— Илья… — открываю рот, подскакивая на ноги, а что сказать-то и не знаю, чувствуя себя отчего-то ужасной предательницей: обсуждать его и его личную жизнь с чужим человеком, да еще за спиной. Дура, Настя!
А потом сама будешь говорить о каком-то доверии!
Глава 27. Илья
Стою, как идиот, в дверях, ведущих в бассейн, и смотрю на них. А изнутри разрывают злость, ненависть и чувство собственности. А еще, гребаная мать ее, обида. Что она сидит с Костей и улыбается. Довольная, расслабленная, счастливая. Тогда как рядом со мной нервная и дерганая.
Утро нам прекрасно это продемонстрировало.
Я не знаю, о чем эти двое мило воркуют, но давить в себе пещерного человека, который хочет ее закинуть на плечо и запереть с собой в спальне, становится все сложнее. И как я не пытался смягчить Загорскую и найти к ней подход мягко, меня отпинывали. Как долбаный мячик. Весь вчерашний вечер. Видимо, пришло время действовать радикальней и напролом? Потому что еще немного, и я взорвусь. Хочу ее. Всю. И уже абсолютно точно не просто на пару дней. Вчерашний “продуктивный” день на работе поставил мозги на место.
И только ноги делают шаг в их сторону, как до ушей долетает знакомое имя. Марго. Ее-то каким боком они умудрились задеть? Тем более, Загорская ни сном, ни духом о моих прошлых отношениях. И мне хотелось бы, чтобы до поры до времени так оно и оставалось. Я ненавижу жалость. И знаю Настю, от нее именно этого можно и ожидать.
Из чистого любопытства остаюсь в своем укрытии в тени и начинаю прислушиваться, с каждым словом, с каждой фразой зверея еще больше. И когда этот сующий свой нос не в свое дело милый Костя едва не ляпнул причину нашего с бывшей расставания, решаю вмешаться.
В пару размашистых шагов подлетаю к устроившейся на бортике бассейна парочке и, плохо контролируя едва сдерживаемый гнев, выдаю ответ на озвученный Настей вопрос:
— Потому что она любила вести игры за моей спиной, — говорю и вижу, как подпрыгнула от неожиданности Настя, резко оборачиваясь. Не знаю почему, но меня до глубины души задело, что она сидит здесь и обсуждает мою личную жизнь с чужим мужиком. У меня за спиной. Собирает какие-то дурацкие слухи вместо того, чтобы решить этот вопрос со мной! Толкует мне о доверии, а сама, вместо того, чтобы спросить у меня напрямую, идет окольными путями и обсуждает с Костей. С, мать его, Костей!
И вроде никто из нас друг другу ничего не обещал, но в груди колет давно забытое чувство, будто тебя предали. Глупо. Даже по-детски. Но рядом с ней я вообще теряю всякую способность мыслить здраво.
— Илья… — смотрят на меня испуганно ее невероятные глаза, зелень которых на солнце буквально блестит и переливается. В таких не мудрено утонуть. Вот только у меня сейчас внутри все кипит. Руки в карманах сжимаются в кулаки, и я, не выдерживая, отворачиваюсь первый. — Мы просто… болтали.
— Слышал я ваше «просто болтали», Настя, — выходит резко и грубо, но ничего не могу поделать с собой и своим внутренним состоянием. Челюсти ходят ходуном от натуги, а каждое следующее слова практически выдираю из себя. — Тебе бы меньше совать нос не в свои дела, — бросаю Косте, который тут же подскакивает и встает на ноги.
— Да в чем проблема-то, Илюх?
— Я поехал в офис, — бросаю уже Насте, игнорируя этого “мальчика-одуванчика”. — Наболтаетесь, может, вспомнишь о существовании жениха, Загорская. — И ухожу, вполне осознавая, что повел себя, как мудак. Ревнивый, вспыльчивый мудак! Но огонь в груди, который, зараза, обжигает все нутро, не дает даже вздохнуть. Ревность — она заставляет скрежетать зубами и стучать сердце в тысячи раз быстрее. А в паре с обидой — это убийственное сочетание.
— Илюх, — летит в спину от Кости. — Ты чего вспылил-то?
Но я не собираюсь продолжать начатый разговор, и так сказав все, что собирался, и злой, как тысяча чертей, лечу в нашу спальню.
— Илья, подожди! — забегает следом Настя и хватает за руку, цепляясь своими тонкими пальчиками и заставляя развернуться к ней. — Прости. Ну, прости, это было простое любопытство! Я не знаю, как так разговор зашел о тебе… — тараторит Настя, поджимая губы.
— Настя, — перебиваю и выдергиваю руку, ероша волосы. — Ты могла прийти ко мне с разговорами. Хоть раз! — рычу на надрыве, пытаясь вложить в это пресловутое "хоть раз" всю обиду, что сверкает внутри. — По-нормальному поговорить. Не рычать, не кричать. Я сегодня остался здесь и не поехал с отцом, потому что думал, надеялся, что…
— Что? — выдыхает зло девушка, сжимая свои ладошки в миниатюрные кулачки. — Что ты думал?!
— Что мы проведем время вместе! — отвечаю ей в тон. — Ты не видишь? Ты можешь улыбаться и нормально болтать со всеми вокруг, но не со мной! Это задевает, знаешь ли. Что тебе мешает точно так же вести себя со мной, а, Загорская?
— А ты сам-то хоть раз попробовал быть со мной нормальным?! — округляются в неверии глаза Насти. — Хоть раз сделал хоть какой-то шаг?! — топает аккуратной ступней девушка. — Хоть раз дал понять, что тебе интересно мое общество?! Как, ну как я должна была понять, что у тебя в голове, Сокольский?! Я не умею читать мысли. Я не телепат! И да, мне стало любопытно узнать хоть что-то о твоем прошлом, потому что ты же ни черта сам не расскажешь! Держишь на расстоянии как… секретаршу, но при этом требуешь, чтобы я вела себя с тобой, как кто?! Друг? — машет руками Настя. — Так может, ты уже определишься, кто я для тебя, а? То кричишь, то целуешь, то говоришь, что поддержишь, то врешь. Да сколько можно-то? — практически едва слышно выдыхает Загорская и морщится.
— Цветы, — все, на что хватает моей фантазии.
— Что цветы? Цветы — это цветы, Илья! — вздыхает возмущенно. — А ты только и делаешь, что приказываешь. Даже сегодня…
— Я был занят, я не проконтролировал тон, да, прошу прощения, — развожу руками. — Но ты тоже хороша. Заводишься с пол-оборота. Скажи, я тебе настолько ненавистен, да? Настолько ты хочешь избавиться от меня?! — делаю шаг к ней, а она отступает. Упрямо смотрит снизу вверх, сжав губы. Чертовски манящие и горячие. Сладкие. Губы, которые не выходят из моих мыслей. К которым хочется прильнуть и целовать. Долго.
— Нет, — слышу сдавленное и продолжаю наступать. — Не хочу, — говорит Настя, вот только что не хочет? Чтобы я ее поцеловал или чтобы я оставил ее?
— Что, Настя? Что ты не хочешь?! — ловлю тонкие запястья и, поглаживая, сжимаю ее ладошки, наблюдая, как стремительно покрывается мурашками ее кожа. Завожу ее руки за голову, пригвождая к стене, и утыкаюсь лбом в ее лоб, всем естеством ощущая, как учащенно бьется ее пульс. — Скажи мне, Загорская, а кто я для тебя? — шепчу, делая последний шаг, и опускаю взгляд на ее приоткрытые на выдохе губки. Искусанные и припухшие. Чувствую ее горячее дыхание и… не могу сдержаться. Прижимаюсь и целую. Мимолетно. Невесомо, крадя ее вздох. Устраивая пытку своей выдержке.
— Кто, Настя? — повторяю, поднимая взгляд глаза в глаза и замерев всего в паре миллиметров от ее губ, готовясь накрыть их своими снова, когда слышу едва различимый шепот:
— Никто…
Не знаю, что я ожидал услышать, но такое… это как удар под дых. Или нож в спину — одинаково больно. Чертовски больно! На мгновение зажмуриваю глаза, переводя дыхание и с титаническими усилиями отстраняюсь.
— Никто, значит? — горько усмехаюсь.
— Илья… нет, я не то имела в виду… — испуганно округляются глаза Насти, и она машет руками в попытках поймать мою руку. Вот только я, похоже, наивный и глупый идиот, если думаю, что она способна испытать ко мне хоть что-то, кроме ненависти. Пора уже снять розовые очки.
— Спасибо тебе за честность, Загорская, — говорю и, схватив с тумбы ключи от машины, ухожу, не обращая внимания на ее протесты и попытки меня остановить.
Экспрессивный, эмоциональный, психованный — да любым из этих слов можно охарактеризовать меня нынешнего. А все потому, что она. В голове и в сердце! И как разрулить все то, во что я влип, не понимаю.
Топлю по идеальным дорогам Монако под двести с единственным желанием — выключить голову.
А уже вечером, чуть остыв и осознав, что и сам был неправ, приезжаю с намерением извиниться. Понимаю, что движения в наших отношениях начнутся только после того, как мы поговорим. И первый шаг должен быть за мной. Никак иначе.
Покупаю очередной роскошный букет алых роз и торт в одной из самых известных кондитерских лавок города. И всю дорогу подбираю слова, с которых начну свое душеизлияние.
Но когда захожу в нашу с ней спальню, ловлю чувство дежавю. В спальне полумрак и звенящая тишина. Время еще едва подошло к десяти вечера, но Настя уже сладко спит.
Нет. Если в тот вечер я испугался самой мысли и сбежал на диван, то теперь уже хватит.
Ставлю букет в вазу и принимаю душ. Игнорируя оставленное ей для меня покрывало, ложусь на кровать, забираясь ближе к ней. Не представляю, как в такую жару можно спать под толстым одеялом, но Загорской, кажется, вполне комфортно.
Тяну руки и прижимаю ее фигурку к себе. Настойчиво ловлю в кольцо рук и утыкаюсь носом в пахнущие шампунем длинные волосы, вдыхая полной грудью.
Настя завозилась, удобней устраиваясь, и я уже приготовился к тому, что она проснется, а я услышу от нее много "приятного". Но она только ближе придвинулась и сладко засопела.
Ловлю рукой ее ладошку, что покоится на подушке, и, переплетая наши пальцы, сжимаю.
Очень давно я последний раз засыпал в одной кровати с женщиной вот так. В обнимку. Тесно и близко. Я уже и забыл, как может быть приятно ощущать прикосновение кого-то к себе. Как приятно чувствовать чье-то дыхание рядом, чье-то биение сердца. И как невероятно приятно прижимать к себе хрупкую, вредную и своенравную Загорскую. Неприступную и упрямую мою Настю.
Хватит. Хватит улыбаться другим. Разговаривать с другим. Она права. Я не делала шагов, я не показывал свой интерес, но теперь все. Доигрались. Не отпущу.
И с такими мыслями, сильней сжимая руку на ее талии и прижимая к себе, засыпаю. Пожалуй, так сладко, как никогда.
Глава 28. Настя
Утро среды встречаю в крепком захвате Сокольского, который ночью прижал к своему горячему телу и не отпускал.
Что самое интересное, я не слышала, как он пришел. Я не помню, как лег со мной в кровать и как обнял, тоже не помню. После нашей ссоры на душе было гадко. Когда каждый из нас высказал свои претензии и услышал другого, внутри что-то надломилось. Он был прав. Но и я была права. Мы словно говорили на разных языках, не понимали друг друга. До этого утра. Когда тело решило разговаривать за мозг. И когда я с небывалым наслаждением ощущала тяжесть его руки на себе. Его биение сердца и грудь, что прижималась к моей спине.
Уютно. Тепло и без одеяла, которое съехало и валяется в наших переплетенных ногах.
Правильно.
Черт возьми, такое положение ощущается так правильно. Вот только упрямая часть меня ни под какими пытками не признала бы этого.
Сердце ударилось о ребра… и еще пару раз, когда Илья пошевелился, и его горячее дыхание защекотало шею. Я перестала дышать, двигаться и вообще, кажется, умерла, когда его пальцы, которые были переплетены с моими пальчиками, сжались, разгоняя таким простым жестом по телу волны возбуждения.
Как волнительно и обжигающе страшно было увидеть, что он проснется. Но другая часть меня невероятно сильно этого хотела. Повернуться. Обнять. Поцеловать. Увидеть его сонный взгляд и улыбку. Я почему-то была уверена, что он улыбнется! А еще, что это и есть его "шаг". Первый и весомый по направлению ко мне.
И как бы сильно мне не хотелось остаться рядом с ним, но у меня есть обязанности. Играть его невесту ради него же. И памятуя про встречу, на которой я обещала быть вместе с Эммой Константиновной, я все-таки выбираюсь из крепких объятий и, как мышка, на цыпочках, иду в душ.
А потом нужно тенью проскочить на выход, бросив всего один взгляд на сладко спящего, развалившегося на кровати внушительного Илью, и с горящими от смущения щеками встретиться с Эммой у входа.
Ее красная Феррари уже готова, а сама женщина в стильном костюме цвета нюд и неизменной прической-пучком ждет меня.
— Ты опоздала.
— И вам доброе утро, Эмма Константиновна! — улыбаюсь, пропуская гарканье свекрови мимо ушей. Она сегодня, да как и всегда, в скверном расположении духа. Вот только у меня внутри порхают гигантские разноцветные бабочки, и сегодня слишком приятное утро, чтобы дуться. И Эмма, видимо, это замечает. Окидывает меня с ног до головы изучающим, задумчивым взглядом и кивает:
— Доброе. Садись, нас уже ждут.