Капли по его лицу, стертые моей еще подрагивающей ладонью, когда жадно всматривалась в него, кривясь и сцепив зубы от трогающих судорогой удовольствия поцелуев стихающего оргазма.
Его губы приоткрылись, расслабленная полуулыбка и он, не открывая глаз, чуть повернул лицо и коснулся поцелуем моей ладони. Закрыла глаза, подаваясь вперед, обнимая его за плечи и вжимаясь лицом в горячую шею, судорожно выдыхая. Усталая, расслабленная нега тоже удлинена от простого прикосновения. От того, что было сказано без слов, рассеяв внутренний страх, который почти успел сформироваться. Он же дал слово, да, разумеется… но то что ново, все равно страшит, как бы тебя не убеждали, что опасаться не стоит, что все хорошо, даже когда вокруг полный пиздец, все равно все будет хорошо…
— Кость, — почти неслышно, просительно и несмело, все так же вжимаясь лицом в его шею, когда осторожно опускал на ватные ноги, медленно отстраняясь и секундный дискомфорт так неважен, просто крепче обнять и вообще ничего не чувствуешь, кроме упоительного тепла под кожей.
— Что? — все же услышал, осторожно убирая с плеч мокрые пряди, приобнимая за талию и касаясь губами лба.
Сглотнула, выдохнула и, отстранившись, сказала совершенно другое, глядя в светло-карие глаза:
— Давай каждый сам помоется и желательно друг друга не касаясь, а то я сейчас снова не о гигиене думать начну. — Хрипло рассмеялась, внутри умоляя вывести в знакомое направление взаимной иронии.
— Угум, конечно, — согласно покивал он, сделав невозмутимое лицо, но улыбнувшись глазами. — Вообще, ты такая непрактичная, Андрюш, сколько можно воду лить просто так. — Подал мне гель для душа и мочалку, но, подумав, забрал обратно и дал шампунь с кондиционерами. Командор определяет кому что нужнее. — В Конго тебя бы прибили за такое кощунство.
— А зачем вы туда ездите? — брякнула я, вздохнув и принимая бутылки.
— А кто тебе про это рассказал? — он уже отвернулся, но тотчас повернул голову в профиль. Я, прикусив язык, не ответила. Он фыркнул, прицокнул, и заключил, — ясно. С духами безвременно усопших же знакома. Болтливые духи, однако.
Я отвернулась, мысленно себя проклиная и удерживая в сознании мысль, что растворяться в другом это хорошо, но растворяться без остатка — непростительная глупость.
Анохин телеса свои отмыл значительно быстрее, ведь у его болида не было надобности ухаживать за волосами, и, когда он вышел и выжимал в раковину рубашку и штаны, меня снова торкнуло. Вот вроде бы и отжарили так, что будь здоров, а глядишь на сие невозмутимые красоты и внутри снова все трепещет.
Выпендриваясь, выставила ногу, красиво откидывая голову и мысленно заматерилась, когда шампунь попал в глаза, а сделать ничего было нельзя, ибо с воплями в ебальник струю направить и яро тереть глаза, так не эротично, а процесс запущен — он мазнул взглядом и задержался. Глаза щипало все сильнее, рука так и дергалась к лейке, а в голове мучительный вопль — Костя, пожалуйста, уходи, я же без глаз останусь и как тогда я буду на тебя любоваться!
Неожиданно, но щелчок двери и я, тихо подвывая, совсем не эротично, а истерично начала тереть глаза, едва лейкой не ударяя себе по ебальнику, отплевывая воду, матерясь и благодаря Будду.
Закончив с водными процедурами, замотав измученный болид в полотенце, покинула помывочную. Командор обнаружился на кухне. Снова все так просто и легко. Кофе себе, для меня чай. Он видел утром, что я разбавляю водой, потому сейчас доливал фильтрованную в бокал, предназначенный мне, не оборачиваясь на меня. Улыбнувшуюся, прикрыв глаза, качающую головой. Все так просто…
Подошла сзади. Подавив то ненужное и неважное, со всеми этими условностями, просто обняла так, как хотелось. Просто хотелось. Упереться подбородком в лопатку и медленно вдыхать воздух. Его запах. Аромат. Он давно запутался в обонянии, еще тогда, с первой встречи в его машине. Давно узнаваем. Он идет мерно по крови, напитывает ткани, иногда опаляет, когда носитель этого аромата близок, когда настолько рядом…
Костя стоял и не двигался. Горячеет в этом тепле. Тоже. Заново. Голод почти утолен, но он есть и неизвестно сколько ему нужно для сытости, потому что снова… опаляет.
Сглотнув, почти не сомневаясь, провела руками с его живота медленно ниже. Перехватил.
— Женя, мне нужна рекламная пауза, — рассеянная улыбка в голосе. — Пожалей дяденьку.
— Нет, — мурлыкнула я, прикусывая тихо рассмеявшегося Костю за лопатку и, немного отстранившись от его спины, облизала ладонь.
Второй рукой, кончиками пальцев, неторопливо скользила ниже от пупка до границы полотенца. Нажатие и ткань соскользнула, мягко оседая в ногах.
Уперся ладонями о столешницу, опуская голову, наблюдая за моими руками. Одной, все также от пупка медленно идущей вниз и влажными пальцами другой руки, скользящими от начала ствола до его основания, чтобы несильно сжать. Улыбнувшись, коснулась губами лопатки и несильно порицательно укусила, потому что Анохин явно прибеднялся с паузами, ибо эрекция стремительно нарастала.
Прижалась грудью к его спине, касаясь ствола обеими руками. Его плечи чуть напряглись, взгляд все так же за моими руками. Ритм немного увеличила, одной рукой скользнув ниже ствола и сжимая кожу, поглаживая, одновременно проводя языком по линии позвоночника между лопаток, чувствуя первые капли влаги на кончиках пальцев, размазывающих ее по нагретой коже.
Его дыхание ускорилось одновременно с нарастанием ритма рук. Пара осечек, когда сжала слишком сильно в чувствительной зоне и он на доли мгновения задержал дыхание. Восстановившееся, когда исправила оплошность, одновременно с извиняющимся поцелуем в плечо.
Он все же не лгал, ему нужен был перерыв, ибо рука уставала. Прижалась лбом к его плечу, уговаривая себя не снижать темп, наслаждаясь жаром кожи, звучанием учащенного дыхания, понимая, что его финиш есть, просто нужно не сбавлять ритм, но мышечная слабость на секунду заставила пальцы ошибиться и он, отстранив ладонь от стола, сжал мои пальцы на стволе.
Мой протестующий легкий прикус его лопатки. Его усмешка.
Повернулся и в глазах такое… что просто утонуть и сделать это с наслаждением. Пальцы его свободной руки сжали мою грудь сквозь ткань полотенца. Склонился и выпил стон с губ, обхватывая за талию, прижимая к себе тесно и одновременно шагая вперед, подсказывая отступить. Стол, подсадил, снимая полотенце. Настойчиво надавил рукой в плечо, вынуждая улечься и языком по шее, до груди, слегка прикусывая и прислоняясь эрекцией к низу живота.
— Нет… — мотнула головой, приподнимаясь на локтях, глядя на него, с насмешкой посмотревшего на меня.
— Я тоже против отсутствия защиты, успокойся. Это так… чисто подразнить, — нажимая эрекцией на чувствительную точку, заставляя сразу потерять вопрос «кого именно подразнить?», когда обеими руками сжал грудь. Толчок явственней, нажим рук сильнее и волна удовольствия заставила выгнуться под его руками.
И едва не произошло страшное — хлипенький икеевский стол был категорически против такого с собой обращения и, протестующе крякнув, покачнулся.
Испугаться не успела, Костя среагировал раньше. Подхватив под поясницу и спину сдернул со стола, все-таки устоявшего, пока я, тесно обвив ногами торс Кости, с возмущением смотрела на эту подлую конструкцию. В голову пришла дурацкая идея. Дрыгнула ногой и Костя, только переведший на меня взгляд, на автомате спустил с рук.
— Это знак судьбы! — трагично возвестила я, сдернув полотенце со столешницы и, прижав ткань к груди и ладонь к тыльной стороне лба, в печали поплыла на выход из кухни, мимо несколько озадачившегося погорелым театром, но тут же печально покивавшего командора с эрекцией.
Ну какой же он…
Когда он требовательно дернул за локоть на себя почти миновавшую его меня, резко развернулась и, обхватывая его шею и плечи, жадно впилась в улыбающиеся губы. Прижал к себе вплотную, срывая дыхание, подавляя язык своим и внезапно отстранился. Совсем. Сев на стул и оперевшись локтем о столешницу, подпер висок пальцами, приподнимая бровь и глядя на растерявшуюся меня.
Уйти, что ли?
Мысль канула в Лету сразу же. Потому что вид Константина Юрьевича, абсолютно расслабленно сидящего на стуле, мягко говоря, завораживал. Ни грамма стеснения, нагой, с плавленым золотом в глазах, в ожидании приподнявший бровь и ее излом явственнее, добавляя резкости чертам лица, даря сродство с хищными, когда настолько все раскованно. Не совсем была уверена, что правильно поняла, но гипнозом то, что вихрилось в его глазах и путалось в горячей крови. Путала мысли. Шаг к нему, останавливаясь между его разведенных ног и колени только начали подгибаться, но остановились, когда он, усмехнувшись, отрицательно повел головой.
Резко двинулся вперед, сжав мое предплечье и дернув на себя так, что почти упала спиной на его грудь. Обнял, прижимая мои руки к моему же телу без возможности пошевелиться и прикусил за плечо. В мыслях горячеющий густой туман от ощущения эрекции под собой, от силы обнимающих рук.
— Кость?.. — хрипло позвала, ощущая, как двинулся подо мной, разнося под кожей опаляющий аромат. Свой. Но без защиты я не согласна…
Ослабил объятия, но лишь для того, чтобы сжать мои колени и повести ими так, чтобы перекинула ноги за его, а он свои развел шире. Сухой жар по горлу, когда его пальцы сжали грудь и правая пошла рука вверх, к моей шее. Надавил, заставляя откинуться на него, теснее вжаться и вздрогнуть, когда пальцы его левой руки ногтями по животу, до низа, поверхностно по вновь пульсирующей точке и ниже, размазывая влагу по коже.
— Поцелуй меня, — негромко произнес, так же неторопливо отпуская шею, напоследок сжав сильнее и поверхностными касаниями спускаясь пальцами по груди, по чаще вздымающимся ребрам, все ниже, когда я бесполезно пыталась обернуться, чтобы сделать то, что набатом и жаром стучало в голове, но он, улыбаясь делал все, чтобы не смогла его поцеловать.
И резко запустил два пальца одной руки внутрь с одновременным нажимом пальцами второй на самую чувствительную точку, рывком разводя свои ноги и, соответственно, мои.
Легкая болезненность затерялась в спирали, скручивающей внутренности. Скручивающей неумолимо и сильнее, когда пальцы внутри кпереди, а прикосновения на к пульсации снаружи мягче, но быстрее. Напористость выраженная, оттесняющая на край сознания факт, что вроде бы измотана, оттесняя и сжигая его возрастающим интенсивом движений, запускающих дрожь от того что рефлекторно хочется свести ноги, но он, чуть приподняв колени, не позволяет. И новая атака с прикусом плеча, ударом пальцев внутри и нарастанием ритма снаружи. Стремительные поцелуи пламени сжавшегося нутра. Головокружение. Срыв дыхания, а кислорода в кипящей крови и без того мало.
Мольбой его имя и новая атака, и снова не дает свести ноги, удерживая локтями, когда повело на нем от ощущения жара под кожей, от раздавленных в венах капсул с обжигающим горчичным медом, насыщающим кровь приторностью и жаром, становящимся почти непереносимым. И все взвинчено почти до предела, отражающегося дробящимся эхом в сорванных из-за обрыва дыхания стонах, когда он не сбавлял ритм, когда наращивал, целуя плечо, покрывшееся как и все тело испариной. Движение глубже, усмешка мне в ухо, предупреждающая, что сейчас спалит. Чисто на инстинктах, ощущая гнет того, что вот-вот прорвет и без того уже дрожащую плотину, рефлекторно вновь попыталась свести ноги, отстраниться, но удержал локтями и развел ноги шире. Ритм в бесконечность, глубина до легкой степени болезненности и все кануло в шлейф обжигающего меда в венах, сжегшего их дотла и просочившегося в ткани, напитавшиеся разносом такой силы, когда она непереносима, когда пытаешься прекратить, свести ноги, приблизить сход, потому что сознание меркнет, а не можешь… прошивает и прожигает насквозь, не топит, а уничтожает наслаждением, когда теряешь власть не над телом, над всем… Безумство. Горячее и дурманящее, поглощающее без остатка, когда удерживают в руках, в которых погибаешь от удовольствия.
Мир выстраивался медленно. Сердце учащено, почти до сбоев. Осознание неторопливо сбрасывает сети с мыслей, неторопливо дарует власть над телом и ощущение этого тела. Слабо подрагивающего в его руках. Давно сменилась поза или недавно, не понять, просто обе ноги перекинуты через его бедро, а голова на плече. Губ касаются губы, но так поверхностно, едва ощутимо. И снова мерное мерцание плавленого золота под сенью густых темных ресниц.
— Командор, ты извини, но у пажа сил не хватит на ответочку, — голос слаб, как и сама.
— Значит, за тобой должок, капрал, — ирония мягкая, как и выражение глаз. — Попили чай на ночь…
Слабо прыснула, вставая на неверные ноги. Уныло в душ, после на кровать. Он, поплескавшись в обмывочной, пришел позже, когда я была почти уже в беспамятстве.
— Андрюш, ты дрыхнешь, что ли? — его голос очень тихий. Сил не было, даже чтобы поморщиться. А он чуть громче, но все равно тихо, — Женя?
Полная парализация всего тела дичайшей измотанностью, так что снова не отозвалась.
Укрыл и немного посидел рядом. Я чувствовала его, ощущала, что смотрит. Хотелось открыть глаза и увидеть, что именно было сейчас в светло-карих глазах, но все тело было налито свинцом, а веки особенно. До слуха донесся шелест ткани и ощутила, что склонился и, очень поверхностно огладив скулу пальцем, убирая еще влажную прядь с лица, осторожно подоткнул одеяло, поверхностно, почти неощутимо коснувшись губами виска. В сонную негу под кожей тягучей карамелью наслаждение.
Я вдруг поняла те взгляды Таши и Ли, мгновенно мягкие, такие женственные, когда в квартире прозвучал голос Кирилла.
Таня, которая взглядом яйца Андрею заморозила. Лиза, просто на секунду взглянув на него, взглядом испепелила. Зелимхан их берсерками зовет и я примерно понимала, что они из себя представляют, эти первые секретари капо ди капи, доносящие до всех его распоряжения, следящие за исполнением и жестами руководящие серьезной наружности мужчинами. И понимала вот то, что было в их глазах в ту ночь, когда на кухне были мы втроем и за ними приехал Кирилл. Я осознала полностью почему была тогда Лизина ложь и мгновенная Танина шлифовка этой лжи. Поняла из-за Кирилла, застегивающего обувь одной, прикоснувшись губами к ее колену и подхватившего на руки вторую… Когда ты можешь очень многое выдержать и сделать, под скупым жестом мужских пальцев убирающих прядь с лица во мраке и тиши, ты беспомощна. Так по особому. В слабости, за которую не стыдно, за которую хочется поблагодарить. От мужской нежности, боготворящей женственность и видящей ее, не скрывая уважения к тому, что ты можешь… От этого не защититься, от этого такие новые проблески огня в знакомом мраке, и все встает под другим углом, в том числе и ты сама.
Когда мужчина обращается с тобой бережно, даже зная, что ты можешь на самом деле едва ли не стены лбом сносить при необходимости, то ощущаешь тонкость, легкость в себе. Хрупкость и женственность, которую вот так старательно оберегают и заботятся о ней, ощущается не только согревающее тепло внутри, но и просто становишься мягче и от этого чувствуешь себя сильнее, несмотря на парадокс звучания. Оба чувствуют себя сильнее, потому что на него смотреть не можешь иначе как на мужчину, и относиться к нему иначе как к мужчине не получится. И в себе увереннее становишься от такого его отношения. Увереннее по-женски. До атомов, с которыми он знаком, уже разобрал на них своим отношением и свято их оберегает… до его атомов, за которые многое стерпишь, лишь бы сохранить их, лишь бы сохранить его самого.
И глядя сквозь ресницы как он тихо выходит из комнаты, мне вдруг захотелось плакать. Причины вроде нет, а то, что теплой нарастающей пульсацией из солнечного сплетения и по всему телу, нутру, душе и разуму… за это так хочется отблагодарить, а подходящих слов просто не существует, чтобы хоть десятую часть того, что ощущаешь, передать. Мне кажется, если бы люди чуть смелее любили, все в этом мире было бы намного лучше…
Однако расслабилась я рано.
Я не сразу поняла, что занесенные им из прихожей вещи в комнату, мои. Кейп, обувь и из ванной мои вещи. И вообще все, что могло намекнуть на женский пол в квартире. Второе осознание, пославшее на хуй сон — он полностью одет. Третья аларма — плотно закрыл дверь.
Нихуя ж себе. Это мы чего, гостей ожидаем? Сна не то что как не бывало, но нахуй он пошел. Приподнялась на локте, с подозрением всматриваясь в дверь. Он измотал меня. Измотал намертво в три акта, чтобы отрубилась сто процентов. Угум, ну, допустим, сработало.
Одевшись, села под дверью и стала ждать, вслушиваясь в мертвую тишь квартиры. Не знаю, сколько прошло времени, часов в спальне не было, но мой оттраханный болид едва меня не подвел — вырубать начало. И именно в этот момент распахнулась входная дверь.
Снова тишина. Он просто ожидает. Напряжение по нервам. И почти их щелчок когда:
— Жизнь ворам.
Я знаю этот голос, я его слышала. Хищные, мурлычущие, едва ощутимые вибрации в интонациях.