Поскольку Арне не было, сегодняшнюю встречу клуба решили провести в ресторане Реми, намереваясь хоть немного сменить обстановку. Рори, Этьен и Жорж пришли раньше, но сам владелец этого заведения опаздывал, из-за чего Жарж, имея очень неусидчивый характер, пошел ждать его около входа в ресторан.
Поднеся к губам бокал с шампанским, Рори сделала небольшой глоток, пачкая своей помадой край стекла. Ей нравился ресторан Реми, хотя она, из-за постоянных репетиций, не имела возможности постоянно сюда ходить. К счастью, Реми намеревался открыть еще несколько своих ресторанов и Рори пообещала себе, что постарается чаще посещать их, стараясь окунуться в невероятную атмосферу уюта, которую только Реми мог создать в своих ресторанах.
Поставив бокал обратно на стол, Рори кинула беглый взгляд на Этьена, который тоже остался сидеть за столом. Девушка все еще не могла привыкнуть к угрюмости этого парня, из-за чего они часто не общались, но Рори, все равно, испытывала к нему теплые дружеские чувства. Впрочем, своими друзьями она так же считала остальных членов клуба.
— А вот и опаздывающий, — сказал Жорж, подходя к столику вместе с Реми.
— Я уже сказал, что я пришел вовремя, — Реми раздраженно фыркнул, отодвигая стул и садясь на него. Сегодня у парня тоже было не самое лучшее настроение, что выражалось в его хмуром выражении лица.
И все равно, Рори не нравилась вся эта атмосфера. Она не хотела лезть в чужое дело, но у девушки было жуткое желание хотя бы немного поднять настроение своим друзьям. Не зная, что еще она может сделать, девушка решила, что может попытаться найти ту девушку. Если парни убедятся в том, что с Клоди Дюбуа все хорошо, возможно, их настроение значительно улучшится.
Для начала, Рори решила расспросить у своих знакомых. Может быть, кто-нибудь из них знает, как связаться с Клоди Дюбуа. Ну, а если это не поможет, Рори была готова нанять частного детектива.
Шаг второй…
Страшное место. Там нет просвета хотя бы тусклых лучей и, куда не посмотри, увидишь лишь беспроглядный мрак и дикую угрюмость. Глаза болезненно жжет от всепоглощающей темноты и по коже пробегают зудящие мурашки. Не слышно ни собственного дыхания, ни биения сердца, хотя, если уловить хотя бы частичку этого места, внутри все сжимается и руки начинает пробивать дрожь, из-за жуткого страха, рвущего нервы на клочки, словно нити. Чувство тревоги завопит с небывалой силой, оглушая, словно сотня оркестров, ведь, стоит только потерять бдительность, как из темноты, не спеша, выйдет жестокий зверь, царапая пол своими массивными, когтистыми лапами. Он окинет свою жертву взглядом алых глаз и угрожающе зарычит, собираясь разорвать на части любого, кто хотя бы попытается оставить тут частичку себя.
Этим местом, являлось сознание Арне Габена и его внутренний зверь, будет до последнего защищать свои владения, чтобы больше никто и никогда не смог стать достаточно близким для парня. Привязанность делает людей слабыми и уязвимыми. Она застилает собой разум, смягчая чувство самосохранения и не дает увидеть истинную суть происходящего. К сожалению, даже самые близкие люди, рано или поздно, вонзят нож в спину, таким образом, совершая неминуемое предательство. Именно поэтому Арне больше не собирался никого подпускать к себе достаточно близко, чтобы не стать уязвимым перед этим человеком.
Захлопнув за собой входную дверь, Арне взял с тумбочки зажигалку, холодящую сталью кожу ладони и закурил сигарету. Его номер в гостинице уже насквозь пропах горьким дымом и, кажется, этот удушающий аромат впитался в самого парня, цепко въедаясь в кожу и светлые волосы. Отдаленно были ощутимы нотки его терпкого одеколона, но, еще несколько сигарет, и они вовсе растают.
Держа фильтр сигареты зубами, Арне, направляясь к окну, снял с себя пиджак и кинул его на кожаный диван, после чего туда же полетел его узкий галстук. Расстегнув верхние пуговицы рубашки, тем самым открывая вид на идеальные ключицы, парень распахнул окно и, с первым дуновением сильного ветра, впустил в комнату летний душный воздух. Глубокая тяга, сигарета сильнее затлела и легкие наполнились дымом. Табак уже не успокаивал, но становился некой извращенной традицией.
Едкий дым, оставаясь на губах легкой горчинкой, пробирался внутрь его тела, точно так же, как и едкие мысли заполняли голову парня, кружась бушующей воронкой над внутренним огнем его ярости и раздражения.
— Черт, — зло зашипел парень, делая очередную тягу. Сбив пепел в пепельницу, стоящую на подоконнике, он мимолетным взглядом скользнул по ночному Нью-Йорку, который, с высоты тридцатого этажа, казался лишь черной землей, усеянной множеством горящих огней и лишь другие небоскребы выделялись на фоне остальной местности.
Арне не нравилось то, что происходило в последнее время и это выводило парня из равновесия, выбивая почву из-под ног. Он всегда любил держать ситуацию под контролем и сейчас неистово злился, ощущая, как в сознании пылают огни ярости, дотла сжигая все разумные мысли. Казалось, что, в один момент, все события смешались между собой, превращаясь зловонную, липкую жижу, состоящую из сплошных проблем. Некоторые из них было легко исправить, тратя при этом минимум усилий и времени, а другие, нависали над парнем смертоносным ураганом и, любое неверное действие, могло повлечь за собой множество других более глобальных проблем.
Постепенно, вокруг парня, возникало минное поле, чьи края, с каждые днем, все сильнее убегали вдаль, пока вовсе не скрылись за горизонтом. Каждый шаг, даже самый короткий, являлся удушающе рискованным, ведь шанс встать на бомбу и взлететь в воздух, искалеченным взрывом, был намного выше, чем шанс выйти из этого гиблого места невредимым. Но Арне с детства жил среди хищников и, не желая становиться травоядным, он впитывал жизненные уроки, чаще всего, сплетая в своей голове сети именно из жестоких идей. Вся его жизнь состояла из грязи, опасности и мерзких поступков, поэтому оказавшись на этом минном поле, парень чувствовал себя более чем уверенно и ничего, кроме хладнокровия, не отображалось в его зеленых глазах. Хотя, все же, в его голове витали кое-какие мысли, которые мешали остаточно сосредоточиться. Засев в сознании, они копошились во мраке, словно паразиты и даже внутренний зверь парня, не мог с ними ничего сделать. Он лишь яростно рычал и кидался из стороны в сторону.
Арне постоянно думал о Клоди и его зверь был бессилен перед ней.
Арне не хотел вспоминать о Клоди и о том времени, которое парень провел с ней. Эти воспоминания жгли изнутри, растворяя все остальные мысли. Они не давали ему сосредоточиться и здраво оценить всю ситуацию. Пока Арне встречался с Клоди, его внутренний мир стал светлее и зверь, запертый в нем, уменьшился и довольно заурчал, греясь теплом. Но, после случившегося, на звере оказалось слишком много кровоточащих ран. Он стал более жутким и уродливым. Яростно воя, он бегал в сознании парня, твердя о том, что в том мире больше не потерпит чужаков. Он не даст Арне ни к кому привязаться и тем самым вновь ослабеть.
Все равно, Арне не верил в то, что Клоди могла так поступить, но те самые четыре раны на его душе, вопили о том, что людям нельзя доверять. В парне бушевало два чувства. Одно тянулось к Клоди, а второе пыталось ее отвергнуть. Опустевший и изнуренный, он долго думал над тем, что стоит делать дальше. И с каждой новой мыслью, в той пустоте, вновь начинал гореть огонь ярости. Арне никогда не был хорошим, но после ухода Клоди из его жизни, парень больше не чувствовал сострадания или сочувствия. Все светлые эмоции перегорели, оставляя на своем месте беспроглядную мглу.
Арне опомнился лишь в Нью-Йорке. Он не глупый мальчишка и, как только спало наваждение от потери любимой, он сразу же ощутил, как на него морально давил отец, пытаясь управлять действиями своего сына. Это стало последней каплей самообладания парня. У Арне больше не осталось того человека, которого он хотел бы защитить, а на самого себя, ему было глубоко плевать, поэтому Арне больше не собирался быть осторожным.
Парень ощутил острое удовлетворение, когда понял, что у его отца появился неизвестный враг, скрывающийся за невидимой ширмой, но действующий уверенно и продуманно. Вот только, сам Гюго не догадывался о наличие нового и очень опасного врага, чем, в очередной раз, доказал Арне свою никчемность. В последнее время, возникло много проблем с работой и инвесторы стали уходить, из-за чего, постепенно, хеджевый фонд терпел все больше убытков. Именно поэтому, свадьбу Арне и Ирен, в очередной раз, было решено перенести, при чем, это была инициатива отца Ирен. Гюго злился, терял самообладание, выходил из равновесия и, в таком состоянии, делал все больше ошибок. Арне наблюдал за ним, но никак помогать не собирался. Он с удовольствием смотрел на неудачи собственного отца, чувствуя, как внутри него расплывается ликование и на лице появляется звериный оскал. В конце концов, Арне Габен тоже никогда не был хорошим человеком и его очерствевшее сердце жаждало крови врагов.
Находясь в тени, Арне вел собственную игру, пытаясь найти того, кто пытался разрушить империю его отца. Нет, он это делал не для того, чтобы облегчить работу Гюго, а лишь для того, чтобы, со временем, уничтожить того, кто однажды может обернуться против него. Этот противник оказался достаточно умен, чтобы не оставлять никаких зацепок. Это одновременно злило и распаляло, распространяя в груди трепет азарта и пропуская по венам волны адреналина.
Арне злило все это, но, в тот же момент, парню нравились подобные проблемы, ведь окунувшись в них, он, хотя бы ненадолго, забывал про Клоди. Сразу парень пытался ее найти, а потом решил, что лучше этого не делать. Если окажется, что его возлюбленная, действительно, оказалась меркантильной девушкой, во всем ищущей выгоду, это окончательно добьет Арне. В глубине души парень хотел верить в ее чистоту и этот проблеск надежды, не давал ему окончательно утонуть во мраке. Но хуже было то, что Арне поглощала чистая ярость, всякий раз, когда он представлял, что Клоди может быть с другим. Пока что Арне сдерживался, надеясь, что любовь перегорит, но, с каждым днем становилось все хуже.
Арне еще не докурил сигарету, когда ручка входной двери поползла вниз и в прихожую кто-то зашел. Слыша постукивание каблуков по ламинату, парень брезгливо сморщился и, потушив окурок о пепельницу, стоящую на подоконнике, достал из позолоченного портсигара еще одну сигарету.
— Дорогой, я пришла навестить тебя, — Ирен зашла в гостиную комнату, в которой находился Арне и обворожительно улыбнулась парню. Длинное платье, черного цвета, превосходно подчеркивало ее фигуру и глубокое декольте заостряло внимание на пышной груди. Светлые волосы распущенны, но аккуратно уложены и на лице, как всегда, максимум косметики выделяющей ее черты лица. — Фу, у тебя так воняет сигаретным дымом. Почему ты не куришь на балконе? — девушка помахала перед лицом изящной ладонью и немного скривилась. — И почему ты остановился в полулюксе? Тут так мало места.
— Откуда у тебя карта от моего номера? — поинтересовался парень, выдыхая неровную струйку серого дыма. Раньше Ирен была безразлична Арне, теперь же она его откровенно раздражала.
Практически сразу, после прибытия в Нью-Йорк, Арне сказал Ирен, что он не согласен на свадьбу с ней. Таким образом, он собирался разойтись с ней без лишнего шума, ведь прекрасно знал, что у его невесты и без того множество ухажеров и Ирен легко может переключиться на них. Но, нет, девушка уперлась и сказала, что не примет такого решения Арне. Это уже знатно разозлило парня и он начал совершенно иначе относится к ней, больше не скрывая своего презрения и возникшей ненависти. Возможно, такое отношение остудило бы пыл большинства девушек, ведь нет никакой логики в том, чтобы выходить замуж за парня, который презирает свою невесту, но, Ирен, наоборот, еще сильнее вцепилась в Арне.
Временами, поведение Ирен, заводило Арне в тупик. Она постоянно приходила к нему на работу и в поместье семьи Габен, где жил Арне после приезда в Нью-Йорк, хотя парень никогда не был рад ее приходу и, зачастую, просто игнорировал девушку. К счастью, некоторое время, он ее не видел, поскольку в здании хеджевого фонда практически не появлялся, занимаясь своими делами и, ощущая острую ненависть к дому своей семьи, переехал в отель. Тут было немного тесно, поскольку все номера люкс были заняты и Арне пришлось заселиться в полулюкс, но, однозначно, Арне в этом номере нравилось больше, чем дома. К сожалению, Ирен нашла его и тут. Это уже было ненормально. Ланс Ришар слишком разбаловал свою дочь и дал ей безграничные возможности, вот только, она этого не заслуживала. Избалованная дурочка, привыкла, что вокруг нее все пляшут, пытаясь всячески угодить и Арне подозревал, что Ирен пытается добиться его только из-за упорства, с которым парень от нее отказывался. Он чувствовал себя трофеем, который Ирен с такой упорностью пытается заполучить.
— Мне ее дали на ресепшене, — сказала Ирен, поднимая руку вверх и показывая пластиковую карту, которую она держала между указательным и безымянным пальцами. Арне потушил сигарету и, пройдя через комнату, забрал у девушки карту, после чего положил ее в карман своих брюк.
— Позже, обязательно, поговорю с ними, чтобы на ресепшене не раздавали карты от моего номера всем подряд, — фыркнул парень, раздражено сузив глаза. Ему абсолютно все не нравилось в Ирен. Искусственная красота, которую она заполучила с помощью хирургического вмешательства и слишком слащавый голос вызывали в парне волну отвращения.
— Ну я же не отношусь к категории «всем подряд», — девушка сделала несколько шагов вперед и обвила руками шею Арне, прижимаясь грудью к его торсу. Томно вздохнув, она слегка приоткрыла губы, явно собираясь соблазнить парня. И даже это раздражало Арне. Он уже давно считал ее шлюхой. Не нужно было долго выискивать информацию, чтобы узнать, что Ирен, раньше, раздвигала ноги перед многими мужчинами. Арне брезговал даже прикасаться к этой девушке. — Мы с тобой не чужие друг другу. Совсем скоро мы поженимся. Я даже платье себе выбрала.
— Уходи, — Арне убрал ее руки и сделал несколько шагов назад. Этот день и так был тяжелым и сейчас видеть Ирен он хотел меньше всего.
— А если не уйду, что ты мне сделаешь? — девушка игриво улыбнулась. — Накажешь меня? Так давай сразу перейдем к делу. Я, например, люблю связывания. И я не против боли. Можешь меня отшлепать, — Ирен потянулась к застежке, которая находилась сбоку ее платья и медленно потянула ее вниз, другой рукой смахивая лямки с плеч, тем самым оголяя грудь.
Арне окинул безразличным взглядом оголившиеся участки ее тела и устало закатил глаза. Это уже напоминало какое-то сумасшествие. Только ненормальной мазохистки ему еще не хватало. Но, хуже всего было то, что парень не знал, что с ней делать. Нет, он не боялся ее отца и не собирался менять своего мнения, но Арне, определенно не понимал, как стоит поступить с девушкой, настойчиво преследующей его. Каким бы зверем он не был, но причинить вред девушке Арне не мог, хотя, при желании убрать Ирен со свое пути, было бы очень просто.
Деньги каждому по-своему кружат голову. Ирен устала быть примерной девочкой и ударилась в модельный бизнес, оголяя себя перед камерами и часто посещая ночные клубы. Это недостойный образ жизни для девушки ее круга, но чувство свободы одурманило Ирен и она уже не понимала, что хорошо, а что плохо. Пусть это и тщательно срывалось, но Арне удалось разузнать, что Ирен принимает слабые наркотики. Чаще всего это был кокаин, имеющий популярность в тех кругах, в которых девушка теперь обитала. Если бы Арне нанял нескольких продажных людей, которые теперь крутились около девушки, стараясь делать вид, что дружат с ней, с их помощью, он мог бы легко сделать так, что, со временем, она плотнее подсядет на запрещенные вещества, пока у нее не появится зависимость. В таком состоянии передозировка лишь вопрос времени.
Смерть Ирен Ришар была бы лишь на руку Арне, но… Как бы Ирен не была ему омерзительна, парень не собирался вредить тем, кто являлся слабее его, ведь Арне считал это лишь проявлением ущербности.
Глубоко вздохнув, Арне пришел к выводу, что, как только он разберется со всеми своими делами в Нью-Йорке, сразу же наведается в Париж, чтобы поговорить с отцом Ирен. Если он ее не угомонит, Арне придется надавить на Ларса Ришара, чтобы он точно утихомирил Ирен. Но, для этого парню нужно было твердо стоять на своих ногах и иметь власть, которая заставит мужчину считаться с Арне.
Для этого понадобится немного времени, а пока что, пареню не оставалось ничего другого, кроме, как взять девушку за локоть и вывести ее, полуголую, в коридор, после чего, прямо перед ее носом захлопнуть дверь.
Ирен что-то верещала, настойчиво стуча в дверь, но Арне успешно игнорировал ее крики и, вернувшись к окну, закурил очередную сигарету. Ирен, действительно, не возбуждала Арне. Более того, парню сейчас вообще не хотелось секса. Раньше у него было немало девушек, которых он всегда тщательно подбирал не желая спать с кем попало, но похоть никогда не могла завладеть его сознанием, как это часто бывает с парнями его возраста. Единственная девушка, которую он неистово хотел, так, что от желания сводило тело, была Клоди и Арне понимал, что после нее, он больше не захочет никакую другую девушку.
Шаг третий…
Заходя в мастерскую, я чувствовала жуткую неловкость и даже пальцы слегка подрагивали, когда я проворачивала ключ в замке. Это место отталкивало, но, в тот же момент, казалось невероятно родным и любимым. Многих вещей я не помнила, поэтому, неторопливо расхаживая по комнатам, с любопытством рассматривала свою мастерскую, особое внимание, уделяя картинам. Некоторые из них выпали из моей памяти и, среди этих работ, было несколько пока что еще не законченных. Стоя перед ними, я долго водила указательным пальцем по засохшей масляной краске, пытаясь понять, о чем я думала пока писала их. Каждая картина, это определенная мысль, идея и настроение. Пытаясь проникнуться ими, я надеялась вспомнить хотя бы, что-нибудь, но все мои попытки оказались более чем провальными. Эти картины были для меня чужими, но, вопреки всему, мне хотелось закончить их и подарить этим работам целостность завершения. Хотя, к сожалению, я пока что была лишена достаточного количества времени для этого.
Поскольку у меня больше не было галереи, Гросье предложила сделать офис в моей мастерской. Это было временное решение проблемы, но я всерьез задумалась над тем, что это более чем отличная идея. Не было смысла тратить лишние деньги на съем офиса и, на данном этапе, намного легче сосредоточить всю работу в одном месте. Поэтому, на следующий день, я с Гросье приехали в мастерскую и пока я задумчиво рассматривала свои вещи, женщина ходила за мной, думая над тем, какую комнату можно взять под офис.
— Тут нужно сделать уборку, — изрекла Гросье, проводя пальцем по поверхности журнального столика, на котором, толстым слоем, виднелась пыль. Я с ней согласилась, так как помещение, действительно, выглядело весьма грязным. К счастью, Мадлен догадалась выбросить все продукты, иначе бы в кухне, возможно, уже бы неприятно воняло простроченной едой.
Поскольку мастерская всегда являлась для меня святым местом, я наотрез оказалась вызывать сюда уборщицу. Пусть это прозвучит и странно, но в этом помещении витала определенная атмосфера теплоты и творчества, а приход незнакомого человека, мог нарушить ее. В принципе, Гросье сейчас тоже была для меня чужим человеком, но с ней как-то легко и беззаботно, поэтому эту женщину я без проблем впустила в свою святыню и согласилась принять ее помощь с уборкой.
Гросье вскоре ушла, но, вечером, вы вновь встретились с ней около мастерской уже со сменной одеждой, которую было не жалко запачкать при приведении этого помещения в порядок. Немного позже явилась Мадлен. Сестра весело улыбнулась нам и дала мне и Гросье по чашке тыквенного латте, которые она купила по дороге сюда. Ну а дальше, включив музыку, мы втроем принялись за уборку. Пока Гросье вытирала пыль, Мадлен раскладывала вещи, а я перебирала картины. Вернее, я пыталась этим заниматься, ведь одной рукой не так уж и легко что-либо делать. Но, когда женщина собралась передвигать диван, я, не раздумывая, ринулась ей помогать, вот только сестра меня тут же остановила.
— Клоди, ты с ума сошла? Беременным запрещена такая нагрузка, — укоризненно сказала Мадлен, собираясь вместо меня, помочь Гросье с диваном.
— Ты беременна? — женщина округлила глаза и сдвинула свои пушистые брови на переносице. Получилось весьма забавное выражение лица.
— Ну да, — я немного недоуменно кивнула, так как думала, что Мадлен уже сказала Гросье о том, что я беременна. Но, судя по ошарашенности Гросье, она об этом все еще не знала.
— От кого? — так же удивленно поинтересовалась женщина, упираясь руками о спинку дивана. Я немного скривилась, так как не любила этот вопрос, но уже вскоре опять разгладила черты своего лица, при этом глубоко вздохнув. Мне стоило привыкнуть к тому, что меня постоянно будут спрашивать об этом.
— Я не знаю, — я пожала плечами и чтобы немного отвлечься, схватила правой рукой тряпку и начала протирать ею уже чистые полки книжного шкафа. — У меня же память пропала и я даже предположить не могу от кого я беременна, — для себя я решила, что, в будущем, подумаю, как отвечать на этот вопрос, а то пока что мой ответ звучал так, будто я просто нагуляла этого ребенка. Хотя, такого варианта тоже исключать нельзя. Он очень маловероятен, но, все равно, возможен.
— Может это от того парня… — сказала Гросье совсем тихо, будто обращаясь к самой себе. Она задумчиво почесала указательным пальцем щеку и посмотрела куда-то в сторону, будто пытаясь что-то вспомнить.
— От того парня? — я тут же забыла про тряпку в своей руке и сделала пару шагов к женщине, пока не уперлась коленкой в диван, стоящий между нами. — Вы знаете с кем я встречалась?
— Нет, этого я не знаю, — женщина помотала головой в отрицательном жесте. — Ты рассказывала, что в кого-то влюбилась, но не говорила в кого именно.
Оставшееся время уборки, я заперлась в собственных мыслях, думая об этом парне и через некоторое время пришла к выводу, что точно не хочу его искать, ведь почему-то была уверена в том, что моя любовь была невзаимной и он лишь воспользовался мной. Тем более, я уже привыкла к мысли, что буду сама воспитывать этого ребенка, по возможности, рассчитывая лишь на себя и не прося помощи у посторонних людей, поэтому, отца моего будущего ребенка, рассматривала лишь, как возможную проблему. Наверное, мне стоило придумать какую-то легенду о парне, с которым я встречалась, но мы разошлись, поскольку ему нужно было уезжать в другую страну. Он знает о ребенке, но не имеет возможности воспитывать его вместе со мной. Дурацкая и все еще не до конца продуманная легенда, но это могло значительно облегчить мне жизнь и, отсеять того парня, даже если он появится на горизонте.
Уборку мы закончили ближе к ночи и, по какой-то причине, Гросье решила, что свое рабочее место устроит на кухне. То есть, она для этого себе присмотрела свободный угол, намереваясь привезти туда небольшой диванчик и стол. Гостиная так и осталась моей комнатой для написания картин, а свободную комнату, которую я прежде предлагала Гросье, женщина предложила переделать под комнату отдыха, чтобы я там могла отдыхать, если устану за работой. Зная свою склонность к лентяйству, я сразу же согласилась.
Выходя из мастерской, Гросье сказала, чтобы завтра утром, ровно в девять, я опять пришла сюда, так как именно в это время начинается наш рабочий день и нам стоит уже начать обсуждать наши дальнейшие действия.
***
Как мы и договорились, я в девять подъехала к мастерской, решив все же вызвать такси, поскольку с собой везла огромную сумку, в которую я положила кое какую одежду, еду, плед и подушку. Привыкнув спать чуть ли не до обеда, я еле встала в семь утра и решила, что для более продуктивной работы, мне нужна будет домашняя обстановка. Поэтому, зайдя с Гросье в мастерскую, я сразу же переоделась и, сев на диван, укуталась в плед, после чего, поедая яблоки, которые мне принесла женщина, наблюдала за тем, как она раскладывает свои вещи.
Гросье к работе подошла со всей серьезностью и даже притащила какую-то доску с белой поверхностью. Взяв в руку маркер, она стала около нее и стала мне объяснять, что и к чему.
— В общем, дела у нас обстоят не самым лучшим образом, — изрекла Гросье, разводя руками в стороны. — Знаешь ты или нет, но ходят слухи, что ты сама разорвала контракт с «Алтитюд».