— Контроль над мультиподписью и звонки с замененных симок для одновременного подключения кошельков. Да, это же логично… — вынув из кармана брюк телефон, открыл дверь и перешагнул порог, кивнув на Анохинское «подожди меня в машине».
Костя еще некоторое время сидел ко мне спиной на краю стола. Я, только сейчас осознавшая, что не дышу, и что в мыслях витает слабая надежда отделаться малой кровью, мгновенно оставила все надежды, когда он повернулся и сел в кресло Тани, прямо напротив меня. Глупо надеяться…
Это были его люди, едва не поднятые сегодня на эшафот и, тем не менее, отхватившие от него пиздюлей за относительно небольшие косяки. Относительно небольшие, потому что я не из его стана, я из чужих, и я знаю, кто увел их деньги… А он понимает, что я здесь не просто так. Что он и не стал скрывать.
Я осознала, что значит взгляд Медузы Горгоны. Поняла отчетливо, потому что, действительно, буквально каменеешь под таким взглядом.
В нем, в его глазах не было угрозы или давления. Только анализ и расчет. Так смотрят не на человека, а на потенциально вредоносную программу, рассчитывая, подлежит ли она удалению.
Взвешивая, насколько выражена необходимость.
В ритме сердца сбой. Мне показалось, что я поняла, что такое паранойя на самом деле. Мысли путались, сбивались, срывались, и во мне нет ничего кроме страха, дикого неконтролируемого ужаса.
— Я внимательно слушаю. — Произнес просто, равнодушно. Глаза все такие же, в них лишь готовность к молниеносному анализу поступившей информации и вычислению масштаба урона, от которого зависит скорость ликвидации вредоносного ПО. Только так. Под таким взглядом человеком себя не ощущаешь, четко осознавая, что просьбы, мольбы, торги бесполезны. Потому что в нем, в этом человеке, сидящем напротив, нет абсолютного зла, нет кровожадности, нет ничего, за что можно зацепиться и попытаться сыграть согласно заданным правилам. Там только расчет и анализ. Как вычислительная техника, у нее нет эмоций, есть алгоритм, согласно которому решаются задачи, исправляются баги.
Ликвидируются вирусы.
— Ч… что? — голос тихий и дрожит. Не потому что я притворялась, совсем нет, потому что я действительно боялась, однако, инстинкт самосохранения как ведущий инстинкт в экстремально стрессовых ситуациях берущий контроль в свои руки, подсказал, что выход у меня один. Единственный. И нужно двигать именно в этом направлении. Так что дрожание голоса я подавлять не собиралась. Как и панику и истерику.
— Женя, мне интересна цепь наших удивительных встреч: клуб и машина, клуб и Женя-официант-Андрей, которого никто не знает и никогда не видел. Ограбление моего банка и снова Женя и Андрей, на этот раз это два разных человека, но в интригующий момент. Опустим твою ложь про парня, пристающего к тебе в клубе. Пропустим невероятно занимательную, но все же выдуманную историю о причине перевоплощения в официанта Андрея и увлекательные фантасмагорические истории о соболезновании Шеметову в десять утра, в субботу в головном офисе банка. Опустим это все и перейдем к сути, пока я не перешел сразу к тому моменту, когда, так и не получив от тебя достоверную информацию… — он замолчал, глядя за мое плечо в стену и в светло-карих глазах мелькнула и сразу же исчезла тень чего-то неопределенного, труднохарактеризуемого, особенно, когда внутри кроме паники и уже едва подавляемой истерики ничего нет. Он закрыл глаза и когда вновь посмотрел на меня, взгляд был уже ровен, лицо непроницаемо, так же как и совершенно спокойный голос, — вчера я дал тебе слово, что не обижу, а сегодня обстоятельства едва не стали фатальными для моих людей. Я не хочу нарушать свое слово и причинять вред молодой, наверняка, просто немного дурной девчонке с синдромом везения утопленника. Однако, все намекает на то, что я очень наивен и в нехороших методах есть необходимость, но я этого не хочу. Так помоги мне, Женя. Скажи мне правду.
Чтобы ты от меня, Данки и Дениса мокрого места не оставил, цепной пес со взглядом Медузы Горгоны? У меня тоже есть семья. И мне нужно время, чтобы найти и помочь исправить то, в чем член моей семьи не виноват. Мне просто нужно немного времени. Я не конченная дура, я понимаю, что все вскроется. Понимаю, к каким мыслям приведет цепного пса моя биография, но мне нужно чуть времени, нужна записная книжка с зашифрованными адресами, где Киселев отсиживается после совершения работы. Мне необходимо время. Чтобы сбежать. Найти. Исправить.
Вдох. Принятие решения. Выдох. Затравленный взгляд с искренним страхом исподлобья на него.
— Я в больницу ехала ложиться, а тут Андрей Павлович позвонил из-за Даны. Он думает, что она могла меня вписать в завещание, а это неправда, я просто на нее недолго работала, а он думает что вписала… А мне в больницу надо, у меня с собой вещи, документы, — сильнее стиснула рюкзак на мелко дрожащих коленках. — Мне нужно в больницу… У меня психическое расстройство. Диагноз. Я на учете стою. У меня реактивный депрессивно-пароноидальный психоз с галлюцинаторным синдромом… бред открытости мыслей и им… императивные гол… голоса… и обострение сейчас идет… — проблеяла заплетающимся языком и заревела, сгорбившись и пряча ревущее лицо в ледяных ладонях, сквозь всхлипы выдавливая, — мне голоса у меня в голове приказывают делать вс… всякое, а я не могу не выполнить, потому что пло… плохо всем будет… или я умр… умру… а в клубе правда все так было… парень приставал и голоса сказали так сделать… а я не хочу, но вдруг умру…
— Что, блядь? — неподдельное изумление в его голосе.
А мне, пока я торопливо припоминала симптомы моего фейкового заболевания, пришла неуместная мысль — несмотря на пиздецовость ситуаций в которых мы с ним сталкивались, несмотря на то, что его грабанули на ярд и прочий ад, я еще ни разу не слышала от него мата.
Глава 7
Капли дождя ударили в лицо, как только открылась дверь и я шагнула за порог заметно сбавившего хаос головного офиса. Поморщилась, утирая зареванное лицо рукавом руки, свободной от хвата пальцев Анохина, пересекающего парковку и ведущего меня к стоящему в отдалении уже знакомому внедорожнику.
Открыл мне заднюю дверь, бросив Кириллу, сидящему за рулем и погруженному в телефон «заблокируй двери» и сел рядом со мной, напряженно уставившейся в спинку кресла водительского сидения, уговаривая себя соображать, а сердце биться чуть менее ускоренно, ибо грохот крови в ушах мешал сосредоточиться.
— В дурку, Кир. — Вздохнул Анохин, потянувшись между передними сидениями, чтобы взять с консоли между ними пачку сигарет и зажигалку.
— Первая мысль: наконец-то отпуск, — отозвался Кирилл, оглядываясь на затягивающегося сигаретой Костю, приоткрывающего окно. — Путешествие в психиатрическую больницу связано с тем, что девушка периодически Андрей?
— Утверждает что да, и даже лечилась, — стряхнул пепел и повернул лицо ко мне, уставившуюся себе в колени, сильнее стискивая рюкзак. — В остальном она как наш банк, не сдается, не признается, прессовать и пробовать договариваться бессмысленно, если сам сойти с ума не хочешь. Поедем выяснять достоверность твоей характеристики про смелость и разум.
Кирилл, уточнив у меня адрес и забив его в навигатор, выехал с парковки. Я, глядя на бегущие по тонированному стеклу дождевые струйки, вслушивалась в их разговоры по телефонам. Почти безостановочные. Малопонятные по сути, но весьма понятные по антуражу, ничего хорошего мне обещающему, хотя дела явно меня не касались…
До больницы доехали быстро. Кирилл припарковался у заезда на территорию и, выйдя из машины первым, любезно открыл мне дверь, удерживая прохладным взглядом, пока Костя, покинувший салон, обходил машину, чтобы выбравшаяся на слабых ногах я, не сразу сообразившая, взяла его за подставленный локоть, и он повел меня ко входу в больницу. Кирилл шел за нами в шаге расстояния и мои надежды съебаться таяли быстрее мороженого в микроволновайке, херачевшей на полную мощь.
Я все же пробно дернулась — только повела корпусом, когда пересекали КПП, но Костя тотчас сжал мою руку локтем, а Кирилл сократил расстояние до того предела, когда физически ощущаешь, что сзади тебя в непосредственной близости человек. И на это раз его хватательный рефлекс не потерпит поражений. В моих мыслях было только одно: трунь.
Внутренний двор больницы был пустынный в эту ненастную погоду. Пересекая небольшую аллею, ведущую ко входу в приемный покой, я нервозно вытерла рукавом капли, падающие на лицо с крон деревьев, окружающих подъездную к приемнику дорогу. Дернулась, чисто на рефлексе, когда Анохин, зажав телефон между плечом и ухом, сухим жестом натянул мне на голову капюшон ветровки. Натянул и в ответ на мое движение снова теснее сжал мою руку. Тоже, видимо, рефлекс выработался.
Мой рюкзачок, свешанный с руки, взятой им в плен, уныло бренькал Анохину по бедру, но он этого как будто и не замечал, беспрестанно разговаривая по телефону и ведя меня к приемному покою.
Невысокие ступени, тяжелая дверь, потянутая Кириллом на себя и первым вступающим в недлинный полутемный коридор, выкрашенный персиковой краской. Анохин, завершив звонок, подтолкнул меня вслед за ним, замыкая процессию.
Несколько шагов в тишине по направлению к небольшому помещению, откуда доносилось бормотание телевизора и запах кофе, и шаг за порог.
Увидев того, кто сегодня на приемах дежурил и сейчас переводил на меня взгляд от улыбающейся ему медсестры, сидящей за соседним с ним столом, у меня в глазах потемнело от непередаваемой смеси радости и отчаяния. Радости, ибо синдром утопленника на секунду взял перерыв, и я снова обрела надежду, что не все так беспросветно хуево. Отчаяния… ну, тут перечислять заебешься.
— Здравствуйте, Артур Дамирович, — пробормотала я глядя в глаза бывшего и, сжимая обеими руками рюкзак, просеменила к кушетке возле врачебного стола.
Артур справился с лицом прекрасно, хотя и был бесконечно удивлен, но чтобы это понять надо хорошо его знать. Его профессионально невозмутимое лицо спасло нас от… не знаю чего, но определенно спасло.
— Здравствуйте. — Отозвался он, мазнув взглядом по моему сопровождению, оставшемуся возле двери.
— Я у вас три года назад в отделении лежала, — тихо пролепетала, печально глядя в пол, неверными, подрагивающими руками доставая папку с документами. Положив ее на край его стола, вцепилась в ремешок рюкзака на коленках и посмотрела на Арчебальда в еще большей печали.
— Да… ваше лицо кажется мне знакомым, — я уже ненавижу эту фразу. Артур посмотрел на мои документы и поднял взгляд на Костю и Кирилла, адресовывая вопрос им, — а вы, простите, кто?
— Я дядя, — невозмутимо проинформировал моего бывшего Костя, опираясь спиной о стену, облицованную кафелем, — а это мой водитель. — Повел подбородком в сторону кивнувшего Кирилла, набирающего сообщение в телефоне. — Племянница утверждает, что у нее начались некоторые проблемы со здоровьем. Решили не откладывать и провериться. Будьте добры.
Пауза на мгновение, однако, психиатр из Арчебальда всегда был отличный. Он, не став устраивать ненужные загоны по поводу присутствия «водителей» и прочего, взял папку с края стола, жестом велев медсестре начать готовить документы на прием.
— Венедиктова, да, я вспомнил. — Кивнул Артур, задумчиво прищурившись, глядя в мой паспорт и передавая его вместе с полисом медсестре.
Ему бы в театральный, а не в мед, так натурально отыгрывал, хвала высшему разуму! Ну, а чего удивляться-то. У него было время прорепетировать, столько времени изменял, а я не заподозрила. Актер от бога! Так, не о том я сейчас, совершенно не о том.
— Снова голоса, Евгения? — спросил Артур, принимая историю болезни от медсестры, заполнившей титульный лист и теперь разносящей мои данные по журналам.
— Да. У меня был стресс недавно и начались голоса. — Вздохнула я, снова, почти уже привычно паникуя внутри, ибо почти не помнила, что там говорить надо. Артур обычно сам все писал и с врачами разговаривал. — Говорят, что нужно, ну… делать всякое, мужчиной быть, одеваться там как они… делать все это…
— Да, я вспомнил, — Артур кратко посмотрел на меня, заполняя бумаги, — снова угрозами заставляли носить мужскую одежду?
Господи, спасибо! Похуй на Эмму, серьезно! Мой бывший адекватный человек! Я едва не разревелась, судорожно, сбито кивнув и думая только о том, что если Эмма его обидит, я буду не равнодушна к ее рыжим волосам. Это моя благородная стерва, а не ее. Сейчас с ходу понявшая, что дело пахнет керосином и снова без расшаркиваний делающая то, чего не должна была, даже не подозревая из какой бездны помогает выбраться.
Дрожащим голосом отвечала на его вопросы, изредка метая напряженные взгляды в угол и моя напряженность вкупе с этими телодвижениями прекрасно сходила за типичный для сей патологии уровень повышенной тревожности. Артур продолжал уточнениями тонко наводить меня на воспоминания характерной симптоматики, заполняя историю. Я старалась не смотреть в сторону своего дяди и его водителя, стоящих все так же рядом со входом и не проронивших ни слова.
Нервничала, едва не сбивалась, глядя на ручку в пальцах Артура, пишущую чуть обширнее и красочнее то, что я ему говорила. Выписывая строчка за строчкой гарант того, что в таком состоянии мне необходимо находиться здесь, под контролем профессионалов.
Сердце заходилось, когда он, сверившись со сводкой по местам в отделениях, определил меня в то, где я уже была и, дописывая последние строки в истории болезни, велел крепкому санитару, незаметно скучающему на стуле в углу помещения, отвести меня туда.
— А назначения? Тарасыч опять ругаться будет, что с приемника поднимаем без назначений, — отметил санитар, глядя как Артур, только было закрывший историю, но тут же сделавший вид, что просто перелистнул страницу, быстро написал пару строк на следующем листе и протянул бумаги санитару, взглядом никак не выказав явно сходные со мной мысли: ублюдок! Вот тебе какая разница вообще? Твое дело маленькое: пациентов по отделениям разводить и иногда скучивать сопротивляющихся лечению.
Я робко посеменила за санитаром, вынимающим из кармана пижамы ключ-вездеход и направляющимся в сторону двери, ведущей во внутренний коридор больницы. Стараясь не оглядываться на все так же молчащих конвоиров вышла в коридор и поплелась за сволочью в сторону лестницы.
Неширокая площадка перед массивной дверью в отделение. На стульях возле входа своей очереди на свидания ожидали родственники пациентов. Щелчок замка от спецключа и я вслед за санитаром пересекаю коридор с кабинетами врачей и дверью в виппалату, до следующей двери, ведущей в уже общее отделение.
На первом посту возле входа, пожилая санитарка, переписавшая мои данные в журнал и тепло мне улыбнувшаяся. Зинаида Петровна, в большинстве своем добрая и общительная бабулька, лихо скручивающая и вяжущая к кроватям пациентов в моменты их обострений.
— Привет, Женечка, — ласково улыбнулась мне она, сердобольно добавив, — снова, да?
Я грустно покивала и пошла вслед за сволочью мимо дверных проемов в палаты, к сестринскому посту. Вообще, народу не так уж и много, многие лица узнаваемы. Ну, херли, психиатричка это такое подразделение с постоянными клиентами, как правило. На посту медсестра новенькая, смена мне не знакома, кроме тети Зины. Быстро и поверхностно меня опросила, заполняя херову тучу бумаг и, изъяв и описав украшения, документы и телефон, пока второй медбрат, тоже мне неизвестный, осматривал мой рюкзак, определила меня в палату.
Зашла, поздоровалась с тремя взрослыми женщинами, моими в перспективе недолгими соседками. Только застелила выданным бельем свободную кровать у входа, как меня позвали на процедуры. Пиздец, блять, началось в колхозе утро…
Процедурошная медсестра, именно процедурошная, а не процедурная (в прошлый раз захуярившая мне по случайности пролонгированный препарат вместо аналога краткого действия, за что ее выебли и едва не уволили потом, пока я в коматозе два дня валялась), сделала вид, что она меня не узнала. Захерачила нейролептик и я, чувствуя, что он мне, конечно, нужен, но лучше бы не надо, даже не удивилась тому, чему удивилась она — малой дозе в назначениях Артура, и вышла из процедурной, отчаянно надеясь, что несмотря на действие лекарства соображать я смогу…. Если я перестану соображать это худшее, что может сейчас случиться,
Стоя в небольшом туалете с шумно работающей вытяжкой, угостив нормальными сигаретами двух теток, тут же отставших от меня с разговорами, смотрела через стекло двери на размеренную жизнь отделения.
На третьем посту, возле туалета и душевой, решая сканворды на тумбочке, скучала санитарка. Медбрат прохаживался мимо палат, изредка останавливаясь и перебрасываясь с пациентами парой слов. Возле сестринского поста, разместившись на диванах и стульях, в открытой столовой пациенты проводили досуг за настольными играми и просмотром телевизора. Входная дверь отделения открылась, впуская буфетчицу с ведром компота и двух помощниц из числа самых надежных пациенток, несущих сейчас ящики со жратвой. Все ровно так же, как три года назад. Здесь как будто время застывает, только лица меняются, да и то не все.
Выдохнула дым в сторону вытяжки, чувствуя, как начинается — тормозится внутреннее напряжение, накрывается вуалью вязкого безразличия, но башка пока варит и никак не догоняет, что делать с тем, что должные ситуации эмоции начинают медленно угасать. Хуево.
В своей палате, забравшись с ногами на кровать, изображала рефлексирующее бревно с глазами и не шла на контакт с местными аборигенами, ожидая именно того, важного, напрягаясь каждый раз, когда звонил телефон на посту или щелкал замок двери в отделении. И это самое важное не заставило себя долго ждать — громко прозвучал голос медсестры, зовущий меня по фамилии и сообщающий, что вызвана на беседу к врачу.
Попытка эмоционального фона отозваться на взрыв адреналина. Пока успешно. Я посмотрела на чуть дрогнувшие пальцы, действительно радуясь ватной слабости в ногах, как ответу на обуявшую мысли тревогу.
Зинаида Петровна выпустила меня из отделения и я облегченно вздохнула, глядя как Артур открывает дверь кабинета заведующего и, махнув мне рукой, заходит внутрь небольшого, но уютного кабинета Тарасовича. Я ожидала увидеть зава в нем, но помещение было пустым.