И еще десятки и тысячи: Настя, Настя, Настя, Настя…
Вечером было состояние: а-а-а-а-а-а!
Сокольский после случившегося на причале почти весь понедельник проводит с отцом в офисе. Спрятался? Сбежал? Или и правда, работа? Не знаю, но я снова выстроила между нами стену, которая в последние дни чуть пошатнулась. Кирпичик за кирпичиком отгородила его от себя: от своей головы и сердца. Скоро я, как заключенный в тюрьме, начну делать засечки на стенах, ведя отсчет до окончания “срока”.
Единственным удивившим меня моментом стал его приезд с работы с шикарным, пышным букетом роз. От которого было просто не оторвать глаз.
И я не знаю, что хотел сказать этим подарком Илья — может, попросить прощения, но я оценила. Однако моя сила воли все равно не пошатнулась. Ну, если только чуть-чуть… самую малость.
И все же наедине мы почти не разговариваем и не контактируем. Ночью мы засыпаем в одной кровати, утром просыпаемся, а между этими событиями улыбаемся и строим счастливую пару в редкие моменты, когда он не занят, или когда Эмма не превращает мою жизнь в ад.
Каролина стала тоже тише воды, ниже травы и даже удостаивает меня улыбкой, если где пересекаемся в коридорах этого “замка”. И я еще раз убеждаюсь, каким правильным решением было сделать шаг навстречу этой колючке с характером бандитки.
Так проносится понедельник. Молниеносно.
А наш с Ильей вторник начинается со скандала. И первых больше пары слов наедине за почти полтора суток. И эти пару слов были такие:
— Настя, принеси стакан воды, — говорит мне Сокольский, махнув рукой, как какой-то официантке, даже не отрывая взгляда от экрана ноутбука. Включив режим “большого босса” и всем видом демонстрируя свою занятость.
— Что… прости? — замираю, как была, в халате, посреди нашей спальни и с небывалым ошеломлением на лице кошусь в его темный затылок.
— Я говорю, воды. Принеси, Настя. Иначе сейчас сдохну от засухи, — и как будто в подтверждение своих слов выдает кашель, прочищая горло. Но даже и бровью не повел. Как строчил что-то в своем Макбуке, так и строчит. Периодически деловито почесывая подбородок.
— Повтори-ка… — щурюсь, сжимая ладошки в кулаки. Ох, последний шанс, Илья Сергеевич, тон исправить. По тонкой грани пошли. Я, конечно, все понимаю: работа, контракты, отчеты, но это не значит, что можно выдавать мне команды как комнатной собачонке: Бобик, принеси тапки! — Что ты сказал?
— Настя! — рявкнули в мою сторону, и все.
Все-все-все.
Сам нарвался!
Поджимаю губы и мечусь взглядом по комнате, выискивая, где бы ему взять “воды”. И тут нате вам, так удачно стоящая на кофейном столике ваза. Огромная такая. С теми самыми шикарными розами, что этот индюк мне подарил.
Нет. Розы, конечно, жалко. Но себя жальче.
Закатываю рукава халата и, аккуратно переместив букет на столик, подхватываю “сосуд” и, в два злых шага преодолев между нами расстояние, с небывалым наслаждением выливаю воду на голову Сокольскому, который подскакивает, как ужаленный, и вытирает мокрое лицо.
— Загорская, твою м… бабушку! — рычит так, что стены содрогнулись.
— Нет у меня бабушки! — топаю ногой и ставлю глиняное нечто на стол. — Достаточно воды?
— Я просто попросил попить! — сверкают в мою сторону черные глазищи.
— Ты приказал!
— Да, твою мать, потому что ты моя секретарша!
— Официально я делопроизводитель — это раз! — выставляю вперед указательный палец. — Я увольняюсь — это два! — тычу этого индюка в плечо. — И я тут не в качестве твоего работника — это три!
— А кто?
— Невеста, любимый. Если вдруг ты подзабыл! — складываю руки на груди, не имея намерений сдаваться в своем упрямстве. Не на ту напал!
И Сокольский, расчленив меня на мелкие кусочки гневным взглядом темных глаз, поджимает губы и с остервенением дергает руками, скидывая капли, которые уже живописным пятном успели растечься по рубашке.
— Знаешь, Загорская, — говорят мне уже даже не зло, а как-то обреченно, — от такой любви я быстрей загнусь, — выдает что-то странное и, больше не говоря ни слова, уходит в ванную комнату, громко долбанув дверью. Кажется, еще чуть сильней — и этот лакшери-особняк развалится к чертям.
И что это он сейчас имел в виду?
После обеда, когда мне объявляют, что встреча с подругами Эммы перенесена на завтра и я на сегодня свободна, я чувствую, что моему счастью нет предела. Хоть один день, который я могу посвятить себе и своим мыслям, без беготни и скулы сводящей улыбки.
Устроившись у бассейна в легком сарафанчике и запредельно широкой изысканной шляпе, с наслаждением опускаю ноги в холодную водичку и треплю за ушами устроившихся рядом псов, когда слышу за спиной шаги.
Тяжелые — значит, мужские. Но не такие грациозные, как у Сокольского. Оборачиваюсь, прикладывая ладошку к глазам, чтобы прикрыть от слепящего солнца и вижу добрый взгляд Кости, который идет ко мне с улыбкой на губах и очаровательными ямочками на щеках.
И как тут не улыбнуться в ответ?
— Настя, добрый день! Присяду? — кивает парень, а у меня и нет причин ему отказать.
— Конечно, Кость. Здравствуй! Ты давно приехал?
В отличие от его матери и сестры, у парня хватило такта отказаться от проживания в доме Сокольских. Хотя, наверное, вот его присутствие напрягало бы меньше всего. Меня. А вот Илья его отчего-то недолюбливает, как мне показалось.
— Только что, — присаживается рядом брат Анжелы и, повторяя за мной, опускает ноги в бассейн. — Ну и как? — улыбается немного грустно собеседник, — не достают…? — неопределенно кивает в сторону дома. — Мать с сестрой.
— О-о-о, да нет. Если уж кто щедро раздает негатив, так это Эмма.
— Ты не обращай, если что, на них внимание. Просто они бесятся от того, что ты не такая, как они, Насть.
— Не такая — это какая? — пожимаю плечами и отвожу взгляд, даже не зная, обидеться на это заявление или наоборот.
— Это было сказано в хорошем смысле! — уловив мою перемену в настроении, поднимает руки Костя. — Не подумай ничего плохого, наоборот, ты такая настоящая, каким большинству девушек из наших кругов не стать. Их раздражает, что ты прекрасно ладишь с мужским коллективом, плюс разбираешься в бизнесе и многих других вещах, которые, например, моей сестре только снятся. И при этом абсолютно ровно дышишь к дорогим шмоткам и брендам, — ухмыляется Костя. — А еще их бесит то, какими глазами на тебя смотрит Сокольский.
— Да брось. Мы с Ильей просто… — вовремя прикусываю язык, испугавшись. Вот это я чуть не ляпнула! Правду. Как все-таки парой слов и доброй улыбкой можно быстро усыпить чью-то бдительность. — Просто обычная пара, — договариваю, заполняя возникшую заминку. — И смотрит он на меня так же, как любой другой жених на свою невесту.
— Да нет, — ухмыляется Костя по-доброму, — но не суть. Я рад за Илюху, ему с тобой очень повезло.
Я молча улыбаюсь, ничего на это не отвечая. Внутри снова просыпается малопонятное мне чувство, которое давит на сердце, словно камень. И снова думается, ну, вот почему во Вселенной все так несправедливо? Почему милый и добрый Костя не Сокольский? С ним и играть было бы проще и… любить его было бы проще.
Бултыхаю ногами в воде, комкая в ладонях подол сарафана и понимаю, что я ведь не могу не думать об Илье! Чтоб ему неладно было. И да, каким бы Костя ни был хорошим, и я бы даже могла себе представить наше с ним будущее, но все равно сердце остается глухо. А тянет к гаду, индюку, петуху — Сокольскому. К человеку, который не раз и не два меня обманул. Который только и знает, что кричать, рычать и отдавать приказы, и от которого я ни разу не получила тепла и заботы. Хотя нет, вру! Разок. Ну, тот самый, когда он меня укрыл одеялом. Но думаю, и это было преследование собственных целей. Он ведь все делает, просчитывая наперед. Эгоист.
— Знаешь, — начинаю немного погодя, — мне не нравится такая жизнь, — выдаю чистосердечное. — Мне тяжело здесь.
— Что ты имеешь в виду? — удивленно вскидывает бровь Костя. — С Ильей не нравится? Ты его не…
— Да нет, — отмахиваюсь, морщась. — Вот такая жизнь, какой вы здесь все живете. Прости, не в обиду тебе, ты и правда, классный, Кость, — улыбаюсь парню, смягчая удар. — Просто она ведь такая пустая. Тяжелая, давящая, алчная и завистливая. И я бы не хотела стать частью… такого, — озвучиваю то, что и для самой звучит странно. Сумбурно. Скомканно. Двусмысленно. Но, кажется, Костя меня понимает, поэтому посмеивается:
— Инна — сестра Ильи — тоже в свое время так говорила. Пару раз обожглась и в итоге вышла замуж за простого парня. Он не бизнесмен, не денежный воротила. Думаешь, почему Эмма Константиновна ее Лешу так не любит?
— Да уж, у матери моего жениха похоже пунктик на богатых и знаменитых.
— Похоже на то. Но она не одна такая. Наша с Энж точно таких же взглядов на жизнь и на брак. Все по расчету и по взаимовыгоде. И, тем не менее, насколько я знаю, сейчас Инна безумно счастлива.
Уже и правда, хотелось бы познакомиться с “легендарной” сестрой Ильи. Может, действительно она разительно отличается от женщин этого дома, и я найду в ее лице союзницу?
— Да и жених твой, — продолжает Костя, — после его истории с Марго, казалось, окончательно разочаровался в женщинах своего круга. Хотя мы думали, что и в женщинах, в принципе. Уж очень сильно он ее любил, и ее выбор для него был серьезным ударом. Поэтому-то мы и удивились, когда он приехал сюда с невестой. Ничего личного, Насть.
— Марго? — удивленно переспрашиваю. — Это…? — а вот с этого момента, милый собеседник, хотелось бы поподробней. Слова “любил” и “выбор” странным образом кольнули в сердце. Неужели в жизни моего холодного босса была драма?
— Бывшая его. Первая любовь. С другом-то лучшим… — говорит Костя, — разве он тебе не говорил?
— А-а-а, Марго, да-да, — быстро поняв свою оплошность, киваю, — говорил. — Вру, а у самой уже лихорадочно начинают крутиться шестеренки. В голове моментально всплывают обрывки разговоров и “клочки” когда-то брошенных фраз. Предложение. Уже делал однажды. Так значит, и правда когда-то любил? Еще и друг тут в этой истории замешан? Вот поэтому-то сейчас Сокольский такой холодный со всеми и отстраненный? Поэтому не подпускает никого к себе близко? Потому что предали…
— Напомни-ка, а почему они расстались? — стараюсь придать голосу как можно более безразличный тон. И Костя уже открывает рот, чтобы ответить, как, подскакивая от неожиданности, слышу:
— Потому что она любила вести игры за моей спиной, — знакомым голосом, звенящим от напряжения и злости.
Я разворачиваюсь, придерживая покачнувшуюся шляпу, вскидывая взгляд снизу вверх на Илью, который, спрятав руки в карманы брюк, смотрит на меня с отрешенным равнодушием и обидой. Жгучей обидой.