— Дааа… Так было бы немного лучше, но убийства смертных, их обращение и издевательства над девушками… — вспомнив Николя я не заметила как мой голос повысился и зазвенел злобой. — никуда бы не делись. А Штаб пытается хоть немного позаботиться о примитивных. Это вполне нормально.
— А зачем? Мы — хищники, они — еда. Они все равно подохнут. Раньше, позже, какая разница? Кому они нужны…
— А ты святым духом питаешься, так ведь?
— Ну с их скоростью жизни всему вампирскому сообществу не будет ни горячо ни холодно, если 1 000 — 10 000 людишек отойдут в мир иной раньше срока. Натрахаются, родят новых смертных… Мы обеспечены едой на многие века, сестренка. Нет смысла сторожить мешки с кровью.
В два шага я преодолела расстояние разделяющее нас. Это должно быть слуховые галлюцинации… Моя сестра? Моя сестра милое и нежное создание, всегда сочувствующее бездомному котенку и презирающая забой домашнего скота, предлагала вновь вернуть кровавые реки на улицы городов. Подняв ее подбородок я вгляделась в ее миловидное лицо в поиске отголосков моей прежней сестры.
— Ты хочешь сказать, что убивать смертных, просто потому, что их жизнь скоротечна и они наш источник пищи, нормально?
— Алекс, успокойся. Я не агитирую идти и убивать смертных! Я говорю о том, что не стоит так рвать задницы из — за них. Всего лишь мешки с кровью, не достойные бессмертия, обреченные влачить свое жалкое существование. Они все равно подохнут, а так хоть кто-то из наших утолил свою жажду и его смерть была не столь бессмысленной.
Я рассмеялась….
— О детка…
— Что, Алекс? Прочитаешь мне нотацию об угнетенных и тиранах?
— Никаких нотаций, обещаю. Просто удивительно слышать такие речи от тебя. — я улыбнулась. — От той, что сама была рождена примитивной, смертной… Как ты там сказала? Мешок с кровью?
— Да. Именно так я и сказала. И я этого не отрицаю. Была. — она с легкостью согласилась с моим утверждением и так же равнодушно улыбнулась в ответ. — Я покончила со своей человеческой жизнью, и ни разу об этом не пожалела. Это был мой выбор. Мой лучший выбор за все столетия существования. Это дар, Алекс.
— Дар? — я чуть не подавилась остатками виски. — Это гребанное проклятие!!! Из года в год наблюдать как гибнут друзья, родные, любимые, любовники, знакомые… Все. Как рушатся цивилизации, пустеют и исчезают города…
— Это если они смертные. — она бесцеремонно меня перебила, отобрав бутылку и сделав большой глоток. — Все же просто, ты и сама это понимаешь.
— Да даже и вампиры! — я с силой выдернула бутылку из ее рук. Сделав большой глоток я повернулась к ней спиной. — Макс — был вампиром.
Воцарилось молчание. Сжав в руке холодное стекло я раздавила бутылку едва прилагая усилия. Когда кровь заструилась из пальцев и замерла, заставляя организм регенерировать, я повернулась и продолжила.
— Моим другом… Редким, но весьма неплохим любовником… Не то чтобы хорошим, но неплохим человеком… И ко всем этим критериям теперь можно приставлять слово БЫЛ. Его нет! Вот так просто. — казалось я говорю на одном дыхании, позволяя чему-то тяжелому навсегда покинуть мою черную душу. — Дар бессмертия говоришь? Почему оно его не уберегло? ОН МЕРТВ! Вокруг нас миллионы людей, смертных людей, с многими из них нам приходится контактировать, многих нас тянет к ним на физическом уровне, с целью просто потрахаться, многие ищут в них отголоски своей прошлой человеческой жизни. Но мы все равно с ними. Рядом. Живем, дышим, спим, питаемся. А они умирают. Стареют, болеют, умирают! А мы живем дальше наблюдая одну смерть за другой и теряя их навсегда. Все это долбанная иллюзия. У всего есть свой век. Даже мы не вечны…
— Это если их не обращать.
— Что???
— Не смотри на меня как на монстра. Кто сказал, что мы вынужденны из года в год терять близких, друзей, любовников? Вэлл? Управление? Да это смешно! Зачем страдать и убиваться мнимым одиночеством, если можно им подарить бессмертие, сделать равными. И вуаля! Нет никаких смертей и страданий. А случай с Максом один на миллион. Это исключение, а не правило.
— Ты думай, что говоришь. Если каждый вампир будет обращать любого примитива побывавшего в своей постели человечество вымрет. Мы перейдем на поедание крыс.
— Не обязательно каждого. Но с какого такого хрена я должна прощаться с человеком, с которым мне хорошо??? Я могу обратить его в вампира и быть с ним всегда. Потому что это запрещает Управление? Никто не будет диктовать мне условия с кем мне быть и что делать!!!
— Ты ВАМПИР! Ты через неделю, месяц, год потеряешь свой интерес, сменишь его другим, а ему с этим жить почти вечно! Это эгоистично. Мы не однолюбы и не верные спутники жизни, мы меняем партнеров очень быстро и регулярно. Нельзя поступать только так как тебе хочется, ломая чью-то жизнь! Глупо следуя бунтарскому настрою.
— А говорила, что без нотаций. — Ада рассмеялась, отбросив назад волосы. — Не тебе читать мне морали! Сама никого не обращала? Александр был твоим увлечением?
Покачивая бедрами она вышла из гостиной, оставив меня стоять в оцепенении.
Поднявшись на второй этаж, в некогда бывшую моей, комнату, я не забыла прихватить еще одну бутылку виски. Обессиленно опустившись на пол я погрузилась в воспоминания об безвозвратно ушедшем времени, время от времени вливая в себя новую порцию алкоголя.
Моя сестра… Словно уже и не моя сестра… От куда в ней взялась вся эта жестокость? Почему она так презирает смертных? 300 лет… Но ведь она, в отличие от меня была человеком… смертной… Ей были доступны все прелести существования примитивных: жизнь, вкус, доброта, забота, материнство… А я? Я всю свою жизнь провела в погребе… все свое так называемое детство!!! Спасибо мамочке! Тварь! Как же я ее ненавижу!!!
При воспоминании о матери сердце внутри сжалось и глаза наполнились слезами. За что она так со мной? В чем я была виновата? Что должно быть причиной держать своего ребенка в погребе вдали от людских ушей, глаз и света солнца? Такое ли я чудовище каким она меня считала?
Я давно пришла к выводу, что моя мать была больной на голову фанатичкой, бредившей о новой расе существ. Мама… Сделав очередной глоток я улыбнулась, смахивая бегущую слезинку. Природой задумано, что мама самый близкий и любящий человек, отдающий себя без остатка детям, безгранично оберегая свое дитя. Но все это не о моей матери. У Ады было полноценное детство, мать души в ней не чаяла, ей все разрешалось, даже уже когда на свет появилась я.
С 6 месяцев я жила в подвале. Да, именно жила. Мать спускалась ко мне лишь, чтобы накормить и иногда искупать, а после вновь поднималась наверх, возвращаясь к своей жизни, в которой не было места для меня. Она прятала меня ото всех, сообщив всем знакомым о трагической кончине своего ребенка, о трагической кончине меня… Аде категорически запрещалось спускаться ко мне без ее присутствия, а непослушание строго наказывалось жестоким избиением и запугиванием рассказами, что я монстр.
Она всю свою жизнь боялась своего ребенка. Свою плоть и кровь. И как оказалось не напрасно.
Шел год за годом, я росла и как абсолютно любой ребенок тянулась к матери всей душой в надежде на теплое слово, ласку, а получала всегда жесткость, раздражительность, злость и упреки. Я не знала, что я особенная, мне твердили, что я монстр, чудовище, но никогда не говорили почему я такая и почему мама меня такой считает. Я безумно хотела больше времени проводить с матерью. Быть вместе с ней там, куда она ласково за руку уводит мою сестру… Быть с ними… Меня она никогда не брала за руку, никогда не смотрела с такой же теплотой.
Еще совсем маленькой я познала чувство зависти и ненужности. Мои бесконечные попытки подняться наверх, вслед за ними приводили к побоям и угрозам. В меня сыпались самые жестокие слова на свете и летели любые предметы, подвернувшиеся ей под руку.
Я кричала… Сколько я себя помню, я постоянно кричала… громко, безостановочно… Временами в мольбах к матери, временами от боли и бессилия. Но наложенные на погреб руны не позволяли добраться до поверхности звукам и их никто не слышал… Никто не приходил меня утешить, успокоить… Тяжело представить сколько слез я выплакала за 10 лет ада…
Я очень хорошо запомнила чувство голода. Чувство страха, что мамочка больше не придет… Но она приходила снова и снова, приносила что-то из еды и спускала тазик с водой, служивший мне ванной, постоянно подгоняя меня и сторонясь.
Когда мне было 6 лет, мы подружились с Адой. Она впервые ослушалась мать и одна спустилась ко мне с куском черничного пирога. Словно загнанный зверек я пялилась на протянутое угощение прежде чем взять его в руки. Разломав его на две части, одну я тут же отправила в рот, другую протянула сестре.
Тогда я впервые услышала ее смех… Чистый, звенящий добром и любовью… Очень испугавшись я отползла к задней стене в попытке спрятаться от непонятного звука. А Ада не прекращая смеяться притянула меня к себе и обняла… 6 долгих лет потребовалось ребенку, чтобы ощутить тепло и ласку… В тот день она еще долго со мной сидела, то гладя меня по голове, то напевая какую-то мелодию…
К 10 годам все моё развитие базировалось на банальном словарном запасе и полным отсутствием манер. Мать так ни разу и не заговорила со мной, не считая угроз и насмешек… Благодаря Аде, которая начала чаще и чаще спускаться ко мне с украденными свечами я знала хотя бы что-то… Часы проведенные за разговорами с ней и ее рассказами казались мне вечностью… Однажды моё хрупкое сердце не выдержало…
— Почему мама не любит меня? — спросила я с дрожащим подбородком сестру.
— Я не знаю, малышка. Мне, кажется она боится тебя и поэтому боится тебя полюбить…
— Но я же ее люблю!!! — рыдая твердила я. — И тебя люблю! Почему ты меня любишь, а она меня не любит?
— Я тебя тоже очень-очень люблю. И ни капельки не боюсь. Я буду сильно — сильно стараться, чтобы моей любви хватило за двоих. — плача шептала мне сестра.
— Не бросайте меня, пожалуйста. Я хочу быть с вами всегда. С тобой и мамой… Но больше с тобой… Не бросай меня…
— Я тебя никогда не брошу. Никогда.
Спустя пол года, едва Аде исполнилось 17, мы сбежали. Взявшись за руки мы вышли из темного погреба в огромный и необъятный мир, наполненный миллионами цветов и звуков. Я не испытала ни страха ни рассеянности, я пришла в сумасшедший восторг от увиденного. Ада то и дело подталкивала меня вперед, когда я засматривалась на кого- то или что- то и останавливалась. Цветы, люди, звуки, строения, ветер, солнце, небо… Моя душа и сердце переполнялись радостью и трепетом от осознания истинной величины мира. Всего пару минут вне стен заточения мне хватило, чтобы влюбиться в этот бесконечный мир, в эту природу, в каждого прошедшего навстречу человека, в звуки жизни и ветер в своих волосах… Еще тогда я себе пообещала, что не вернусь, что больше никто не отнимет у меня эту красоту.
В тот же день корабль покинул родной берег отделяя нас все дальше и дальше от матери.
Когда мне было почти 17 я узнала о своем ведьмовском даре от случайной знакомой в Париже. Ада говорила, что наша мать, некогда могущественная ведьма поехавшая умом. Но за нами никаких магических способностей не наблюдалось и мы были уверены в своей обычной человеческой сущности. Впрочем, в сестре эти способности так и не проснулись.
К 19 годам я владела рунной магией в совершенстве, включая и самую опасную-боевую, черпая знания от одного учителя к другому и бесконечным изучением книг, рукописей и фолиантов. Мне пророчили могущественность и непревзойдённость все мои наставники, поражаясь с какой легкостью я запоминаю и осваиваю руны, заклинания. Я гордилась собой. Тогда я действительно осознала, что я особенная. Аду не интересовала магия и ее применение. Она продолжала жить человеческой жизнью, в поисках новой и новой подработки, чтобы прокормить нас и оплатить моё обучение, но она всегда повторяла, что очень мной гордится и восхищается. Я же стремилась узнать все больше и больше о магии.
То что случилось спустя 4 года я до сих пор вспоминаю с содроганием. Мне никогда не удастся забыть ужас в глазах сестры и бездыханное окровавленное тело у своих ног… Первая кровь… Первая жертва… Моей матери все таки удалось создать новое существо… Обмануть природу… Явить миру монстра с именем Алексия!
Выпал первый снег и мы с сестрой любовались видом из окна ужиная, только что приготовленным жаркое, когда в дверь постучали, или вернее сказать когда дверь начали ударами почти снимать с петель. Впуская в дом девушку и парня мы никак не могли ожидать, что этот день обернется трагедией для всех…
— Пожалуйста, помогите ему. Он все что у меня есть. — рухнув на колени и стаскивая с себя шапку взмолилась девушка. — Пожалуйста… Пожалуйста…
Переведя немигающий взгляд на пошатывающегося парня я обомлела. Жить ему оставалось не более двух суток.
— Что произошло? — не обнаружив видимых увечий спросила я.
— Несчастный случай… — девчушка всхлипнула, встряхнув копной черных волос. — На лесопилке… Он… Я не знаю… У него в голове кол…
Мы переглянулись с Адой. Пока она поднимала девушку с колен, и усаживала на лавку парня я оправилась от шока.
— Ему не ко мне нужно… — во рту мгновенно пересохло, каждое слово давалось с большим трудом. — Ему к лекарю нужно, врачевателю…
Дом снова сотрясли рыдания.
— Были… Два дня потратили… Все говорят верная смерть, если извлечь кол… И поживет чуток если оставить… — она взглянула на меня синими заплаканными глазами в которых было столько мольбы и решимости, что я дрогнула. — Но ему все хуже и хуже… Спасите его, пожалуйста. У меня никого нет, кроме него… Совсем никого… И ничего нет, чтобы вам отплатить, но я все могу… Я ко всему приучена… Убирать у вас могу до конца всей жизни, еду готовить, дрова рубить могу… Скотину бить… Я все сделаю… Пожалуйста, спасите его…
— Любишь?
— Люблю! Очень люблю! Всем сердцем люблю…