— Вот как? — выпалил Иридий и тактично продолжил. — Вы уверены, что стоит доверять показаниям свидетеля? Он точно имел в виду доспехи с орнаментом из желтой молнии? Ваш свидетель мог не различить сходные орнаменты, например, в шоковом состоянии. Я бы хотел побеседовать с ним, убедится его в правоте.
Пока Иридий настаивал на своём, Арагонда с ним мысленно соглашался. Когда повелитель смотрел на плачущую Аниду, внутри все трясло. Но теперь, когда он посидел вдали и в тиши, то яро ощутил обычное беспристрастие. Оно говорило, что ребенок не посетовал все однозначно и ясно. Бред девочки можно воспринять иначе. Пока она не окрепнет, ничего не скажешь наверняка. Сейчас Арагонда почувствовал, что мог ошибиться, но не хотел отказываться от сомнений. Все же Тирей пока единственный подходящий кандидат детских бредней.
— Ты сомневаешься в приказе? — решил надавить владыка. Гнетущий осадок прошелся по тронному залу. Разум изображал, как он скребется по нервам.
— Да, — подтвердил с решительностью Иридий, но ощущая, как подкашиваются ноги. Варфоломей позавидовал такой силе воли. — Я хочу обсудить ваш приказ.
— Давно не слышал возражений, кроме как поскуливаний Варфоломея, — задумчиво высказался Арагонда. Он коротко глянул на советника. Тот молчаливо склонил голову. — Но я всегда готов выслушать иную точку зрения. Вы уверены, Иридий, что хотите оспорить приказ?
— Подтверждаю, — сказал сын с долей раздражения. Иридий чувствовал дискомфорт, когда повторял свой вызов. Все естество будто бунтовало против такой настойчивости.
— Тогда задам главный вопрос. Где твои доспехи, Тирей? — сменил повелитель собеседника, ибо решил, что сын приурочен к совладанию и страхом перед властью его не прогнешь.
— Появился программный сбой, поэтому их отдали на ремонт, — сдержано ответил Тирей и смиренно продолжил. — Запасная броня на мне. Она без орнамента. Простите, что предстаю в таком образе. Я раньше не думал, что орнамент на запасной броне необходим повсеместно.
"Ложь", — тут же подумал Арагонда.
— Я сам видел, повелитель, — бросился в защиту Варфоломей, ощущая сдавливающий вердикт «подписался». Голос чуть подрагивал. Поэтому он мысленно сложил весь страх в ладони, сжал их и распрямился, чтобы выглядеть более естественным. — Антенна издавала искры. В шлеме всплывали помехи. Но, прошу заметить, что это обычный сбой фильтров системы. Появляется он редко, чаще всего, когда повышается электромагнитный фон во время сильных гроз. Завтра утром вам доставят доспехи, повелитель.
— Да и напасть Тирей не на кого не мог, — добавил арагонский сын. И вот опять невозмутимость и страсть в словах пробуждала в советники восхищение и зависть. — Мой телохранитель всегда там, где я. Если свидетель обвиняет Тирея в нападении, то он фактически указывает на меня, как на соучастника.
— Тогда интересно, где был ты, сокровенный?
— На виду. Солдаты подтвердят, впрочем, как и камеры наблюдения. Мы с Тиреем только собирались покинуть город и не успели пересечь границу империи. Я хотел вернуться к переговорам, когда Тирей получил приказ возвращаться. Несмотря на твои отказы, работа над соглашением не остановится.
— Если бы дипломаты бросали работу из-за сложностей, то я бы начал их вешать, — с издевательством рявкнул повелитель. Иридий отреагировал спокойно. — Что ж, после разъяснений, я пересматриваю приказ, — заключил Арагонда и сделал паузу. — Тирея под стражу. Позже он пойдет на опознание, когда свидетель придет в себя. Ещё требую, чтоб немедля доставили броню. Я лично займусь осмотром.
По телу зыбкие, как песчинки, мурашки шаловливо пробежались к пяткам.
— Я возражаю, — вскрикнул Тирей, подпрыгнул со связанными руками и отбросил стражников. — Сегодня никто не умирал от моих рук. Повелитель, ваш сын же подтвердил. Позвольте хотя бы иметь свободу в пределах замка. Я сам приду на опознание к вашему свидетелю, когда будет велено, — настаивал, но в конце опустился на колено, чтобы не выглядеть безумно грубым.
Телохранитель удивил Арагонду.
"А ты беспрекословно подчинялся, когда я назначал на должность телохранителя. Неужели мое чадо тебя так изменило?" — не мог не отпустить мысль владыка.
В ответ они услышали лишь невольное сопение. Сердце Иридия ёркнуло. Он скорчил усмешку под шлемом. Забавляло то, как Арагонда томится в молчании, будто мечется.
— Хорошо, — процедил через силу повелитель после долгой паузы. — Я сохраню свободу в пределах замка. Однако, — подчеркнул Арагонда и указал на сына пальцем, — ты, Иридий, будешь следить за подчиненным, пока Тирей не пройдет опознание. Исчезнет — будешь отвечать. И принесите же треклятые доспехи! Свободны.
Покинув тронный зал, все вздохнули с облегченьем. Тирей неожиданно упал на колено перед Иридием. Арагонский сын от неловкости отступил.
— Благодарю, мой господин, за защиту. Не представляю, как бы я вытерпел арагонское сопение при допросе.
— Ну, ну, Тирерий, встань. Не стоит кланяться, — помялся Иридий.
Гигант поднялся, с высока бросил взгляд на наследника и тут же склонил голову. Шлем тихо проскрежетал, когда он посмотрел в сторону.
— И тебе спасибо, Варфоломей, — добавил Тирей уважительно. — Не ждал помощи, если честно. Но ты осмелился бросить вызов повелителю. Похоже не только наука придает тебе прыти.
Несуразный вздох прошипел в фильтре советника. Тирерий по дружески ударил Варфоломея по спине. Советник пошатнулся и что-то буркнул в ответ.
Свет уже лился из-за горизонта, роняя лучи в окно. Цветная волна издала блаженную вибрацию. Ощущалось, что теперь капсула плещутся в бассейне с теплой водой. Коричневая деревянная ножка словила зайчика. На стеклянную столешницу свет уронил белёсые полосы. Ванадиевые доспехи поймали световое пятно. Только полки и шкаф укрыла едва ощутимая угловатая тень.
В капсуле прошибуршал клубок. Струна снова протянула стон. Арагонду уже раздражало наблюдать за тем, как по стеклу трепещут вибрации. В уме не взошло теплого солнца. В уме она оставалась настолько же немощная и беззащитная, скукоженная и вжавшаяся, не способная выжить без оболочки. Сквозь толстое стекло он воображал, как Аниду до сих пор морозит.
Девочка очередной раз с хрипом кашлянула и пропищала:
— Мама. Хочу к маме.
На её стоны разум ответил:
«Ещё не осознала, что мама не придёт?»
А мысли жаждется, томятся в мозгу. Дать им волю он не решается. Он только раздумывает над тем, где можно найти тело Наиды. Арагонда аж но вызвал Вансеана, но старик до сих пор не пришел. Куда же он делся?
Анида всплакнула. Снова протряслась, чуть взвыв от холода. Раньше он не мог подумать, что стоны так колко въедаются. Глаза нахмурились, спрятались от карающего цвета боли. Забыл он про сострадание, забыл эту бестию, как о собственном духе, которого потеряло время.
Повелитель прилег на капсулу. Обнимая стекло, Арагонда видел, как девочка немощно трясётся. Теперь свет бил в глаза, будто просачивался сквозь кожу. Веки начали процеживать слезы. Повелитель сщурился с силой, клюнул в сиянье, втерся. Раньше он ощущал пустоту, поэтому подпитывал душу. Он хотел достичь равновесия, но в итоге черпнул слишком много.
Отчего-то нос уловил запах Наиды. И в миг боль пустила искру по нервам: капсула, тепло света — все, что он может дать. Чувство безысходности давило. Если бы это было возможно, если бы он мог отдать… Арагонда чувствовал, что не выдержит новых стонов, что может сорваться. В голове чередовались Анида, Наида, боль. Тогда повелитель осознал, что опробовал на себе горькую силу привязанности. Это то, что получил он. Тело смешало ингредиенты, а сознание изобрело безумный коктейль. После слёз растекалась радость.
Теперь хотелось смеяться. Пусть эта сила стара. Её суть давно вскормлена. Но сейчас она засияла по новой. Раньше Арагонда не брал в расчёт силу связи. Может поэтому она охмурила и заставила страдать. Эта внезапная привязанность к Аниде, что воля раньше не брала в расчет — она пугает. Но также будоражит, как никогда. Арагонда ощутил, что перестал быть наблюдателем. Чувства эти подобны глотку воздуха для утопающего. Он снова живой. Но надолго ли?
Скепсис подсказывает отбросить её. И не брезжит. Потому что дорога к цели меркнет. Страдания, тревоги, боль окружили. Нет в юных глазах больше забавы. Ушёл куда-то шаловливый смех — то, что протоптало путь. Всё сосредоточилось на боле Аниды. О нагрузке рассудка он совсем позабыл. И ум не мог подчиниться. Потому что пока Анида так лежит в капсуле, так дрожит, она удерживает мысли в капкане. И эту клетку построила всего одна уникальная связь.
Повелитель отпрянул от ребенка в смятенье. Он внезапно ощутил леденящий душу ужас. Цель, что намечена — первостепенна. Она держит путь за голосом, к зову воли. Но теперь смещается. Так не должно быть. Внутри что-то содрогнулось: "Лишь бы не потеряться, пока дитя рядом", когда подсознание держало мысль, в которой страшнее всего потерять её. Повелитель яро чувствовал, что оболочка боится остаться без своего коктейля.
4
В тронном зале не паринки. Голограмма не красит холст до тех пор, пока не макнет из сети кистью в электронный фон. Узор на потолке темнится и собирает свежую пыль, а трон набит кишками из умерщвлённых проводов. И пусть шторы горят на прямых лучах, норовив вспыхнуть, повелитель никого не подпустит к окну. Для него некому собрать ткань в хвост. Нет больше в этой Вселенной никого.
Ярится кровавое пятно на ткане, когда повелитель созерцает и, вглядываясь, блуждает, а пока Варфоломей бредёт к трону, видит, как владыка вяло поглаживает ванадиевый фильтр, будто в раздумье расчёсывает усы. Через минуту первая ступенька ставит шлагбаум. Глаза падают с трона, будто боятся встрять. Советник без энтузиазма дарит поклон и слышит, как повелитель нехотя отлип от спинки трона.
— Не нашли Наиду, — тут же утвердил Арагонда. Произнес вслух догадку.
— Прошу прощенье, повелитель, — подтвердил советник на полуслове, перебив, потом запнулся. Арагонда позволил ему продолжить. — В лесах никого не обнаружили. Солдаты нашли несколько зон, где есть палёные трава, обгоревшие ветки, пепел, чёрные линии от удара молнии. Однако ни в одной нет трупа.
— Ты считаешь, что Наида мертва? — спокойно задался вопрос.
По тону повелитель казался таким же уверенным и решительным. Варфоломея не отпускала мысль — то, как Арагонда хладнокровен.
— Я бы хотел сделать ошибку, поверьте. Но не бросит же мать дитя. К тому же, если… бред девочки хоть отчасти правдоподобен, то Наиду могла убить молния, — напоминал Варфоломей об опасениях повелителя, не желая.
— Многие выживают от удара молний, — спорил Арагонда, понимая, что теперь сам упивается отрицанием. — Ты забыл, что природа одарила нас особым строением, который не раз помогал выкарабкаться после раскатов молний?
В каком-то смысле Арагонда хотел, чтобы Варфоломей подтвердил его мысли. Но тогда усомнился бы в разумности советника.
— Грозы тем днем были мощные, а Наида слаба с рождения, — скептично он опроверг довод повелителя.
Слово «слаба» кололо по нервам. Повелитель захотел рявкнуть на советника, но спохватился, решил остаться благоразумным. Хотя Наиде был бы неприятен такой вердикт. Она годами боролась, чтобы доказать свою силу, но смысл обижаться на Варфоломея, если теперь дарссеанки нет. И, несмотря на горечь, скепсис Арагонды соглашаться: «Да. Она была слаба».
Советник недолго помолчал, поникши, будто поклевывая себя, а затем всё же процедил:
— Знаете, простите, но сегодня в лесу мне показалось, что мы воспринимаем бред младенца в серьез, — дерзнул Варфоломей, на что Арагонда в удивлении чуть ли не сорвал дыхание. — Может, этот дарссеанин навалился, чтобы спасти самок от молний. Анида ребенок. Она могла не так понять ситуацию.
— Посреди ночи? В лесу? — повысил Арагонда голос.
Советник дрогнул, с испугом прошуршал фильтром и смягчающе договорил:
— Тогда, может Наиду ударила молния и, она, до сих пор пытается прийти себя. Да, мы тело не нашли. Но её мог принести к себе в доме гордый дарссеанин, который спас плодоносную деву в блудную ночь. Анида, быть может, испугалась и побежала за помощью после могучего раската. А потом Наиду, например, мог увидеть и спасти Вансиан! — добавил Варфоломей в конце достаточно оживленно, будто зацепил искру проведения.
— Я искренне надеюсь, — присоединился Арагонда, уже стухши, с горечью.
От такой интонации Варфоломей прокряхтел. Повелитель будто поддавался утешению. Варфоломей недоумевал: "не по Арагонски это". Тот повелитель, что он знает, ведёт себя совсем иначе. Куда-то делись уверенность, беспринципность и беспристрастие.
Арагонда притих. Разговор его утомил. Разум начал отдалятся, отпуская ненависть. Сейчас в уме он идёт. Представляет дверь. Как она открывается. Как сияет стекло капсулы и купается в солнечных лучах. Как завывает в блаженстве волны, когда понимают, кто стоит перед утробой.
Но к вечеру солнце проглотил горизонт. Стонущие волны растягивали ужас от темноты и одиночества, а лихорадка неустанно морозила, отчего ощущалось, что подсознание подцепило недуг, болезнь на всю жизнь. В капсуле опустошенные глаза видели цветные волны, которые перевали сиянье стонами. Слабая искра рассудка слегка улавливала, к какому цвету принадлежит её недомогание, озноб, страх, тоска. Как только Анида осознала, к чему тоска краснеет, заслезились глаза.