Павел не звонил.
Нет, он и обычно не звонил — чтобы просто поболтать или поинтересоваться, ну, не знаю, как я поела или надела ли шапку сегодня. Но мы не виделись уже несколько дней, и за это время я получила только несколько коротких сообщений о том, что он занят. Вот и сегодня с утра, когда написала какую-то милую глупость, отписка — «Извини, поговорим попозже».
Я, конечно, понимала, что у него много работы. И если он привык работать по двадцать часов в сутки, то эта привычка — и необходимость — никуда не денется от появления в его жизни то ли девушки, то ли видения.
Но мною владело какой-то дурное предчувствие.
Что если родители добрались до него? И надавили? А он им поддался?
Я посмотрела на экран компьютера, убедилась, что композиций хватит еще на одиннадцать минут, и предалась удручающим размышлениям. Перебирая в памяти слова матери и отца Паши, я не могла избавиться от беспокойства. Может, не следовало вмешиваться и давать столь жесткий отпор? Родители же теперь обязательно попытаются навредить нашим отношениям. И никакие супер-планы братьев Марио не помогут — что нейтрализовать, если Павел с вниманием отнесется к перечислению всех зол, которые я собой представляю?
Ведь он же думал примерно также. И они своими разговорами, вполне возможно, затронут самое уязвимое место.
Я не знала, насколько сильно Броневой привязан к ним, и насколько они влияют на его решения. Может он сочтет, что слова о статусе и прочих «своих кругах» заслуживают внимания. Ведь он и до этого колебался…
Позволит ли он себе быть счастливым, если это окажется несовместимым с понятием о счастье у его семьи?
Что ж, наверное, через какое-то время всё будет ясно. Но эта отрешенность, которую Павел демонстрировал последние дни, пугала. Или я себя накручиваю?
В любом случае, если он с такой легкостью откажется от их отношений из-за подобных предрассудков, вряд ли он стоит того, чтобы я жалела о нем.
— Свадьба? — я удивленно распахнула глаза.
Приглашение Полины на кофе и эта новость застали меня врасплох.
— Да, — одновременно строго, элегантно и счастливо кивнула будущая невеста. Вот как она это умеет? Мне следовало бы её ненавидеть.
Я шумно глотнула напиток, поудобнее устроилась на диване — в кабинете директора юридической фирмы был шикарный диван — и приготовилась к подробностям. Но подробностей мне не предоставили — охи и ахи были не в чести у нашей Снежной Королевы, внутри которой горело огромное, пламенное сердце. Спасшее немало других сердец: Полина втайне — но когда от меня можно было что-то утаить? — передала в благотворительный фонд такую же сумму, что и Гриша, заплативший за танец с бывшей женой.
Точнее бывшей-женой-будущей-невестой.
Настоящей невестой?
Черт, я запуталась. Выслушала внимательно подробности — ресторан, путешествие, регистрация через три недели и чуть не поперхнулась, когда узнала, что я буду свидетельницей.
— Серьезно? Ты зовешь меня?
— Ясь, — девушка вздохнула, — ты искренний и замечательный человечек, которому я доверяю. И который точно не ударит в спину и не будет обсуждать или шипеть мне вслед, что мне и так слишком многое дано — еще и мужика такого отхватила. В прошлый раз у нас с Гришей был шикарный банкет на двести человек, вертолеты, фейерверки, усадьба и знаменитая группа. И знаешь что? За всем этим внешним спектаклем мы даже не прочувствовали, насколько важный шаг совершили. И так было с нашей жизнью. Блеск, антураж, выполнение ожиданий родителей. Как будто в этом браке жил кто-то другой… А «нас» там не было. И на этот раз все будет по-другому — мы никому не собираемся говорить, только близким людям. Фактически, жди вместо «свадьбы года» тайное венчание. И настоящий медовый месяц. Ну, конечно, я не буду против, — Полина чуть улыбнулась и лукаво посмотрела на меня, — если ты поможешь мне придумать какой-нибудь сюрприз, чтобы расшевелить наше сборище. И поздравление, как ты умеешь…
— Придумаю, — я счастливо кивнула. — Я согласна! А платье ты уже выбрала?
— Ммм, — девушка замерла, будто только вспомнила о столь важном действии. — Представляешь — нет. Я забыла! Я — и забыла, — она расхохоталась.
— Тогда в выходные…
— Конечно.
Наш разговор прервал телефонный звонок. Звонил Гоша.
Странно, он, как правило, не трогал меня, когда я выходила из студии.
— Ярослава, к тебе пришли тут… — на секунду я подумала, что это был Броневой, но начальство тут же добавило, — от курьерской службы. Не выдают мне ничего: говорят, должны вручить лично в руки Ярославы Громик.
— Цветы?
— Коробочка.
Курьерская служба?
Что-то как-то мне нехорошо. Я быстро попрощалась с Полиной и поехала на свой этаж.
В студии действительно, сияя ненатуральной улыбкой, стоял курьер с коробочкой, упакованной в элегантные цвета. Я осторожно взяла подношение, как будто это была не блестящая очаровательная штучка, а бомба с часовым механизмом, и спряталась в кабинете, шурша оберткой.
В крохотной записке, прикрепленной к еще одной коробочке, лежавшей внутри — уже лакированной и резной — было всего одно слово.
«Прости».
И я не сомневалась, кому оно принадлежит.
Сглотнула и открыла маленькую шкатулку. На черном бархате лежало драгоценное колибри. Брошь в виде маленькой птички из белого металла, переливающаяся всеми цветами радуги — у меня было достаточно опыта, чтобы оценить в этой радуге изумруды, рубины и сапфиры.
Твою мать.
Драгоценности с курьером?
Кажется, я об этом уже слышала.
«Прости»?
А вот это было лишнее.
То есть, Броневой принял решение и попрощался со мной? Своим обычным долбано — элегантным способом? И он серьезно думает, что я вот так просто возьму эту птичку — к слову, действительно очаровательную — и приму её, радостно помахав на прощание ручкой?
Да, мы не были близки… Окончательно близки, то есть. И да, мы ничего не обещали друг другу! Но с Ясей Громик так поступать нельзя!
Чувствуя, что взорвусь, если не сделаю чего-нибудь, я засунула брошку назад в упаковку и выскочила из кабинета.
— Яся, а что… — начал стоявший неподалеку Гоша, но осекся, увидев мое лицо.
Бешеной торпедой я пронеслась по нашим коридорам, влетела в лифт и вдавила кнопку последнего этажа. Удивленные спутники, находившиеся в кабине, отступили на несколько шагов. Ну да, лучше отойти от меня подальше, а то забрызгает.
В приемной, как всегда, восседал Виктор. Увидев меня он сначала улыбнулся, но потом растерянно вскочил и выставил вперед холеные руки.
Ну уж нет, пусть даже не пытается.
— Ярослава, подожди, там…
Но я с удивившей даже меня силой отпихнула помощника и распахнула дверь в кабинет:
— Не думай что ты можешь поступать со мной, как со своими рыбинами! — возопила я, стремясь высказать все и сразу — а то потом вдруг расплачусь. — Каждый человек имеет право на объяснения, а это, — я выставила вперед руку с несчастной шкатулкой, — не объяснение!
— Ярослава… — простонал Броневой, сидевший за своим столом, и сделал жест «рука-лицо».
И только тут я заметила, что в кабинете было полно народу.
Павел
Эти дни высосали из него все соки.
Командировки, переговоры, контракты, снова переговоры. Питер, Нижний, назад в Питер и снова в Москву — на начальном этапе Павел всегда самостоятельно курировал крупные проекты, особенно, если они оказывались интересными.
Но это было сложно и отнимало каждую секунду его времени.
Порой, вспышками, он будто выныривал и делал глоток свежего воздуха, вспоминая Ярославу. Вдыхал, улыбался и снова погружался на самую глубину. Цифры, сводки, предложения, контрпредложения. Лица, отели, рестораны, улицы, машины слились в один бесконечный поток. Он спал по четыре часа в сутки и пахал, как проклятый — но это было для него привычно. Он даже получал определенное удовольствие от идеально сделанных дел. Да что там удовольствие… Мужчина, порой, был в восторге от вершин, которые ему доводилось брать.
Испытывал настоящее наслаждение, решая все более сложные задачи.
Да, Павел был трудоголиком и перфекционистом и не видел особых причин менять тот образ жизни, который ему так нравился.