На лице Вансиана скорее мелькнула забава, чем обида. Следом он добавил, угнетая себя, будто демонстративно позоря:
— Всё равно я вас смог бы довести только до ворот. А это совсем не дело!
Такое благородство пригрело сердце советника.
Плоды испускают тусклый люминесцент. Ветер гоняет едва заметный пар слоеной дорожки. Трава шелестит. Молнии единожды сверкают. Анида лежит на груди деда, полусонная, ловя тихую балладу Урлы. Мэйпс и Наида плетутся позади.
— Я прекрасно понимаю вашу беду, Наида. Вансиан бывает вспыльчив, а тут смерть Корога, трагедия.
— Да-а, — протянула Наида. — Но ещё Арагонда запретил Вансиану сопровождать Корога. Это была ошибка. Возможно, именно она погубила Корога, — тут же настойчиво утвердила она.
— Уверена? — не согласилась Мэйпс. Причем тон её сменился на естественный и непринужденный, будто исходил без привычной пелены. — Не обижайся, дорогуша, — сказала уже твердо, с частичкой возрастной гордости, — но если бы Вансиан пошел с Корогом, то также погиб. И ты знаешь, что это правда. Не утешай себя, не трать время.
Значит, хочешь обойти Арагонский приказ? Прекрасное желание, — с усмешкой произнесла, — честно. Однако не умное. Ты же сейчас любимица. Повелитель бегает за тобой, словно за тем самым космическим двигателем. Ты путь в космос, малыш. Так покажи повелителю, что для путешествий нужно топливо.
Память снова навалила груду тяжести.
— Обычно, — начала Наида со скромностью и неуверенно. — Он использует такую… тактику.
Мэйпс удивила её скованность.
— Нет. Арагонда дает выбор, играется, лишает ощущения комфорта. Ты поддаешься, он налегает. Хочешь, чтобы этого не было? Начинай первая.
— Неплохая идея. Но тогда как лишить Арагонду комфорта?
Мэйпс уклончиво пожала плечами. На небе молния сверкнула за ней.
— Забрать любимую игрушку, — предложила и глупо посмеялась. — В любом случае, хвалю. Ты нашла, как подцепить Арагонду, а теперь думаешь, чем бы его подчинить. Уважаю.
Албиносные пятна дамы бледнели, будто белели в ночи.
— В твоих словах это выглядит как-то категорично, — упрямо подчеркнула Наида, хотя в сердце пригрело от лести.
— Ничуть, — уверила Мэйпс и умолкла. — Это естественно. Всё мы хотим стоять наравне с другими. Даже перед близкими.
Наида поникла, обдумывая беседу. И, судя по циничному совету дамы, она так и не могла понять: то ли ненавидит Мэйпс, то ли любит, как вторую мать.
За парком первым делом Вансиан уложил Аниду на кожаное кресло лимузина. Наида увидела через тонированную крышу, как силуэт отца с заботой укладывает её дочь. Сердце проскрипело. Наида вспомнила детство, жёсткие сиденья, дребезжания и запах, который шел от старой тарахтелой машины. Мэйпс заметила, как старик крепко целует и обнимает Наиду. И глаза дамы с печалью упали.
Они сели в длинную капсулу из чёрного стекла. Машина тихо прошипела и вспарила. Гром буйно взревел, а молния лязгнула близко к парку. Наида оглянулась, поглаживая дочь. За черным стеклом Вансиан, Урла и Ягада постепенно отдалялись.
3
Свет рассыпал звезды на чёрном зрачке. Радужный обруч утонул в занавесе из огней, когда бездонную пустоту заселило сиянье. Вспышка. На черном зеркале промелькнул лязг молнии. Он натянул молочную пленку. Душа глотнула, насытилась. Ведь мысли замирают — крапинки света исчезают во вспышке, молнию стирает искра нейронов. Приходит упоение. Хочешь бесконечно лежать и смотреть на ночное небо.
С небес сходит погром. Земля всегда подскакивает. Шлем прячется под травой и дрожит. Пока иней скрупулёзно покусывает купол, свист ветра буйно напевает через его ноздри, а воздух привычно изваяет камнем лицо и, как леденящий цитрусовый сок, пощипывает кожу. Арагонда блажит в темнице одиночества, ныряя во внутреннюю пустоту. И ничего не предвещает беды.
И, когда среди природного голоса он слышит аккуратный топот по тротуару, мысли тихо вздрагивают и щебечут: "кто-то крадётся и крадет покой". За ними повелитель с раздражением гаркнул и поднял ленивое тело.
Теперь владыка видит стража, молчит и гневно всматривается.
— Простите, повелитель, что зашел в вашу обитель, — каялся охранник в поклоне. — Но у ворот на дороге нашли девочку, одну. Это Анида. В медпункте, — не успел договорить страж.
На проросших нейронных путях прошелестела тревога, будто по ним прошел буйный ветер. Ощутив это, Арагонда выпучил глаза, потому как такого необычного вихря в нём давно не случалось.
— Найдите Наиду, сейчас же, — приказал он и жестом отпустил охранника. Тот в очередной раз поклонился и ушел.
Холодок под броней не утих, даже когда в медпункте шлем высветил лучшего доктора. А, как только силуэт ребенка шелохнулся в миниатюрной капсуле, сердце заглотило сгусток крови после протяжной паузы. Арагонда тихо выкашлял шок в фильтр. Когда он глядел на Аниду, клочок мышц гноился сиропом: сгущенным тревогой, скисленного почти до слез.
— Почему девочка в капсуле? — наконец спросил повелитель.
Только тогда Арагонда понял, что, до того как голос лязгнул сквозь фильтр, доктор что-то говорил.
— Её нашли почти промёрзшую в иней, в шаге от смерти. Поэтому я поместил девочку в капсулу восстановления. Простите, что начал действовать без разрешения.
По стеклу капсулы развивались волны. Их палитра переливала цвет красок. В сиянье хриплый слабый стон ребенка тянула гулкая тонкая струна. Звуки прокрадывались в душу. Утешала лишь мысль, лишь образ в мозгу. Чудилось, что девочка лежит в утробе, вжавшаяся и ослабевшая, будто младенец, не способный самостоятельно дышать, согреть себя, даже четко мыслить. Он склонился к лицу Аниды. За северным сиянием на стекле Арагонду тронула жалость: молодая кожа стала синюшной и обветренной, к щекам прилипли ледяные слезы. Дитя дрожала, едва приоткрыв глаза. Нечто внутри, давно спящее, понадеялось, что аура капсулы прогревает лучше, чем тепло его собственного тела.
Струна из утробы дрогнула. Хрипя в эхе, Анида кашлянула, позже капсула прозвенела тянущимся стоном. Под броней мурашки проползли по телу. Арагонда понял, что должен задать вопрос. Спросить необходимо, он знает, но внутри что-то не позволяет. Чувствуя, что плач ребенка не прекращается, Арагонда проклинает себя за бесполезность.
— Оставьте нас, — попросил он.
Доктор уловил то, что новый голос стёр надменную повелительную пелену. Когда больше никто не смог потревожить эго, Арагонда осилил себя:
— Где твоя мама? — спросил почти полушёпотом.
Мыслимый раскат молнии рассек её разум, а потом ослепительный свет, потрескивания, гром. Эхо купола визгнуло: тянуще, с пронзительным свистом. По стеклу проплыла цветная волна.
— Давай же, Анида. Что случилось? — снова прошептал, всмотрелся в капсулу с ожиданием, а когда силуэт дрогнул, от безнадёжности клюнул в стекло.
Она выдавила:
— Молнии, — будто пропищала. Арагонда оживленно поднял голову. — За нами бежали синие, громадные, жёлтая.
Мысль промелькнула в миг. Он вспомнил Тирея, гигантского увесистого дарссеанина, и желтую молнию на ванадиевой броне.
Вдруг молния и гром за окном взревели. Девочку вспорол ужас. Струны капсулы всхлипнули, будто у Аниды перехватило дыханье. Она визгнула и немощно вжалась. Арагонда задернул одну штору.
— Такой же, такой же, — повторяла Анида, сжавшись под сияньем, а звон капсулы продолжал тянуть голос. — Такая, такая.
Едва различая контуры в свете капсулы, Арагонда упал на колени. Лицо ребенка вгляделось в него, когда повелитель снял шлем. Сиянье капсулы озаряло его.
— Молния била, — проныла. — Видела.
Тревога в мозгу Арагонды сильнее толкнула и оголила зубы.
— Маму?
В ответ она проныла. Капсула долго тянула плач. Цвет волн зиял. Голос трясся, как земля под буйством грома. Слезы ушли, лишь когда глаза сомкнулись от бессилия, хотя в дреме она до сих пор постанывала. До тех пор повелитель раздумывал и слушал. Этот плач оставил печать, как и выцеженный слабостью ответ. В глубинах разума он понимал, что слышал лишьошметки сознания Аниды, ребенка, который стоит в шаге от смерти, но помыслы самовольно вылавливали совпадения и варианты.
Ночь не проходит, пока Арагонда ждёт. Вернее томится в беспокойстве. Наиду не нашли. И её исход повелитель предугадывал. Но горевать и плакать не мог. Повелитель давно осознал, что смерть рано или поздно её заберёт, и давно решил, что мучится ради одной смерти — расточительно. Особенно, когда видел много смертей. Даже сейчас некто умирает в этот час, но все живут, как ни в чем не бывало. Разве другие не заслуживают не меньшей отдачи?
Но, почему-то, когда взгляд перескакивает на капсулу, где ребенок будто плавает в утробе, просыпается злощастная искра. От осознания сердце радуется ей, как единственному живому, пока разум старается подавить.
Он знает, что нужно лишь переключиться. Но пока не может. Колит раздражение, ведь Наида должна была умереть мирно, в спокойствии. И такая мысль просто не даёт ему покоя. Тогда повелитель тяжело вздохнул от томительной навязчивой идеи, нацепил шлем, включил канал связи и призвал в тронный зал Тирея.
Там потолок сияет, пока парные хлопья кутятся в колонну. Тускло мерцает голографический свет и не дает тьме поглотить тронный зал. Окна застлали подвесными шторами, которые расправили на весу морщины и складки. Во мраке ткань багровеет и напоминает Иридию орнамент на ванадиевых плечах Арагонды.
Повелитель сидит на троне. Грозы высвечивают вспышки на шторах. Пол временами подрагивает. Иридий ещё сильней напрягся, когда охрана зашла в зал следом и заградила двери. Тирей остановился на шаг впереди арагонского сына. Варфоломей приник позади, будто бы неуверенно прячась от всевидящего взора. Повелитель на троне пока не потянул ни пальца. От любопытства он лишь прошипел в фильтр, когда понял, что телохранитель пришел в обычных доспехах без орнамента.
— Прибыл по вашему указу, повелитель, — провозгласил Тирей со смирением.
Тогда Арагонда провел жестом. Охрана окружила телохранителя, достала кормушку магнитной змеи. Невидимый силуэт начал виться и заковывать его руки в цепкие кандалы.
— Стойте! — приказал Иридий. Стража замешкалась. — Вы не посетуете, повелитель, почему уводят моего личного телохранителя?
Сначала Арагонда даже не хотел говорить. Он лишь молчал и сопел в фильтр. Но отчего-то все застыли, смотрели, ждали. Тогда он переступил апатию, чтобы леностно процедить:
— Есть свидетель, который утверждает, что на них напал дарссеанин в доспехах. На броне он разглядел желтую молнию. В империи я знаю несколько дарссеан, которые прошли особую подготовку и имеют право носить такой орнамент на броне. Ближайших я заключу под стражу.