Разве что…
Кое-кому он был готов уделить побольше времени. Потому что кое-кто доставлял ему не меньшую радость.
Но сначала он должен закончить срочные дела. А потом обязательно придумает себе какой-нибудь показательный выходной, а еще лучше — отпуск; и утащит Ярославу подальше. На другой конец Земли. Надо бы только проверить заранее, что на том конце бывает. Вдругей не понравится?
Интересно, у ведущих на радио бывает отпуск? Он как-то не думал об этом раньше. Что ж, если не бывает, придется придумать.
В понедельник вечером он, наконец, добрался до своей квартиры и уже собрался было рухнуть в кровать, чувствуя зарождающуюся головную боль, как в дверь позвонили.
И кого это принесло? Мало кто знал его дом. И уж точно никто не смел приходить сюда без приглашения.
Как был, в одних спортивных штанах, он дошел до двери и распахнул её. Вряд ли через охрану внизу мог бы пройти кто-то, кому он будет не рад.
Хм, а ведь он тоже может ошибаться.
На пороге стояли его родители. Павел припомнил, что несколько дней назад они звонили: сообщали, что прилетели. Но, во-первых, к нему это имело мало отношения — родители довольно часто бывали в Москве по своим делам и всегда останавливались в гостинице. А, во-вторых, он был слишком занят, чтобы уделять внимание еще и им.
Но не держать же их на пороге.
Он со вздохом прошел в гостиную, и уселся на огромный диван, осторожно пристроив голову на мягкую спинку. Голова разболелась уже на самом деле, и слова отца и матери достигали его, будто сквозь слой ваты.
Он даже не сразу понял, о чем они говорят, но когда прозвучало имя Ярославы, весь подобрался и стал слушать гораздо внимательней. Правда, глаза так и не открыл. Стоило дослушать информацию до конца, прежде чем испепелять родственников на месте.
По всему выходило, что они раздобыли адрес рыжей и завалились со своими претензиями к ней домой. А претензий — и он мог бы догадаться — было немало. Ну а как же, наследника империи охмурить хотят! То, чтопо факту, эта империя была его и к родителям не имела никакого отношения, их волновало мало.
Мать всё вываливала и вываливала подробности про то, что их чуть ли не обругали и выставили из дома, но словам матери он на сто процентов не доверял, потому воображение рисовало несколько иную картину.
Хотя то, что огонек могла поджечь даже эти ледышки, он не сомневался.
— Отвратительная девица, — продолжал ввинчивался в висок голос Натальи Вениаминовны, — Судя по квартире, зарабатывает своим телом, но этого совершенно не стесняется! Вот и тебя окучивает, хотя мы предупреждали… И ты можешь себе представить, когда мы вывели её на чистую воду, она еще и заявила, что не откажется от тебя! Это уже ни в какие ворота не лезет…
Несмотря на то, что им овладела злость от того потока оскорблений, что родительница направила на девушку — его девушку, между прочим — последние слова сделали его практически счастливым.
Мда, он идиот. И это не лечится. Кажется, еще в начале всей истории он планировал выжечь ту часть мозга, что отвечала за симпатию к рыжей. Но не успел. А еще он тогда тоже лепетал что-то о её раздражающих манерах и поведении. Но исправился. И теперь новость о том, что Ярослава не собиралась отказываться от него, произвела не тот эффект, на который рассчитывала маман. Скорее, прямо противоположный.
Значит, не отступится?
Павел чуть не заурчал.
Это хорошо. Потому что он вряд ли позволил бы Ярославе выбраться из той пропасти, в которую она его столкнула.
Броневой дал возможность матери высказаться до конца — уже особо не слушая — а потом просто послал обоих.
В Лондон.
Попутно объяснив, что если они и дальше собираются лезть в его жизнь, да еще и угрожать ему, то он поступит точно также, как поступила страна, от которой они давно отказались.
И те санкции покажутся им еще цветочками.
Проводил чуть притихших родителей и со вздохом облегчения рухнул на кровать, подумав, что единственным оправданием их приходу было то, что он засыпал с улыбкой.
На следующий день он уже не улыбался.
Мало того, что его завалило текучкой и давно назначенными встречами, так еще и начались бесконечные звонки — родители, сестра, тетка, про которую он не вспоминал. Подключили даже тяжелую артиллерию в виде деда, отставного генерала, которого Броневой уважал и любил, но даже от того не желал слышать, кто ему пара, а кто нет.
Интересно, что бы сказали все эти люди, если бы узнали, что их пристальное внимание к его отношениям, которые, собственно, только начинались, вызывали единственное желание — продолжать эти отношения вопреки всему?
В конце концов, он просто перестал брать трубку и запретил Виктору соединять его с кем-либо из родных.
Чем меньше будет всей этой пустой болтовни, тем быстрее он освободится и сможет, наконец, встретиться с предметом обсуждения такого количества людей. Встретиться и нормально поговорить, объяснить происходящее, что докатывалось до нее волнами.
При мысли о рыжей Броневой вздохнул.
Наверное, будет ругаться, что он совсем с ней не общался эти дни.
Но у Павла не было привычки посылать сердечки и смайлики или пол ночи переписываться философскими фразами. И он надеялся, что Ярослава это поймет. Впрочем, кое-что он мог сделать, чтобы показать, что он помнит о ней и хочет порадовать.
Мужчина выудил из ящика стола маленькую коробочку.
В одном из отелей был небольшой магазинчик эксклюзивных ювелирных украшений и, проходя мимо, он случайно зацепился взглядом за брошь, выставленную в витрине.
Крошечная птичка, усыпанная камнями. Радость. Искренность. Свет.
Он, не раздумывая, выложил за колибри обозначенную шестизначную сумму. За нее или за то, что она символизировала.
К коробочке была прикреплена небольшая карточка. Броневой размашисто вывел всего одно слово «Прости». В кабинет, как раз, зашел Виктор.
— Там…
— Отправь это, — Павел отдал помощнику птичку и улыбнулся.
Лорд вздрогнул и чуть побледнел, глядя на лицо начальства, а Броневой, чисто ради эксперимента, улыбнулся еще шире.
Ух, какой эффект.
— П-павел С-сергеевич, а кому отправить?
Мужчина недоуменно поднял одну бровь.
— Ясно-ясно, — пробормотал помощник и внимательно посмотрел на шкатулку, будто надеясь проникнуть рентгеновским зрением сквозь дерево. А потом неожиданно брякнул, — Сами выбирали?
— Виктор!
— Простите. Э…что-нибудь еще?
— Ничего. Хотя, — Павлу пришла в голову одна мысль, и он чуть не хихикнул. Но сдержал себя — смерть Виктора посреди рабочего дня, да еще и в его кабинете выглядела бы подозрительно — Действительно есть кое-что. Вывези из моей спальни кровать и сожги её.
— К-кровать?
— Да.
— Сжечь?
— У тебя ухудшился слух? Или нравится повторять за мной незнакомые слова?
— Простите… значит, сжечь кровать.
— И сфотографировать. Ну, итог сожжения.
— Ну конечно. Как же без сфотографировать, — голос Виктора сделался деловым и немного истеричным. Броневому вдруг подумалось, что он теперь знает, что чувствует Ярослава, общаясь с людьми. Приятное чувство. Но он не зря держался за своего помощника. Тот быстро пришел в себя и уточнил, — Правильно ли я понимаю, что вам нужна также…новая кровать?
— Правильно. И как можно скорее.
— Будет сделано, Павел Сергеевич. И…я собственно сообщить, что там подошел Дарнецкий с командой, вы готовы их принять?
— Конечно. И принеси нам всем кофе.
Павел поприветствовал пришедших и занялся делами. Они настолько погрузились в детальное обсуждение, что подпрыгнули, когда дверь резко распахнулась и на пороге появилась взбешенная Ярослава, несущая впереди себя весьма знакомую коробочку, словно олимпийский огонь.