесты, вряд ли будет доволен, — с нажимом сказала я.
После этих слов лекарь, склонившись в поклоне, произнес:
— Как будет угодно вашей милости.
— Мистрис Одли, — позвала я камеристку, которая итак не сводила с меня глаз. — Я хочу, чтобы вы лично проследили, чтобы заключенного разместили в человеческих условиях, и чтобы до суда он ни в чем не нуждался.
— Миледи, — прошептала та с обреченным выражением лица.
— После можете быть свободны, — отрезала я. — Остальные могут отдыхать уже сейчас.
Не дожидаясь пока девушки скроются за дверью, я откинулась на подушки, которые знакомо пискнули под моим весом.
Из-под них выбрался выспавшийся дракончик и умильно причмокнул, перебираясь мне на грудь. Посмотрев на меня осуждающе, мол, почему так долго оставила меня одного, Диларион свернулся на груди клубочком, как самая обычная кошка, и сонно засопел. Под мерное пыхтение дракончика веки сами собой сомкнулись и навалилась темнота.
Сон был глубоким, но беспокойным. Снилось, как мага, которого тащат к помосту, где должно произойти сожжение, избивают палками. Я пытаюсь его защитить, но толпа с лицами господина Вискольда не пускает меня к несчастному. Они кричат, потрясают кулаками, и лишь с появлением Дилариона, который неожиданно стал огромным могучим драконом, изрыгающим пламя, толпа отдает мага…