— Без Нади никак не обойдетесь, Ань? — все-таки, он решил сказать свое веское слово. Лучше бы, на самом деле, молчал. Что это за попытки установить патриархат в доме? Тем более, что и дома-то у нас еще не намечалось.
— Вова. Надя танцевать обожает. Если ты не знаешь об этом, сам виноват. И если привез девушку отдыхать и развлекаться, то не мешай ей это делать по полной программе. — Малинина лучше всех знала об этой моей слабости. Мы редко, но метко выбирались с ней куда-нибудь в клуб. Как правило, по каким-нибудь халявным билетам, что раздавали в универе добрые самаритяне. И уж если выберемся, то оставались там до самого утра. До первых автобусов, если быть точнее. И почти все это время проводили на ногах, присаживаясь только для передышки и попить чего-нибудь холодненького.
— Надюш, так ты, действительно, хочешь пойти туда? — Вовка понял, что его в чем-то успели обвинить, и предпочел не нарываться дальше.
— Да. Сто лет уже не отрывалась на танцполе. Очень хочу. Пойдем, Вов?
— Ну, как бы тебе сказать… Я не фанат таких развлечений. Но если ты хочешь, то пойдем. Найду уж, чем там заняться…
Я на радостях повисла у него на шее. И даже поцеловала. Крепко, по-настоящему.
— Ого. Вот, оказывается, какую силу имеет женская благодарность… А я ведь ничего особенного не делал… — Зацепин был явно рад моему такому порыву. Неудивительно: раньше я крайне редко проявляла инициативу. А чтобы уж так явно… Наверное, никогда.
— Запомни и повторяй этот прием почаще, — Малинина назидательно потрясла перед его носом пальцем, — глядишь, и почаще такие радости будут перепадать.
И потащила нас обоих в направлении, только ей одной известном. Нам с Зацепиным оставалось лишь быстро перебирать ногами.
Эта турбаза не переставала меня удивлять своими скрытыми достоинствами: в небольших по виду домиках, не очень-то и приглядных, больше похожих на избы, внутри скрывались внушительные пространства, очень современно организованные, способные конкурировать с лучшими городскими заведениями. Ну, может быть, не самыми лучшими, а с теми, где мне удавалось изредка побывать.
И этот «танцевальный зал» был достаточно просторным, позволявшим вместить в себя и танцпол, и небольшую сцену, и столы по периметру. Народу там собралось предостаточно, явно, не только наша компания веселилась. Все свободные столы уже были заняты, но Анька не растерялась: быстренько высмотрела наших сотоварищей и, не спрашивая, к ним же и приземлилась. Нас рядом с собой усадила, естественно.
Мне, в общем-то, было безразлично, кто за тем столом сидел: общаться с ними в планы уже не входило. Надо было где-то оставить Вовку, а самим пускаться в пляс. Кровь, до этого разогретая шампанским, а теперь взбудораженная музыкой, бурлила, так, что мне просто не терпелось присоединиться к танцующим. А там — позабыть обо всем на свете.
Танцевать я любила, люблю и буду любить, наверное, до последнего толчка пульса. Не знаю, как это выглядит со стороны, насколько модно и современно я двигаюсь, насколько уместна среди других… Мое тело живет своей жизнью, а голова отключается. Следит лишь за тем, чтобы ни на кого не наступить и ни в кого не врезаться. Физически устаю неимоверно, так, что потом дня два хожу, как деревянная. Зато моральный отдых — лучший из всех возможных вариантов.
Зацепин остался среди однокурсников, и замечательно, что не пришлось переживать о его гордом страдающем одиночестве. Кажется, даже нашел, о чем с ними поговорить. Я лишь мельком оглядела присутствующих, радостно отметила, что Хмеля нет среди них, и ускакала под руку с Анькой. Не знаю, чем мне мог помешать Влад в тот момент, но отчего-то, совсем не хотелось, чтобы он видел, как я танцую. А потом отпускал какие-нибудь гадости очередные. Как бы Вовка ни был уверен, что он Хмеля убедил не приставать с колкостями, я в этом очень сильно сомневалась.
А его отсутствие расслабило меня окончательно. Одна мелодия сменялась другой, ритмы становились все более жесткими и рваными, я отрывалась. Так, что вспоминала об отдыхе, лишь когда Анька подмигивала и кивала в направлении нашего стола.
Люди за столом постоянно менялись: кто-то приходил, кто-то на время исчезал, часть парней и девчонок, так же, как мы, постоянно пропадали на танцполе. Одно оставалось неизменным: ожидающий меня Вовка, что-то потягивающий из бокала. Не уверена, что закусывающий… Но, вроде бы, вел себя вполне адекватно. А еще — однозначно отсуствующий Хмелевский. Ни разу я его не заметила, а сканировала пространство на его наличие каждый раз. Не знаю, по привычке, или интуиция подсказывала, что просто так ему подобные не пропадают… А еще… Еще мне хотелось, чтобы он увидел, как я классно танцую, и хотя бы в этом смог признать мое первенство. И просто не захотел бы сказать ничего дурного об этом… Глупое желание, но куда от него денешься, если оно пришло тебе в мысли и прочно там засело?
— Надь, а тебе не слишком жарко? — Вовка, заботливый такой человек, заметил то, на что я совсем не обращала внимания: свитер не очень-то располагал к активным движениям. — Ты сейчас вся взмокнешь здесь, а потом идти обратно по морозу… Простынешь ведь.
— Черт. Я как-то не подумала об этом…
— Ну, конечно. Ты сейчас вся в другом. — И это не было подколкой. Скорее, пониманием, что мне сейчас хорошо, и мешать не надо бы. — Мне очень нравится, как ты двигаешься, Надь. Честно. — Жарким шепотом на ухо. Таким, что волоски на загривке встали дыбом. — Если бы раньше тебя не знал, то сейчас бы точно влюбился. Ты у меня офигенная. Правда!
— Да брось ты… Просто, мы оба слегка нетрезвы. Я расслабилась, а тебе все видится в розовом свете. — Как не умела никогда принимать комплименты, так, наверное, и не научусь уже.
— Нееееет. Ты у меня самая лучшая. Я же вижу, Надь! Так больше никто не умеет. — И этот не очень вменяемый дурачок начал нежно целовать меня в ухо. И не только целовать. Очень откровенно стал себя вести.
— Вов, прекрати! Мало нам было издевательств за ужином! Давай, еще здесь для всех шоу устроим, чтобы потом еще пару недель о нас разговаривали. — Пришлось бить его по рукам и выворачиваться.
— Слушай, Зацепин. Тебе, наверняка, будет полезно остыть. — Малинина, оказывается, все это время была рядом. И если не слышала весь разговор, то уж действия, конечно, наблюдала. Веселилась, наверное, от души, но за честь мою девичью решила вступиться. Анька, хоть и шебутная временами, иногда — нелогичная и непонятная, в чем-то самом главном всегда была на моей стороне и знала, когда пора вмешаться.
— Блин. Ань, вот ты вечно… Предлагаешь мне льда за шиворот насыпать? Это будет бесчеловечно. И явно против Женевской конвенции. Я против. — Ты посмотри, пьяненький, как будто, а слова выговаривает, как будто ни грамма не принимал.
— Все проще. Сгоняй в номер, принеси Наде что-нибудь, во что можно будет переодеться, или еще одну теплую кофту. Мне сопливая соседка по общаге тоже не нужна. — Надо же. Вот кто среди нас оказался самым трезвым…
— Ты хочешь отправить меня на улицу, сейчас? — жалобный тон и глаза, как у кота из Шрека… Еще бы, его от самого вкусного сейчас оторвали — не дали полапать меня.
— А ты предлагаешь пересидеть здесь до лета? Или пока Надька остынет после танцев? Мне бы, кстати, тоже не помешала какая-нибудь дополнительная кофта… — Черт. Вот как понимать Малинину? Она обо мне изначально заботилась или решила себе обеспечить комфорт, но зашла издалека? — У тебя есть еще одна в чемодане, Надь? Или лучше дать Вовке ключ от моей комнаты?
— Да ну тебя, к черту! Мне еще в твоих вещах вести поиски не хватало. Я вам обеим притащу свои толстовки. В них уж не замерзнете, обещаю. — Удивительно, но в этот раз Зацепин согласился. Поставил на стол свой стакан, глянул на все с явным сожалением, встал и побрел. Направление, кажется, правильно выбрал.
Все-таки, с парнем мне повезло. Редко встретишь такого заботливого. Я, как минимум, не встречала, и из рассказов подруг тоже не слышала никогда.
С этой радостной мыслью до меня дошло, что мы уже славно отдохнули, и пора бы к танцам возвращаться. Правда, музыку включили неожиданно томную, свет убавили, и половина оставшихся в зале разбилась по парам. Ага. Кому-то очень захотелось законно пообжиматься, не покидая общественных мест. Вот и заказали диджею известную всем балладу.
Без Вовки как-то стало сразу грустно: в кои-то веки, я пришла на дискотеку с законным ухажером, и можно не переживать по поводу «пригласят — не пригласят», а ухажера-то в нужный момент рядом не оказалось.
Аньку, между прочим, кто-то сразу пригласил. Кто-то не из наших, кажется. Рассмотрел, видимо, пока мы с ней дружно вертели задом, ни на кого не оглядываясь. А может, это только я по сторонам не смотрела, а Малинина активно строила глазки. Как бы то ни было, осталась я одна-одинешенька, и сил моих не было смотреть на творящееся безобразие. Ничего неприличного не было, естественно. Просто не хотелось видеть, как всем хорошо, и понимать, как не вовремя мы отправили за одеждой Зацепина. Надя Игнатьева, хоть и считает себя девушкой умной, но порою поступает как дурочка. Вот такая пора и сейчас приключилась.
А куда сбегают девушки, оставшиеся в одиночестве во время медляка? Два варианта: либо к бару, либо в туалет. В бар мне совершенно не хотелось, а в туалете всегда есть, чем заняться. Расчесаться у зеркала хотя бы, к примеру…
Вот я туда двинулась. Только дорогу нормально расспросить забыла. Пробегавший мимо официант ткнул рукой в неопределенном направлении, вот я неопределенно и пошла. Все равно, спешить было некуда: баллада долгая, быстро не закончится, да и Вовка за пять минут не обернется. Домик наш стоял далековато.
Заблудилась. Ткнулась в одну дверь — заперто. Нашла еще одну, дернула, но за ней оказалась подсобка. Извинилась, дверь захлопнула, пошла дальше. Наконец, нашла какой-то коридор, который просто обязан был вывести меня к туалету.
— И куда это, интересно, Золушка направляется, пока принц разыскивает ей карету? — Подпрыгнула от неожиданности. Ненавижу, когда из-за спины подкрадываются. А особенно, когда еще и обхватывают за плечи, при этом! И к себе очень плотно прижимают!
Глава 17
— Хмелевский! Отпусти меня! Это совсем не смешно!
Этот голос, мне кажется, скоро будет сниться в кошмарах, вместе со смесью запахов алкоголя, какого-то дорогого парфюма и табака. Странно, никогда не замечала Хмеля курящим, но сигаретным дымом он явно пах.
Мою шею обдавало горячее дыхание, стало жарко и неуютно от крепкого захвата: от того, какой беспомощной сейчас себя почувствовала. Руки оказались плотно зажаты в мужских, очень крепко меня сжимающих. Попыталась его лягнуть… Но куда там: он только рассмеялся, отчего по телу пробежали неприятные мурашки, перехватил меня поудобнее, и ни на каплю не отодвинулся.
Глубокий вдох, чтобы отогнать панику. Черт его знает, этого мажора, что он себе удумал, после долгих возлияний? И не испугает его близость толпы однокурсников, и не смутит, что здесь много других людей бродит…
— Что ты хочешь от меня, Влад? — постаралась говорить как можно спокойнее. Говорят, маньяков привлекает страх жертвы, а вот расслабленность и уверенность, наоборот, может их отрезвить. Спокойствием в моей душе и не пахло, но, вдруг, пьяный слух парня уловит только то, что мне надо?
— Мммм… Чего я только от тебя не хочу, Наденька… — протянул загадочно и пошловато. В этом «Наденька» крылось все, что угодно, только не добро и ласка.
Хмель развернул меня к себе лицом, прижал к стене. Теперь я могла ощущать все его тело, очень плотно придвинутое к моему. А руки теперь поползли по шее, к лицу… Обхватил мои скулы ладонями, большим пальцем убрал прядку, прилипшую к щеке. Все это происходило, словно в тумане. Я не могла отвести взгляд от его глаз: внимательных, напряженных и не таких уж пьяных…
— Влад, ты же обещал Вове, что больше не скажешь мне ничего плохого! Так? — решила пойти с козырей, давить на то, что мужчины ценят слово, которое давали друзьям.
— А я разве сказал тебе что-то плохое? — тон дурашливый, а интонация… Непонятная мне интонация. От этого стало еще больше не по себе.
— Нет. Но разве не пытаешься?
— Ну, разве можно сказать что-то нехорошее такой сладкой, такой вкусной девочке, а? — и он втянул воздух почти у моего лица. Так, что губы его почти моих коснулись. Втянул еще раз, жадно. — Говорю, пахнешь ты вкусно. Так бы и съел. — Зловещая улыбка, открывающая зубы, исказила лицо.
— Владислав, ну, правда, прекрати… Пошутил, и хватит. Ты уже достаточно меня напугал, теперь можешь и отпустить. Иначе прикол затянется и станет совсем не смешным. — Я никогда, наверное, раньше не испытывала таких чувств. Такого страха перед живым человеком ни разу в моей жизни не бывало. А еще к нему начала примешиваться злость и откровенная ненависть: что этот гад, вообще, себе позволяет? Кем себя возомнил, думая, что все это ему с рук сойдет? Меня начинало потряхивать. От того, как сильно хотелось… в рожу ему заехать, укусить, сделать как-нибудь еще больно. А лучше всего — уничтожить. Зубы сжимались до скрипа, а по телу начала расползаться противная нервная дрожь.
— А кто здесь шутит, Надь? А? — он оглянулся, якобы в поисках шутника. — Я, например, совершенно серьезен. Или это ты на себя намекаешь? — Хмелевский говорил, крутил головой по сторонам, то отклонялся от моего лица, то, наоборот, приближался почти вплотную. А руки его, в это время, продолжали ощупывать мою кожу: на шее, на линии подбородка, гладили по вискам…
Я сглотнула. Фантазия перестала работать. Шанс быть изнасилованной прямо в этом темном коридоре стремительно увеличивался на глазах.
— Я тоже абсолютно серьезна. Что ты хочешь от меня, Влад?
— Хм… Если скажу, что Зацепин — придурок, поверишь в серьезность моих слов?
— Почему я должна тебе верить? — это был весьма неожиданный переход. Такой, что даже страх немного отпустил.
— Ну, вот, я и не сомневался, что не поверишь. — Снова непонятная ухмылка на лице. — В общем, говорю тебе, Игнатьева, один раз. И больше не буду повторяться. Зацепин — придурок и слабак. Держись от него подальше.
— Вот еще! Ты решил, что раз нельзя мне гадости говорить, значит, можно про Вовку? Но я тебя услышала, раз ты очень этого хотел. Больше не будет откровений? — Хмель молча меня рассматривал, все так же ухмыляясь загадочно. — Тогда отпусти. Вообще-то, я шла в туалет.
Попыталась оттолкнуть его руки, для убедительности.
— Вот еще. Думаешь, мне очень хотелось вести с тобой здесь разговоры? — он рассмеялся. Нагло, насмешливо и откровенно. — Мы с тобой вчера только начали. А я не люблю незаконченные дела оставлять. Они меня бесят.
— Это ты меня бесишь, Влад! — стукнула по его груди ладонями, снова безуспешно попыталась хоть немного увеличить расстояние между телами.
— Так это у нас взаимно, Игнатьева! И это не может не радовать!