— Держи салфетку. Промокни. Дома застираешь. Или выкинешь. Не знаю, как у вас принято, у богатых…
— Бог с ней, с рубашкой. — Влад откинул салфетку в сторону. — Почему ты сейчас про Вовку вспомнила?
— Хм… Наверное, потому, что никогда не забывала… Прямой ассоциативный ряд: Хмелевский — Зацепин — предательство — подлость…
— И подлость, надо понимать, ты со мной связываешь?
— Конечно. А как иначе? Ты же сам признался тогда, что все спланировал заранее.
— Надя… Вот как так можно понять слова, что они приобретают совсем другое значение? Никакой подлости я не совершал. И гадостей Зацепину не рассказывал.
— Ну да… Он сначала меня активно клеил, тебя посылал, чтобы помириться, знакомил с предками… А потом: бац! И проснулась у него любовь к Анечке! Такая, что про меня забыл напрочь, и даже не пытался подойти, поговорить… Так не бывает, Хмелевский. Ты же и сам об этом знаешь прекрасно!
Я много лет держала этот вопрос в себе. Прятала обиду и недоумение. Привыкла, сжилась уже с тем, что бывает такое, ну, что поделаешь? А теперь опасная близость Хмеля, да еще вино это, до кучи… Старая горечь прорвалась наружу, выплеснулась, разлилась, затапливая… Хорошо хоть, слезы из глаз не брызнули. Только их мне еще не хватало.
— Надь, ты что, до сих пор по нему страдаешь? Серьезно? — удивленное выражение на лице Хмелевского дорогого стоило…
Голова была очень тяжелой. Настолько, что пришлось придержать ее рукой. Сидела, как бабушка, подперев щеку ладошкой, всматриваясь в сидящего напротив парня… Затевать такой разговор было, наверное, смело с моей стороны, да только вот, вино превратило мысли в кашу. Не могла подобрать правильный ответ на вопрос Хмеля. Такой, чтобы не вывернуть сразу всю себя наизнанку.
— Я уже давно не страдаю, Влад. Слишком много было бы вам обоим чести.
— А в чем дело, тогда?
— Может быть, в том, что ты неожиданно появился опять в моей жизни, напросился в гости, о чем-то настойчиво хочешь поговорить… Так почему бы и не задать тебе те вопросы, на которые мне больше никто не сможет ответить?
— Ну, тогда задавай их правильно. Без обвинений и наездов. Мне тяжело постоянно обороняться, Надь. Вместо нормальной беседы какая-то вечная дуэль получается. — Он выглядел неожиданно искренним и очень усталым. Или это пары алкоголя в крови заставили меня все видеть совсем иначе?
— Почему так получилось, что Зацепин решил изменить мне с Аней? Да еще и при всей честной компании? А потом ни разу не попытался даже поговорить о том, что случилось? Будто я в один миг исчезла из его памяти, превратилась в пустое место? — даже сейчас мне было сложно проговаривать это вслух… А что творилось в моей душе тогда, много лет назад, и вспоминать не стоит…
— Ты знала о том, что Малинина сохла по Зацепину еще с первого курса? Даже стихи ему писала и подбрасывала в сумку, пока никто не видит?
Я с трудом проморгалась. Не вышло. Зажмурилась. Снова открыла глаза. Нет, Хмелевский все так же сидел напротив меня, смотрел внимательно, ждал, пока перестану корчить гримасы. Значит, мне эта фраза не приснилась и не показалась вовсе.
— Впервые слышу. А вы с Вовкой знали?
— Нет, конечно. Он еще долго присматривался ко всем девчонкам, пытался вычислить, что это за тайная поклонница такая, но так и не смог найти. А потом записки прекратились, он забил и забыл.
— И?… — становилось все интереснее. Настолько, что даже голова начала самостоятельно держать вертикальное положение.
— Малинина больше не придумала, как его внимание привлечь, поэтому просто сохла и страдала. — Влад пожал плечами. — Странная девушка, конечно, да только не знаю, как бы вел себя на ее месте.
— Странно, что мне она ничего не сказала, когда Вовка начал подкатывать… Могла бы честно признаться, что он — любовь всей ее жизни, и на этом бы все и прекратилось… — Вот тебе и подруга, оказывается. Понятно, что я давно уже разочаровалась в Малининой. Однако, новые факты из ее биографии продолжали неприятно удивлять. Какая, все-таки, я невнимательная была и наивная! Верила человеку только потому, что долго жила с ним под одной крышей. Ну, и кому теперь верить, после таких новостей?
— Игнатьева, это ты у нас прямая, как шпала. Что думаешь, то и говоришь. А что не скажешь, то на лице написано!
— Спасибо. Сочту за комплимент. — Постаралась не показать, что обиделась. Я-то всегда была уверена в своем качественном покерфэйсе…
— А это и было комплиментом, кстати.
— Ладно. Проехали. Сейчас речь не обо мне. Что там дальше-то с Анькой?
— Да все просто, как выяснилось… Она планировала, что благодаря тебе станет чаще видеться с Вовкой, охмурит его своим обаянием и неземной красотой. А вы ей все планы нарушили: взяли и начали встречаться на его квартире. Вот она и пошла ва-банк.
— Это как же, интересно знать?
— Так ты ей сама и помогла. Дала мне телефон, попросила позвонить… Не представляешь, как меня это взбесило тогда! — Он и сейчас казался очень злым, когда рассказывал.
— А что такого-то я сделала? Думала, помогу вам устроить личную жизнь…
— Ага. Зная, что ты мне нравишься, зная, что я просто Вовке дорогу уступил, ты мне свою подругу решила подогнать. Это слишком похоже на милостыню, не считаешь?
— Честно говоря, вообще не думала об этом. И даже не рассчитывала, что ты ей будешь звонить…Просто дала подруге обещание, которое надо было выполнить…
— Слушай, а у тебя, случайно, нет вина в закромах? — неожиданный поворот беседы сначала с толку сбил. Я оценила ситуацию: на столе еще было полно всякой разной еды, способной накормить ораву, а вот вино оставалось только на самом донышке наших импровизированных «бокалов».
— Есть. Как же одинокая девушка может прожить без вина? Правда… не совсем вино… — Не вставая, потянулась к ящику, в котором стояла литровая бутылка мартини. Купленная сотню лет назад по какой-то сумасшедшей скидке и незаслуженно забытая.
— Ну, что ж, за неимением лучшего, и оно сойдет!
— А ты хочешь напиться или меня споить?
— Мне кажется, что мы уже оба достаточно хороши, чтобы даже не задумываться на эту тему.
— Ну, и фиг с ним! — я уже была достаточно добрая и расслабленная, чтобы перестать спорить.
— Короче. Ты меня тогда жестко напрягла этой своей просьбой. Хотелось убить на месте, чтобы больше такого не придумывала. И когда с Малининой встретился, я ей высказал все, что думаю о вас обеих.
— Обзывался, наверное, да? Всякими нехорошими словами? — мне, почему-то, смешно стало. Вот я помогла-то, оказывается! Благими намерениями, как говорится…
— Не помню подробностей. Просто Анька меня удивила: молча выслушала все дерьмо, что я разбрызгивал по сторонам, а потом предложила сделку.
— Это какую же?
— Я помогаю ей увести Зацепина от тебя и ни во что не вмешиваюсь.
— А что ты должен был получить в ответ?
— О, господи… Надь, ну, ты издеваешься, что ли?
— Нет.
Он закрыл руками лицо. Потер глаза. Встряхнул головой.
— До сих пор не веришь, что я говорю о своей симпатии серьезно?
— Не-а.
— Почему?
— Ты о ней как-то странно говоришь. И слова с действиями не вяжутся.
— А сейчас-то что я не так сделал?
— Сейчас — ничего. Но слишком еще свежа память…
— Надя, я же говорю, что ты зря валишь все грехи на меня!
— Хорошо. Объясни, на кого я должна их валить?
— На Аньку, конечно же. Она Зацепина на моем Дне Рождения весь день обхаживала. На оба уха присела, рассказывая о том, как ты крутишь со мной шашни за его спиной.
— Но это же ты ей рассказал про случай в офисе?
— Да. Но про то, что мы с тобой регулярно спали, придумала уже сама Малинина…
Ох ты ж, мать твою… Дальше нецензурщина, даже в мыслях звучащая грубо. Пол-стакана мартини провалилось в меня, будто и не было его вовсе… Вот же сволочь, все-таки, Анька! Неужели, нельзя было как-то иначе поступить?
— Вовка поэтому так себя повел?