Я попыталась оглянуться, не с первого раза получилось, едва не упала, успев ухватиться за перила и поняла, что стою прямо перед мужиком дернувшим рукой на перилах, но оборвавшему это движение, одновременно очень резко поворачивая ко мне голову и прошивая до основания взглядом зеленовато-голубых глаз. Повел подбородком в немом приказе двигаться прочь. Уговаривать меня не надо было и я, оглянувшись, заметила в конце лестницы лысого и без обиняков выставила паникующим людям ногу, об которую споткнулись двое. Один упал и потянул другую за собой. Цепная реакция не заставила себя долго ждать.
Я рванула вперед, в смятенный зал, не успев испугаться, когда тот мужик, у перил, выстрелил рукой, собираясь меня перехватить, но я уже рвала когти дальше. До входа метров двадцать, кажущиеся километром из-за обилия толпы уже успевшей понять, что тот мужик, пугающий меня наверху, прав, и черные выходы закрыты.
Я, дыша сорвано, тяжело, с дичайшим трудом протискивалась сквозь людей. В холле было пошире, чем на входе в зал и поток двигался живее. Я уже почти достигла выхода, но и там заминка — в клуб входили трое крепких мужчин кавказкой национальности. За ними молодой человек, тоже примерно моего возраста, очень схожий с тем, что запустил бесчинство на сцене — те же почти выбритые виски темных волос, зачесанных назад, заостренные черты лица и выражение глаз. Тот же расслабленный и очень спокойный взгляд среди бесчинства и паники.
Четверка вступала в клуб безапелляционным ледоколом разрезая мчащуюся на выход толпу. И направлялась к запертым дверям. Один из кавказцев, идущий первым, мощным пинком открыл дверь в коридор, ведущий к ремонтируемому крылу. Я их почти уже миновала, но какой-то здоровый лоб, стремясь проскочить на выход раньше, оттеснил меня локтем, заставив на бегу запутаться в ногах и почти упасть, если бы не глядя перехвативший меня темноволосый.
— Оп, поймал, — приподнял уголок губ он, не отпуская взглядом пронзительно зеленых глаз темень провала коридора, в который вступили двое из трех кавказцев, а последний, крепким хватом за мое плечо помог остаться на ногах, пока я с трудом гасила инерцию, которая должна была меня в этих двоих впечатать, тоже не глядя не на меня, а в проем, бросил:
— Аккуратнее. — Без намека на акцент, и, расцепив пальцы одновременно с ослабившим хват рук темноволосым, вошел в коридор, куда, мгновение спустя шагнул брюнет. А за ними федералы в обмундировании, полностью проигнорировавшие меня.
Это уже не сюр, это уже… слова нет. Обстоятельство есть, а слова нет.
Вывалившись на крыльцо и скатившись по ступеням, быстро огляделась. Ситуация хуевая, ибо в зоне досягаемости нет проулка. Справа отгороженная длинным беспрерывным забором территория спортивного стадиона, слева есть проход между клубом и ресторанным комплексом, тоже окруженным забором, но на той улице к которому ведет проулок припаркована обозначенная Ауди и не исключено, что товарищ коллекционер, у которого явно маньячные наклонности, не ожидает меня на своем белом коне.
Понимая, что времени все меньше и меньше, а скрыться без следа мне проблематично — толпа на улице сильно рассеивалась, спешно уезжали машины, дотоле припаркованные вдоль дороги. Я закусила губу до боли и побежала вниз по улице. Взгляд натолкнулся на заведенный тонированный внедорожник. Мысленно издав последний отчаянный боевой клич, рванула заднюю дверь на себя и с предсмертным хрипом ослика на издыхании завалилась внутрь автомобиля, по инерции впечатавшись лицом в кожу пустующего заднего сидения и, изогнувшись до хруста в позвоночнике, торопливо и с силой захлопнула за собой дверь.
В машине был только один человек.
Он сидел за рулем и курил в приоткрытое окно. Вообще никак не среагировал на шумно дышащую меня, рывком севшую на заднем сидении, зажимающуюся за передним пассажирским и быстро осмотревшуюся.
— Покиньте салон. — Произнес мужик за рулем, не поднимая взгляда от телефона.
Густой, мягкий, полнозвучный, совершенно спокойный голос, будто для него обыденны девки, прыгающие к нему в машину.
— Мужчина, пожалуйста, я буквально пару минуточек посижу… — нервно, сбивчиво от востанавливающегося дыхания проговорила я, напряженно уставившись в лобовое, на поток людей все хлестающий из клуба.
— Девушка, убедительно вас прошу, покиньте автомобиль. — Снова очень спокойно проговорил он, все так же глядя в экран. Но я, скрипнув зубами, протестующе молчала и не шевелилась. Он, затянувшись, выкинул сигарету в окно и взялся пальцами за ручку двери. — Мне все же придется поспособствовать вашему удалению?
Конечно, он не собирается мне помогать. Выскочила и клуба, от меня разит бухлом, взъерошенная, прошу позволить отсидеться в чужой тачке, какое еще впечатление я могу создать, кроме как обдолбанной девки, перепугавшейся облавы наркоконтроля? Вон и их машины в отдалении стоят, тут даже додумывать ничего не надо.
— Пару минут, пожалуйста! — взмолилась я, холодея, когда из клуба-таки выбрался лысый и застыл перед входом, начав озираться в поисках меня, которую вот-вот выкинут из укрытия прямо ему в руки!
— Я же по хорошему про… — удручённо вздохнув, поворачивая голову в профиль, начал мужик уже измененной, прохладной интонацией, но у него не было шанса закончить.
Потому что у меня действительно не было выхода.
Я рванула вперед, к нему, обхватила плечи и впилась в губы, потянув на себя так, чтобы со стороны лысого, если он вдруг начнет осматривать машины, не было видно меня из-за спины мужика. Опешившего на сотую долю секунды и попытавшегося отстраниться, но я, умоляюще проскулив ему в губы, впилась клещом в плечи. Да и в губы.
Мгновение и внезапно разворот корпусом так, чтобы мог запустить пальцы в мои волосы. Одновременно с этим не сильно, но очень чувствительно прикусил мне нижнюю губу, заставив рефлекторно, в ожидании боли, разомкнуть зубы. Язык коснулся языка и я сама протестующе отстранилась, но он удержал за затылок.
— Не пила. Принимала? — тихий вопрос мне в губы.
— Нет, — сипло выдавила я, якобы усаживаясь поудобнее и осторожно бросив взгляд из-за его плеча. Лысый все еще стоял перед входом и осматривался. Сука, да когда ты съебешься… — парень приставал, слава богу облава, я под шум убежала. Я совсем немного посижу, вдруг он за мной помчался, не выгоняйте меня, пожалуйста…
— Пока целуешь, сиди, — снова мне в губы, но уже с усмешкой.
Я перевела было на него взгляд, но он плавно подался вперед и сделал это пробно, поверхностно, чтобы избежать сопротивления. Мягко, очень осторожно коснулся губ. Заставив растеряться.
И ощутить запах. Парфюма вкупе с никотином. И почувствовала вкус на этих чрезвычайно осторожных губах. Легкий, почти неуловимый привкус цитруса. Сок или фрукт недавно был на них, не понять. Теряешься в ощущении. В запахе. В сплетении этого. От него чем-то пахло. Оно пробивалось сквозь парфюм, сквозь вкус его расслабленных губ, оно пробивалось и медленно просачивалось в вены. Что-то необычное очень и при этом… знакомое, что ли… Понятное. Которое знаешь… от него сочилось это ароматом.
Он пальцами, не торопясь и без нажима, провел по моим волосам, с нажимом от темечка, медленно вниз и почти неощутимо касаясь, тронул основание шеи.
Это вторая ошибка моей системы, второй непонятный баг, пустивший новую цепь ошибок, закоротивших разум. Удовольствием.
Его легкие касания, почти нажим, но все же поглаживания самыми кончиками пальцев по шее. Легкие, да, вроде бы, но в то же время очень ощутимые. Они творили свои вязи в возникающей цепи при одновременном пьянящем аромате, вкусе его губ и их прикосновении.
Он слегка, совсем слегка, но все же настойчиво надавил пальцами на шею, тут же накрывая ее ладонью, когда я замерла. Накрывая и направляя так, чтобы я поняла подсказку — изменить угол между лицами. Чтобы он мог глубже. Чтобы мог показать, что хочет глубже, потому что ему нравится. Мой запах, мои губы. Я.
Краткая парализация и без того одурманенного сознания. Мгновенной убийственной дозой наркоз для совести — ну, коли там лысый, а тут условия такие… Да и этот, вроде бы, не совсем отбитый…
Коснулась пальцами его локтя, лежащего на спинке пассажирского и сжала, контролируя, когда он неторопливо и снова настойчиво придвигал к себе, одновременно усиливая давление пальцами на шее и тут же расслабленными губами. Это было что-то совершенно неописуемое: чувствовать давление и одновременно не ощущать. Это влекло, это находило отклик в зачинающемся внутри огне, требующем для полного осознания еще действий от него. И он хотел и мог. Мог и хотел. И отозвался. Когда немного разомкнула зубы, а он зарылся пальцами в волосы и с намеком потянул вниз, придвигая к себе теснее. Ибо ему хотелось большего.
Ему хотелось вот этого — своим языком с жестким нажимом по моим зубам и я ничего не сделала с первым предупреждением, пока щекочущим низ живота. А он дразняще кончиком языка по моему небу. Шум крови в ушах, подсказывающий, что ожидаю. Что готова. Когда он вновь пальцами по затылку вниз, к шее, по ней кончиками и сжал. Покалывающее распирающее онемение под кожей, отразившееся мурашками по рукам.
И он… отстраняется.
Просто отодвигается, предварительно подготовив меня к взрыву.
Это бешенством в разум, это в инстинкт, сжавший его локоть, подаваясь за ним, вперед, за его языком. Это в требовательном прикусывании его улыбающейся нижней губы.
Удовлетворенно улыбающейся.
И твердо отводит назад голову, невербально приказывая отпустить, одновременно с этим пальцами жестким нажимом от моей шеи вниз, по линии позвоночника, придвигая к себе, да… и обозначая…
Предупреждающий удар в животе, подсказывающий, что следующий будет нещаднее. Предупреждающий. А я все равно подалась вперед и надавила на его язык своим с удовольствием.
Его миллисекундная задержка с ответом, вроде как снисходительный последний шанс. Но он был не нужен, несмотря на тревогу в разуме, почти запустившую в него трещины в виде так и не успевших оформиться рациональных мыслей, потому что его краткая усмешка мне в губы и он… атаковал.
Резко подался вперед, жестко сжимая пальцами ушедшими с поясницы на ягодицу. Одновременно, второй рукой стискивая почти до боли мои волосы у корней, делая поцелуй глубже и… завел язык мне за щеку, надавил, жестко и безапелляционно, потребовав и тотчас получив мгновенный ответ что вся, все тело, это сплошная эрогенная зона, которую он сейчас нещадно, несмотря на обозначенный предел, действительно нещадно и единовременно простимулировал.
До молниеносного отзыва в виде мурашек от ощущения его тарана не только через губы. Через вены и сквозь них. Сожжённых. Натиском. Удовольствием от именно такого натиска. Не нахального, настырного, агрессивного. Мужского. Поистине, по сути своей истинно насыщенного силой и одновременно свежего и терпкого, потому что он целует и он помнит об этом, и тотчас за этим, снес мое сознание, когда совсем недалеко отстранился и коснулся языком уголка моих губ. Молниеносная атака и мгновенное отступление, вроде бы, чтобы оценить, но… он точно знал, что сейчас просто целовал, не подавлял, не применял силу, он просто давал передышку, улыбаясь, явно чувствуя, что меня, забывшую дышать, сильно коротнуло. Это истинно мужское, заставляющее рефлекторно, инстинктивно, ментально, физически, да феноменально во всем одновременно сжиматься. В его руках. Теряться. Потому что до межклеточных связей инстинктивно замираешь, отдаешь… инициативу… с удовольствием, понимая, чувствуя, что здесь нет утвержденного сценария, все будет сразу и по факту происходящего, но под контролем разума и от этого накрывало наслаждением… потому что снова нажим на мой язык, снова поцелуй глубже, уже вульгарный и откровенно пошлый, а пальцы от ягодицы так поверхностно вверх по моей спине. До шеи. Где жестко сжали, а его губы одновременно с этим стали мягче.
И это вновь до украденного дыхания, это до перебоя в работе сердца, перекачивающего отравленную кровь. Это до мушек перед глазами от силы взрыва в разуме, отдавшему ему дань — неосознанный стон в его удовлетворенно улыбающиеся губы, скрадывающие этот стон мягким, каким-то покровительственным прикосновением. И впитывая это, отзываясь на это в виде нажима пальцев на его затылок, плотнее придвигаясь к нему, удобнее обхватывая за шею, снова с нажимом, но мягким, доставляющим прежде всего удовольствие обоим, молниеносно превращающегося в новое, пусть слабее, но однозначно наслаждение, крепящееся ощущением его вновь расслабляющихся губ, ослабляющегося нажима языка на онемевший мой, и только потом он отстранился. Он делал это очень медленно и плавно, выпивая без остатка мое срывающееся дыхание, при этом успев молниеносно перехватить и твердо сжать мой подбородок, одновременно включая свет в салоне.
Пульс учащен до неистовства. Ускоренные удары сердца отдаются эхом в ушах, воздух горячий и его мало и это фантастическим аккордом в виде тянущейся горячей тяжести по венам. Сексуальное возбуждение во всей красе. Усилившееся, как только я увидела лицо того, кто отымел меня поцелуем. Отымел не только в плане физического, реакций тела и гормонов… просто отымел…
Неяркий свет плафона осветил его и я невольно замерла.
Лицо очень приятное, располагающее. Выделяющиеся скулы, красиво очерченные губы, высокий лоб, но основное — глаза. Глубокие, светло-карие, с медовым бликом. Взгляд гипнотический. Совсем не от того, что он очаровывал или обвораживал располагающей внешностью, а потому что это мужской взгляд. Глубокий, прямой и открытый, пробирающий проницательностью, спокойствием. Разумностью.
Внешность притягательная, поставленная речь, очень сдержан, невероятно вежлив, ощутимо элегантен, несмотря на кэжуал в одежде, потому что элегантность в стиле, а он не всегда отражается исключительно одеждой… и в доказательную базу краткий эпизод в виде щедрого одаривания изысканными предварительными ласками, а потом нехилого такого траха одним раскрепощенным поцелуем. Реально нехилого. У меня бывал секс короче и по продолжительности и близко не стоящий по удовольствию к таким вот сосаниям… И комплекс этого всего, оттрахавшего меня одновременно очень элегантно и при этом довольно жестко, был воплощением того, что называют преступным шармом — инстинктивно понимаешь, что не надо на такого смотреть, тем более в глаза, но интерес сознания он удерживает. Особенно сложно отвести взгляд от этих глаз, когда в них мерцают золотистые искры как отзвуки взбудораженного мужского интереса. Моментально потухшего, когда он скользнул взглядом по моему ошарашенному лицу.
Это я чего, не понравилась, что ли?
Мысль возмущенная, оскорбленная, и, сука, самое главное — какая уместная! Я прикрыла глаза, беря свой маленько отчаливший разум на швартовку. Какой-то бред вообще. Я обокрала Данкиного мужа, меня похитили, привезли в клуб, где меня снова попытались похитить у похитителей, я сбежала, сижу тут сосусь с незнакомцем, растекаясь по сидению и расстраиваюсь, что я ему не понравилась внешне! Блять, реально в психушке надо было полежать, а не откупаться. Я точно ебнутая. Вот чокнутая — чокнутая, а я ебнутая и мы с этой Тамарой охуительный дуэт!
— Прости за домогательство, ребенок, — разжал пальцы, выпуская мой подбородок. Я запоздало открыла глаза, наблюдая как он отстранился, полубоком усаживаясь в кресле, выставив руку на руль, не без досады глядя в мое вытянувшееся лицо. — Голос взрослый, интонации хоть и просительные и напуганные, но зрелость и намек на характер выдают. Да и не только они выдают. Вернее, мне так показалось.
То ли у меня окончательно крыша уехала, то ли стресс сказался, но я, глядя в его ровное лицо, выцедила:
— Я не ребенок.
Приподнял бровь и ее излом стал явственнее. Одно легкое движение мимики, а выражение глаз отчетливо изменилось — отмеренная ирония, мягкая снисходительность. Так смотрят на бунтующих подростков люди, которые хотят рассмеяться, но понимают, что это может спровоцировать еще большее буйство у неокрепшей психики.
Наверное, я все-таки сошла с ума, потому что во мне это едва буйство и не вызвало как раз. Поморщилась, взяв под контроль изнасилованные стрессом мысли и эмоции, отвела взгляд, сканируя обстановку перед клубом на предмет обнаружения на первый взгляд отсутствующего лысого.
— Тебе хотя бы двадцать есть? — поинтересовались у меня. Опять-таки с трогательной сдержанностью. Вот точно как с буйной.
Снова задело, но так, уже отдаленно, потому что я уже была в себе и нужно было разруливать случившуюся жопу. Так, лысого не видно, да тут вообще никого не видно, одни ментовские машины да зеваки. Тачка похитителей у похитителей со стороны черного хода у магазина, значит, чесать мне ровно в противоположном направлении, то есть вниз по улице и вон в тот прогал между заборами…
— Ребенок, цифры не знаешь? — контролируемая заинтересованность в его голосе.
— Есть мне двадцать. Даже почти на пять больше, — отозвалась я, и, переведя на него взгляд, изобразила детский восторг, — спасибо, дяденька!
— Сидеть! — гаркнул он, пытаясь перехватить рванувшую в сторону двери меня и одновременно вслепую ударяя по панели на водительской двери, блокируя остальные, но я мгновением раньше выскочила из салона.
Побежала к многоэтажкам не слыша ничего кроме бешенного стука сердца в ушах, рычания адреналина в крови и мчась в проем, оттуда, выглянув из-за угла и не обнаружив белых коней без номеров, метнулась через улицу во дворы многоэтажек со всей скоростью на которую только была способна. Не знаю, сколько я так пробежала, из одного двора в другой, но когда инстинкт самосохранения слегка ослабил тиски на разуме, я оглянулась при очередном повороте за очередной угол дома. Разумеется, погони не было.