Костя вставал сам, без будильника.
Время около семи и он беззвучно поднялся с кровати. Я, подавляя зевок, смотрела сквозь полумрак, как удаляется в ванную. Заслышав приглушенный шум воды, поднялась с постели. Пластик кнопок под пальцами на кофе машине, вкус мяты от зубной пасты на языке, взглядом неотрывно на отражение его силуэта сквозь запотевшие стекла душа.
Упав на живот на простынях, сонно наблюдала как Костя, с полотенцем на бедрах, только было тронулся в гардеробную, но все же изменил маршрут, присев сначала на край постели. Его пальцы по моему лицу, убирая прядь, заправляя ее за ухо, мимолетно, поверхностно едва ощутимо оглаживая пальцем скулу.
Движение почти обыденное, он нередко так делал. Нередко так смотрел. Но в утренней тишине рассвет снова не только за окном.
Приподнялась, просительно задержав его за предплечье. Придвинулась ближе, прикоснувшись губами к его плечу, втягивая его аромат, едва-едва просачивающийся сквозь запах геля для душа. Аккуратно пересела на его бедра, оседлала, обвивая шею и плечи руками, целуя в висок, и обнимая теснее.
Чуть откинул голову назад и губы в губы. Мягко, нежно. Осторожно обнял, скрещивая руки на пояснице, теснее вжимая в себя, размыкая зубы и поверхностно касаясь языком моего. Запуская негу под кожу и мурашки на ней.
Слегка двинулась на его бедрах и он тут же прервал поцелуй, чтобы сообщить ненужное и неважное — да, он не купил другие презервативы. Не нужны, — притянула его голову себе, целуя глубже, обнимая теснее, ощущая ток под кожей от тепла его кожи, горячеющей, как и набирающая силу эрекция.
Снова слабая попытка его протеста — расслабив руки, попытался осторожно отстранить, полагая, что сейчас либо просто дразню, либо все перейдет в оральный секс, а хочется иного. Вот того, что опутывает тяжестью не только вены, но и мысли, утяжеляя их все сильнее, когда снова двинулась по эрекции. Но промолчал, когда настойчиво надавила на его плечи, подсказывая лечь на спину, одновременно чуть приподнимаясь на нем, чтобы убрать ткань, нагретую жаром кожи, его и моей.
Коснулась эрекции, сжала. Кожа исходит жаром, как и он сам, как и то, что в его глазах, снова плавя золото, где почти мольба. И осторожно опустилась на него сверху, сжимаясь от стремительно разрастающегося чувства распирания, крадущего дыхание и пускающего дурман в кровь и разум, все более распыляющийся от вида того, как он с силой прикусил губу и его глаза подернулись поволокой.
Остановилась, заставляя себя сделать вдох, кислорода во вскипевшей крови и так было мало. Он осторожно сжал ягодицы и сжал сильнее, когда двинулась на нем, снова задерживая дыхание и подавляя порыв откинуть назад голову, в которую копьем ударило яркость удовольствия, горячего, тяжелого, сжимающего мышцы и запускающего сердце в неистовый ритм. Приказывая взять такой же. Но это было слишком. С каждой моей попыткой ускориться, ощущала слишком быстрый подвод к своему финишу, пропитанного его запахом, его жаром, мерцанием расплавленного золота.
Костя усмехнулся пересохшими губами. Приподнялся на постели, крепко обхватил за талию и сбросил с себя на прохладу простыней, тут же упав сверху. Движение его бедер было резким и меня выгнуло и повело под ним. Под его руками. Одной, переплетенной с моей, заложенной над моей головой, вдавив в подушку, и второй, стиснувшей бедро ноги, обхватившей его за торс. Ее, этой рукой, повел по моей коже кончиками пальце. По боковой стороне бедра и выше, уходя на живот, по нему снова выше, по вздымающимся ребрам, кзади, за спину, подхватывая, приподнимая на постели, когда вновь двинулся вперед, одновременно углубляя поцелуй, срывая дыхание, сердце и свое имя себе в губы.
Чувство тока внутри острее, они почти лезвием, почти отправляя в паутину парализации любую способность мыслить из-за его силы, когда вдавливал собой в простыни, от ощущения сплетенных пальцев над головой, от вкуса его поцелуев, его горячего дыхания, обжигающего мою и без того пылающую кожу. Дышать было все тяжелее, все сложнее удерживать разум, когда все внутри сплеталось в спирали нарастающего удовольствия, жара, путающего мысли, сжимающего мышцы, сложившееся только в одно имя, срывающееся с покусанных, пересохших губ. Спираль ощущений закручивалась теснее, все почти слилось и остановилось на пагубно тонкой границе. Одно его особо сильное движение и мир померк под взрывом внутри, ударной волной сотрясший меня, не справляющуюся с такой мощью, когда коротило разум осколками мира, впиваясь в него, одаривая вместо боли непереносимым наслаждением. Просто чудом успела осознать, что отстраняется, что уже близок и сжала ногами его бедра, с трудом, но резко подаваясь вперед, опьяненно глядя в глаза, опаляющие тем, что творилось в них. В нем самом. Сквозь все сгущающейся налет удовольствия, готовый вот-вот переродиться в цунами наслаждения, прошивающими искрами мелькнули неверие, надежда, почти мольба. Сорвано улыбнулась, слабеющими ногами сжимая его бедра сильнее, подтверждая. Миллиардные доли секунды и его разорвало.
Сильнейшая дрожь тронувшая крепкое тело, руки, вжавшие в себя, покрывшиеся мурашками, замершее дыхание, откинутая голова и проступающие на шее вены, пока его коротило, уничтожало, вжимая в меня все сильнее. Вжимал в себя все сильнее. До отчетливой боли, физически сминающей скатывающийся собственный оргазм, но отправляя в него ментально от мощи того, что расходилось от него волнами. Бархатным всеобъемлющим окутывающим теплом, чувственным бесконечным наслаждением и глубокой, насыщенной мужской нежностью, несмотря на то, что утерян контроль над телом и физически чувствуешь иное, что кости вот-вот затрещат, но то лишь физика…
Несколько секунд и обессиленно упал сверху. Его первый вдох дрожащий, срывающийся и сухие горячие губы ошибаются, когда он попытался поцеловать меня в висок, но просто прижался ими к коже, вдыхая мой запах. И я млела от ощущения его сердцебиения, тяжелого и ускоренного, тяжести его тела, еще слабо подрагивающего. Осторожно расплел пальцы, и положил обе руки под мою спину, когда теснее обнимала его плечи, отвечая на поцелуй, на то, что было в нем. Придвинулась ближе к нему, как только отстранился, упал рядом, осознав, что мне трудно дышать. Взяв мою ладонь, поцеловал в основание, с трудом сглотнув и приоткрывая глаза.
Долго в тишине разговор без слов и его губы снова касаются основания моей ладони, когда зарывалась лицом в его шею, обнимая крепче, касаясь еще горячей кожи дрогнувшими, улыбающимися губами.
Он снова в душ, а я, обретая контроль над болидом, пялилась в потолок и задавалась риторическим вопросом — дура ли я? И если да, то почему именно?
Неделя до старта рдеющих знамен, так что, в принципе, маловероятно — это и венчало список слабых аргументов «за», когда на порыве оседлала Костю. Но то, что сейчас было в словах без слов, тут не один наркоз для совести не справится, чувствуешь себя сукой. Не сучкой, а конкретной сукой, прямо самой себе по ебальнику бы съездила, если бы не жалко было.
Хотя… чего переживать? Нормальный мужик, у меня даже подсознание за него проголосовало (нужно, кстати, провериться, но, думаю, помидоров там больше нет), к детям я нормально отношусь, если они нормальные, болид у меня здоровый. Подумаешь, пиздецы одни за другими в жизни, да? На фоне-то таких аргументов!
А вот чихуа-нихуа, — возразил ящик с помидорами, подражая Кате с пинка открывая дверь в рациональность, — одно дело в веселые старты по городам удариться вдвоем и совсем иное, когда не вдвоем.
Едва всплывшие в мыслях слова Стаса о том, что чилиться буду у друзей иногда, намертво задавлены веским — у него шеф не Костолом, которого собственные дети ненавидят. Кот чипирован и воспринимает это положительно. Обоснованно положительно, это уже очевидно, как очевидно и то, почему именно Костя оказывал сопротивление, когда его чипировали и почему сейчас у него чипа нет. Так что ждем, надеемся и верим в семь дней. Дура. Еще и сука, оказывается. Даже помидоры осуждают.
Как же тяжело жить с мозгом и совестью…
Он вышел из ванной быстро, собирался второпях, его уже ожидали. На мгновение прекратив свой неистовый движ перехватил меня, направляющуюся в ванную, и зажимая между собой и стеной у входной двери, сорвал краткий поцелуй.
— Сегодня твой первый рабочий день, Андрюш, — его голос глух и рассыпается в тишину, — через два часа спустись на паркинг, отвезут в офис. Познакомишься с Тимофеем Мироновичем Федосеевым, твоим непосредственным начальником.
Я задержала дыхание, с неверием вглядываясь в лукаво улыбнувшиеся глаза, и в его почти шепоте отчетливо прозвучало эхо смеха:
— Я так понимаю, имя тебе известно. Все время забываю, что ты из истинной нью скул, как минимум знающей историю дисциплины.
— Рифа, — выдавила я ник хакера, с несмелой восторженностью глядя в улыбающиеся глаза. — Руководитель хакерской группы, взломавшей японскую электронную компанию, вторую по величине в мире. Похитили их базы данных и заразили их внутренние локальные сети… в одиннадцати странах… там ущерб примерно в шестьсот миллионов бачей…
По коже мурашки. Федосеева задержали на Филиппинах, где он проживал около года и экстрадировали в Японию. Вернее, попытались, но двойное гражданство, российско-израильское немного воспрепятствовало в этом, и Федосеев хитроумным и не совсем законным образом сначала попал в Израиль, а когда Европол попытался вырвать его оттуда, то оказался в России, где и поехал отбывать, потому что в Японии ему грозило гораздо больше, чем отечественная двенашка, а с местного Дону японцам выдачи нет, тем более, когда чистосердечное в отделе пишут, лишь бы побыстрее закрыли.
— Доказали только десять, — прыснул Анохин не без удовольствия, чуть прикусив меня за кончик носа. — Тимофей Миронович двенадцать лет отсидел и пришел ко мнению, что сидеть он больше не хочет. Решил заняться легальным бизнесом. Вот. Сегодня будешь у него стажироваться.
Отцы-основатели, он говорил о встрече выпускников…
— Он… — только стала озвучивать свою мысль я, как Костя уже подтвердил:
— Да. Начинали мы вместе.
«… равных не было…»
И он утратил к этому интерес. Он сменил эти интересы. Ибо:
«…за три года полмира объездили, людей без напряга содержали и с такими же как мы из разных стран на короткой ноге…»
На короткой ноге… На основе интересов… Отцы-основатели…
— Кость, какой у тебя был ник? — взволнованно от мысли, что я явно его знаю, спросила я у Анохина, уже направившегося на выход.
Он тихо рассмеялся, поворачивая ручку входной двери и, переступая порог, повернув голову в профиль, негромко произнес:
— Пацифик.
Дверь тихо закрылась, а я пыталась вдохнуть, остекленевшим взглядом глядя на дверь.
Один из основателей отечественного и СНГ кардинга. Внезапно исчезнувший из сети в две тысячи четвертом, почти сразу после организации им и его группой DDoS-атак на сервера военных баз НАТО после вступления в их ряды Словении. Рухнувшие намертво сервера. Одно из самых громких и так и не раскрытых дел…
Предполагалось, что его по тихому либо завербовали в пендосскую или отечественную кибербезопасность (одна из самых частых и безумно наивных мечт мамкиных хацкеров), либо так же по тихому с пулей слег за такую наглость (одно из самых частых исходов того времени за таких нахрапы).
Нет.
Оказалось, что его пытали в отделе за кардинг, которым он уже не занимался. Он просто вернулся в родной город подчистить хвосты, а исчез, потому что его умывал минералкой Тиса перед тем как он вошел в систему и теперь ей управлял.
Через два часа спустилась на парковку и от того, что я увидела, едва переступив порог лифта, сжалось сердце. Напротив выхода привычно один из Анохинских тонированных внедорожников, но водитель, стоящий у задней пассажирской…
— Доброе утро, Евгения Руслановна.
— Доброе, Тимур. — Закусила губы, теснее прижимая макбук и сумку, едва не выпавшие из ослабевших рук когда увидела того самого парнишку, подошедшего к нам на фудкорте и попросившего позвонить. Сейчас в отглаженных брюках и рубашке, начищенных туфлях и с таким выражением в глазах… выглядящего совершенно иным, — действительно доброе.
— Я… кофе вам взял. Правда, не знал какой. — Неуверенная улыбка и отвел взгляд. — Взял тот, что вы мне покупали.
Закрыла глаза ладонью, надавливая, чтобы подавить ненужные слезы. В этот момент не думала ни о макияже, ни о том, как выгляжу. Сердце билось где-то у горла, а в душе все переворачивалось в смятении от сильных, душащих эмоций. Убрала руку от лица и не могла отвести взгляд от стакана кофе в его дрогнувших пальцах.
Справилась с собой не сразу. Забрала стаканчик, благодарно кивнув, когда распахнул дверь. Стремительно обошел машину и сел за руль, поднимая телефон с панели, чтобы, набрав номер, кратко сообщить абоненту:
— Забрал.
— Как тетя? — неуверенно спросила, сжимая мелко трусящимися пальцами картон стакана и вглядываясь в Тимура, мигнувшего фарами машине сопровождения, привычно находящейся у выезда с паркинга и тут же последовавшей за ним.
— Все хорошо, — отозвался с улыбкой. — Взял ей квартиру в ипотеку, скоро должен закрыть. Тетя смешная такая, она всю жизнь в общежитии жила и сейчас некоторые вещи для нее удивительные… — Он запнулся, бросил взгляд в зеркало заднего вида, когда я, стиснув челюсть, опустила голову, глядя в крышку стакана, не справляясь с собой. С тем, что будоражило все внутри. — Евгения Руслановна, не плачьте, пожалуйста. — Тихо попросил, выезжая с территории комплекса.
— Я редко… сейчас соберусь, извини.
— Мне вообще не положено, но если вы не остановитесь, я чувствую, что опозорюсь перед вами… — неуверенно хохотнул, приоткрывая окно и запуская в салон теплый озорной ветерок действительного доброго утра.
На моем телефоне сработало оповещение об смс. Неверными пальцами выудила мобильный из кармана жакета и титаническими усилиями подавила себя от того, чтобы скатившиеся слезы по щекам, и коснувшиеся улыбающихся губ, не перешли в непрерывные, когда читала сообщение от Константина Юрьевича:
«Ну, что? Так и лелеешь мечту пересесть на велосипед с моторчиком?»
Костя… в момент, когда без денег скрывался от своего долбанутого начальства и не смог пройти мимо чужой беды. Не смог. Не потому что должен, потому что иначе не мог.
«Я» — написала и стерла.
Не знала что написать. Открыла фронтальную камеру и сделала снимок до того как вытерла слезы. Именно с тем выражением в глазах, что сейчас происходило в душе. Отправка.
«Люблю» — ответ почти сразу.