— Очень смешно. — Все так же, не спрашивая моего мнения, Хмель начал снимать плащ и разуваться. Пакет с едой, при этом, впихнул мне прямо в руки. — Парень тут под дверью неизвестно сколько стоял. Только звонил, а постучать в дверь не решался. Я ему деньги отдал, отправил восвояси. Мне-то спешить некуда, как ты понимаешь…
— А ты адрес не перепутал, часом? — дар речи не совсем потеряла, конечно же, но слегка опешила от такой наглости. — Или тебе приснилось что-то новое про наши отношения, а, Влад?
— Слушай, если ты сейчас еще подбоченишься, то будешь выглядеть, как жена, встречающая с гулянки мужа! — он забрал у меня пакет и прямой наводкой двинулся на кухню.
— Владислав Хмелевский, ты можешь мне объяснить, что происходит, вообще?! Ты охамел окончательно! — ничего не оставалось делать, как следовать за ним.
— Надь. Я голодный до ужаса. И устал, как черт! — На уставшего Хмель был ни капельки не похож. — А тут ты…
— Удивительно! И как это я так неожиданно у себя дома оказалась-то? — театрально всплеснула руками, глаза вытаращила. Ничего смешного, этот абсурд уже порядком начал надоедать.
— А ты, блин, в халате на голое тело, мокрая и еще горячая! А я тебя не видел уже хренову тучу времени! Ты хочешь быть изнасилованной на фоне недоеденного ужина? Прошу тебя, сходи оденься, Надь! Иначе я за себя не отвечаю!
— А вот хрен тебе! Я у себя дома, как хочу, так и хожу. — Его взбудораженный донельзя тон и меня взвинтил до предела. Только ведь успокоилась, кажется, в душе… И все — коту под хвост!
Я решительно пристроила свою пятую точку на стуле. Демонстративно запахнула халат поглубже, поясок затянула. Но не смогла себе отказать в мелочи: ногу на ногу закинула так же демонстративно.
Хмелевский смотрел на всю эту демонстрацию женской непокорности молча, только вздыхал и ерошил волосы на макушке. Когда понял, что большего от меня не дождется, выдохнул:
— Надь, ну, ведь ты же, наверняка, хочешь обсудить все до конца, разобраться во всех вопросах. Я тоже этого хочу. Но не смогу нормально соображать и внятно говорить, глядя на твои голые ноги. И на грудь. И вообще… ты пахнешь вкусно! Какой может быть разговор сейчас? — и он сглотнул, глядя дикими голодными глазами.
— А вот и прояви свои деловые качества, присущие только мужчинам! — Вообще-то, я тоже Влада не видела почти сто лет, и жутко по нему соскучилась, особенно по такому — с ищущим, жадным взглядом, которым он меня уже трижды успел изнасиловать, кажется. Но сдаться вот так, не раздумывая, лишь потому, что тело требует, было бы слишком глупо. Приходилось на ходу искать и сочинять поводы для споров и ссоры. Тем более, что Хмель был прав: нам поговорить было нужно. А там, глядишь, ничего большего и не потребовалось бы.
— Это ты о чем?
— Можно подумать, ты не в курсе?
— Надя. У меня ощущение, что я виноват во всех грехах, которые лишь тебе известны. Может, все-таки попробуем нормально пообщаться? — Хмель прислонился к подоконнику, поднял руки в знак примирения.
— Так кто ж тебе мешает? Общайся. А я послушаю.
— Понятно. Сначала нам нужно поесть. Потом ты придешь в себя немного, и можно будет попытаться вести диалог.
— Вообще-то, еда на одного заказана. Что ты будешь есть, я не знаю.
Хмель поднял бровь, насмешливо глянув на пакет. Ну, да. Я слегка не рассчитала возможности и набрала вредностей и вкусностей чуть больше, чем можно было бы втроем осилить.
— Я думаю, ты поделишься. Нельзя оставлять гостя голодным.
— Черт с тобой, доставай продукты. Только, чур, ухаживать за дамой придется тебе.
— С радостью и превеликим удовольствием! — вот ничто не брало этого гада! Как будто валерьянки наглотался, или чего покрепче…
— Я сегодня уже говорила, как ты меня бесишь, Влад?
— Я и так в курсе. Напоминать не обязательно. — Он уже успел помыть руки, достать тарелки и приборы, и занимался тем, что накрывал стол. — Приятного аппетита, Надя.
На какое-то время воцарилось молчание. Я потихоньку жевала, не особенно-то и разбирая вкус. Наблюдала за Хмелем больше. И видела, что он действительно голоден и очень устал. Даже стало немного жаль парня, несмотря на все его косяки и проколы.
— Ну, так что, ты стала немного добрее сейчас? — Влад заметил, что я отложила приборы и отодвинула от себя тарелку.
— Не знаю. Чай будешь? У меня какое-то печенье завалялось, но не уверена, что очень съедобное…
— Чай буду. Можно и без печенья.
Встала, чтобы набрать воды и поставить чайник, Хмель в ту же секунду оказался за спиной.
— Я разве сказала, что можно меня трогать? — дернулась, когда его руки сомкнулись на талии, а лицом Влад прижался к моей шее.
— Нет. Знаю, что не стоит сейчас нарываться, но ничего не могу с собой поделать… — горестный вздох пощекотал кожу, заставив меня поежиться. Приятные ощущения, черт подери! Оттого еще больше захотелось вывернуться из объятий, но не тут-то было: все мои усилия привели к тому, что я просто развернулась лицом к Владу. — С возвращением тебя, Надюша! Я очень соскучился! Весь день хотел об этом сказать.
Целовать не стал, и на том спасибо! Просто трепетно и проникновенно смотрел в глаза.
— Я тоже скучала. До определенного момента. А потом как бабка отшептала: все прошло сразу же!
— Ну, так, может быть, расскажешь, в чем суть твоей претензии? Кажется, я все тебе объяснил. Как еще оправдаться, уже и не знаю… — Хмель совсем немного отодвинулся, будто давая мне больше пространства, но руки не отпустил.
— Тебя назначили уже больше недели назад. Почему ты мне не сказал ничего? Думал, все так и останется тайной? — это было самое обидное из произошедшего. По всем остальным вопросам, в общем-то, мы уже разобрались. И я злость на Влада лелеяла больше потому, что просто необходимо было на кого-то ее выплеснуть.
— Ну, думал, приедешь, а я сюрпризом обрадую: ты теперь встречаешься не просто с коллегой, а с руководителем… — Хмель пожал плечами так, словно это все объясняло. — Только сюрприз какой-то неправильный получился…
— Ты, действительно, считаешь, что для меня так важен статус человека, с которым встречаюсь? За кого ты меня держишь?
— Тебе, возможно, и фиолетово на статусы. А меня рядовая должность угнетала. Я должен зарабатывать больше, чем моя девушка. А в идеале моя женщина вообще не должна работать. — Последнюю фразу он отчеканил, словно после каждого слова ставил большую жирную точку.
— Это как понимать? Босая, беременная и на кухне? Это твой идеал?
Влад хмыкнул неожиданно:
— Ага. Почти как сейчас! Только осталось решить вопрос с беременностью…
— Ты бы лучше решил, с какой скоростью уходить отсюда будешь! Чтобы никогда не возвращаться!
— А что тебе не нравится в моем видении будущего?
— Домостроем попахивает…
— Да я не против того, чтобы ты работала, Надя! Только это должно быть твоим удовольствием, а не пахотой. Я должен заниматься добычей денег. Я должен нервничать, прогибаться, мотаться по дальним городам и весям, не спать ночами… И все другие «радости» должны быть моими, понимаешь? Чтобы ты могла спокойно отдыхать и не заботиться о том, как заработать побольше. Ведь весь сыр-бор из-за этого, правильно?
У меня пропало всякое желание спорить и возмущаться. Хмель нашел мою главную болевую точку. Я всю жизнь была сама себе тылом и опорой. Надеяться на чью-то помощь и поддержку не приходилось. И уже давно осточертела эта гонка за каким-то призрачным призом в виде повышения и достойного оклада. Но других вариантов, отчего-то, на моем пути не попадалось.
— То, что ты описываешь, очень похоже на жизнь содержанки…
— Вообще-то, все нормальные мужики своих жен содержат!
— А причем здесь жены-то, Хмелевский?
— Надь, ты сейчас прикидываешься глупенькой или совсем ничего не понимаешь?
— Я с сегодняшнего утра только и делаю, что ошибаюсь. Объясни, уж будь так добр, пожалуйста!
Глава 20
Хмель тяжело вздохнул. Отпустил меня, присел на свой стул обратно. Без его объятий стало холодно и неуютно. Пришлось поежиться, обхватить себя руками.
— Слушай, пойдем в комнату, а? Там хоть посидеть нормально можно, пообниматься за разговорами. — От него не укрылось мое состояние. Как обычно: все видит, все понимает, но поступает — через задницу. Словно в какой-то важной цепи «мысль-действие» у Хмелевского вечное короткое замыкание.
— Это закончится тем, что никакого разговора не выйдет вообще! Давай уж лучше здесь все обсудим!
— Значит, тоже понимаешь, как мне сложно, да? — и снова взгляд, обжигающий, плотоядный.
— Ну, я тоже человек, между прочим. Имею слабости. Но это к делу совсем не относится.
— Очень даже относится, Надь! Ты ко мне совсем не так равнодушна, как пытаешься казаться.
— А я и не пытаюсь. Я на тебя очень зла! Какое тут может быть равнодушие?
— А почему злишься?